Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Семейная экономика: связь между балансом трудовой деятельности и равенством доходов (The Atlantic, США)

В настоящее время главный конфликт семейной жизни заключается не в противопоставлении мужчин и женщин или матерей и отцов, а в противопоставлении семьи и денег

© Pixabay Image by Kredite from PixabayКошелек
Кошелек - ИноСМИ, 1920, 11.07.2021
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Семейная жизнь сегодня похожа на съемки телесериалов о шоу-бизнесе. Главная сюжетная интрига заключается в том, «как, черт возьми, нам удастся все это сделать?». Автор рассуждает об экономике семьи и свободе мужчин и женщин.

Моя жена занимает руководящую должность.  Год назад, после девяти часов схваток ей сделали эпидуральную анестезию, и она сразу же попросила меня дать ей iPad, чтобы она могла предупредить своих сотрудников. Я заметил, что этот момент должен был стать только нашим – моим, моей жены и той крохотной девочки, которая очень хотела появиться на свет — однако спорить с женщиной, шейка которой уже раскрылась на восемь сантиметров, крайне сложно. Кроме того, почему бы ей действительно не отправить сообщение на работу? Очень скоро наш второй ребенок появится на свет. Тот момент, когда моей жене сделали эпидуральную анестезию, стал самым спокойным моментом за последние несколько месяцев. Мы оказались в гуще событий, в этом смешении семьи и работы, в переплетении всего и сразу. Зачем же упускать такой момент?

Спустя год после публикации в The Atlantic эссе Энн-Мари Слотер (Anne-Marie Slaughter) под названием «Why Women Still Can’t Have It All» («Почему женщины до сих пор не могут иметь все») плутократическая волна феминизма продолжает нарастать. Книга Шерил Сэндберг (Sheryl Sandberg) «Lean In», по всей видимости, в ближайшие несколько месяцев будет занимать верхние позиции в списках бестселлеров. Обе эти работы изобилуют примерами того, как женщины берут с собой iPad в родовые палаты, историями о женщинах, способных выполнять огромное количество заданий одновременно, переживающих о своей семье во время мероприятий, организованных ООН, и диагностирующих педикулез у своих детей, находясь на борту корпоративного самолета. Мужчин в этих историях практически не видно. Надо отдать ей должное, Слотер нередко упоминает о своем муже, отмечая, что он сделал все возможное, чтобы поддержать их сыновей и ее стремление сделать карьеру, взяв на себя львиную долю забот по воспитанию детей, пока она в течение двух лет постоянно ездила из Принстона в Вашингтон. Сэндберг тоже пишет о роли ее мужа в ведении домашнего хозяйства (в посвящении своей книги она называет его заслугой то, что он «сделал все возможное»). Однако в последовавшей за всем этим дискуссии о гендерной политике, в которой принимают участие почти исключительно женщины, мужчины, как правило, остаются анонимными и безжалостными противниками прогресса в верхних эшелонах власти и беспомощными неудачниками в остальных сферах жизни. Между тем, хорошие мужья – выбор которых, по мнению Сэндберг, становится «самым важным выбором в карьере» молодой женщины – настолько же молчаливы, как когда-то были хорошие жены.

Нежелание мужчин участвовать в дискуссии по поводу соотношения работы и семейной жизни довольно странно, поскольку решения относительно того, кто работает, а кто занимается детьми, кто зарабатывает деньги и как эти деньги тратятся, принимаются не только женщинами или некой непонятной и безликой силой, называемой обществом. Решения в гетеросексуальных отношениях принимаются совместно мужчинами и женщинами. И если мужчины не хотят участвовать в дискуссиях о поиске баланса между трудовой деятельностью и семейной жизнью, это лишь укрепляет в сознании людей устаревшие взгляды на отцовство, и, что еще важнее, это позволяет закрыть глаза на ключевые факты, касающиеся соотношения между работой и семьей. В настоящее время главный конфликт семейной жизни заключается не в противопоставлении мужчин и женщин или матерей и отцов. Он состоит в противопоставлении семьи и денег. Семейная жизнь сегодня похожа на съемки телесериалов о шоу-бизнесе. Главная сюжетная интрига заключается в том, «как, черт возьми, нам удастся все это сделать?» Там есть место слезам, смеху и махинациям, и в конечном счете это просто чудо, что шоу продолжается, что все накормлены, одеты и ежедневно продолжают заниматься своими делами.

«Что бы вы сделали, если бы не боялись?» — спрашивает женщин Сэндберг в первой главе своей книги «Lean In». Она, очевидно, не работает в области журналистики (как моя жена) или науки (как в прошлом это делал я), не говоря уже о производстве. Вопрос, стоящий перед большинством американских женщин и перед большинством семей, гораздо более прост: «Как мне выжить?» Книгу Сэндберг сравнивают с такими классическими произведениями феминизма, как «Загадка женственности» («The Feminine Mystique»), однако на самом деле она скорее принадлежит категории капиталистической фантастики — традиции, которая берет свое начало с «Помощи себе» («Self-Help») Сэмюэля Смайлса (Samuel Smiles) и которую популяризировали романы Горацио Элджера (Horatio Alger). Успех книги «Lean In» отчасти объясняется тем, что ее автор поддерживает в читателях очевидно ложную надежду: чтобы достичь карьерных вершин, вам необходимы только трудолюбие и талант. Это совершенная чушь, причем как в отношении женщин, так и в отношении мужчин. В настоящее время социальная мобильность гораздо более распространена в Дании, чем в США. Последний миф, который умрет в Америке, будет мифом о смелости, и «Lean In» является еще одним подтверждением его силы и влияния.

В эссе Слотер также отражены белые пятна технократической элиты. Оно представляет собой руководство по созданию семьи, написанное сверхцелеустремленным человеком. Она характеризует перерыв в своей обычно весьма напряженной работе, который она использовала, чтобы сконцентрироваться на семье во время отпуска, следующим образом: «Я рассматриваю эти периоды как «инвестиционные интервалы». Луиз Ричардсон (Louise Richardson), вице-канцлер университета Сент-Эндрюс в Шотландии, настолько «безжалостно» организованная женщина, что, когда она готовит или разогревает еду в микроволновке, она набирает 1:11, 2:22 или 3:33 – вместо 1:00, 2:00 или 3:00 – чтобы сэкономить свое время. Однако здесь речь идет не столько о безжалостной экономии, сколько о фетишизации времени – о вышедшем из-под контроля культе тарифицируемого часа.

Плутократическая волна феминизма позиционирует себя как преемницу затянувшейся революции феминисток, которую когда-то начали во имя всех женщин. И, тем не менее, когда я впервые прочел «Why Women Still Can’t Have It All», я сразу же подумал о мужчинах, с которыми я знаком и о которых можно сказать, что «у них есть все». Жена одного из моих редакторов родила недоношенного ребенка на 28 неделе беременности, и после того как они привезли малыша домой, он не пропустил ни одного дня на работе. Полагаю, у солдат «есть все». У них есть важная работа, и, завершив ее, они возвращаются к своим семьям, которые их ждут. Но может ли кто-нибудь представить себе, чтобы они считали себя лидерами современного общественного устройства?

Хотя, возможно, в дискуссии, инициированной Сэндберг и Слотер, это и не прозвучало, за последние несколько десятилетий американские отцы изменились практически до неузнаваемости. В марте Pew Research Center опубликовал исследование под названием «Modern Parenthood» («Современное родительство»), и случилось это уже после выхода работ Сэндберг и Слотер, поэтому не смогли воспользоваться его результатами, что довольно досадно. Как обнаружили авторы исследования, когда речь заходит о конфликте между работой и семейной жизнью, примерно половина работающих родителей признаются, что им очень трудно найти баланс между карьерой и семейными обязанностями, при этом «никаких серьезных различий в точках зрения матерей и отцов обнаружено не было». Возможно, это и неудивительно, учитывая то, что за последнее столетие роли отцов и матерей во многих отношениях сблизились. По данным исследовательского центра Pew, сейчас отцы в среднем проводят со своими детьми в три раза больше времени, чем в 1965 году. Кроме того, отношение отцов к роли матерей тоже стремительно меняется: в 2009 году 54% отцов, чьи дети еще не достигли возраста 17 лет, считали, что у маленьких детей должна быть мать, которая не работает и все свое время посвящает семье. Спустя всего четыре года эта цифра уменьшилась до 37%. И наконец, хотя отцы, занимающиеся домашним хозяйством и детьми, все еще в меньшинстве, за последнее десятилетие их число удвоилось.

Между тем, восхождение женщин к позициям экономического господства внутри среднего класса продолжается. С 1996 года женщины получили больше степеней бакалавра, чем мужчины, а с прошлого года они обогнали мужчин по числу степеней магистра и доктора наук. То, что до сих пор сохраняется разрыв в доходах мужчин и женщин, является грубейшим нарушением прав последних, однако за последнее десятилетие почти во всех странах развитого мира этот разрыв в значительной степени уменьшился. В развитых странах по большинству экономических показателей жизнь женщин улучшилась по сравнению с жизнью мужчин. Из 15 самых стремительно развивающихся категорий профессий в США в 13 лидирующие позиции занимают именно женщины.

Однако неизменным остается то, что руководящие позиции практически всегда достаются мужчинам. «Хотя 99% продолжают неуклонно окрашиваться в розовый цвет, 1% все еще сохраняет за собой звание исключительно мужского клуба», — написала в прошлом году Кристиа Фриланд (Chrystia Freeland) в своей книге «Plutocrats» («Плутократы»). Согласно докладу Всемирного экономического форума под названием «Global Gender Gap» («Глобальный гендерный разрыв»), в целом по миру женщины занимают всего 20% влиятельных политических должностей. В США женщинам принадлежат всего 12% мест в советах директоров компаний – это позор.

Мы живем в условиях ложного патриархата: структура общества сохраняет патриархальный характер, при этом большинство его членов все чаще исповедуют эгалитаризм. И это приводит к возникновению странных парадоксов. Даже женщины, имеющие прислугу, миллионы долларов и занимающие высокие посты, ощущают отсутствие у них каких-либо преимуществ в рамках того или иного института. И они правы. Женщины в верхних эшелонах власти вынуждены мириться с ограничениями, которых у мужчин попросту нет. Недавно стали возникать различные мужские движения, которые должны были стать противовесом феминизму, однако такая ситуация заведомо абсурдна. Львиная доля влияния до сих пор сконцентрирована в руках мужчин, несмотря на то, что женщины уже опережают мужчин в области экономики знаний. Мужественность становится все менее влиятельной и, тем не менее, сохраняет за собой статус признака власти. Именно поэтому мужчины молчат. В конце концов, что может быть менее мужественным, чем разговоры об упадке мужественности.

В 1950-х годах патриархат на работе и в семье образовывал единое целое. Отец был главой семьи, потому что он обеспечивал ее существование, а босс был главой компании, потому что он давал работу, которая позволяла обеспечивать семью. Сегодня в большинстве семей прежний порядок уже исчез. Времена Отца, который работает всю неделю, а затем, выполнив свой долг, отправляется поиграть в гольф в выходные, давно прошли. Так же, как прошли времена Отца-главы и верховного распорядителя семьи. В рамках исследования, проведенного центром Pew в 2008 году, женщин и мужчин, проживающих вместе, спрашивали, кто в их семьях принимает решения. В 26% семей решение принимал мужчина, в то время как в 43% семей это делала женщина. Семья уже изменилась и продолжает меняться дальше. Между тем на работе патриархат сохраняет свои позиции, становясь своего рода пережитком прошлого, подобно переходу на летнее время или летним каникулам.

Ложный патриархат мешает женщинам достигать влиятельного положения в обществе и разрушает мужскую идентичность. (Среднестатистический рабочий, как правило, принадлежит к тому полу, который горячо критикуют за узурпирование власти, и при этом никакой власти не имеет.) Нынешнее положение вещей не служит практически ничьим интересам. И, тем не менее, его будет гораздо сложнее разрушить, чем более ранние формы сексизма. Борьба, о которой идет речь в книгах «Второй пол» («The second sex»), «Тайна женственности» и «Женщина-евнух» («The Female Eunuch»), в основе своей оппозиционная: женщины борются против мужчин, молодые – против старых, феминистки – против существующей структуры власти. Но сегодня мужчины и женщины уже не противостоят друг другу на поле боя, они скорее заблудились в лабиринте противоречий.

В 2007 году моя жизнь была именно такой, какой я хотел ее видеть. Закончив аспирантуру в университете Торонто, в возрасте 31 года я получил работу в Городском колледже в Гарлеме, заняв должность профессора шекспирологии. Мой второй роман уже украшал собой полки модных книжных магазинов в Бруклине: издание The New York Times  опубликовало весьма лестную рецензию на него, а вокалист группы Decemberists рекомендовал его в своих интервью. Это был практически предел моих мечтаний. Потом я все бросил. Моей жене предложили работу ее мечты – место главного редактора журнала Toronto Life (это своего рода канадский New York), и мы вернулись домой.

Вы можете посчитать наш отъезд триумфом эгалитаризма, и в некотором роде так оно и было. Лично я думаю, что мой отец никогда не отказался бы от должности профессора колледжа ради работы моей матери. Однако в моей семье все решения сводились к строгой экономике: моей жене предложили зарплату, в два раза превышающую мою зарплату в колледже. В Торонто хорошие школы и больницы бесплатны. Именно по этим причинам мы и переехали. И если бы мне предложили работу, где я смог бы зарабатывать в два раза больше, чем моя жена, мы бы снова переехали. И гендерная политика не имеет к этому никакого отношения. 

Однако эта самая политика все равно вторглась в нашу жизнь. Мы возвращались в Торонто, где люди называют себя социалистами, поэтому я ожидал определенной широты взглядов. Тем не менее, реакция представителей различных поколений на понижение моего профессионального статуса и активную вовлеченность в воспитание детей сильно отличалась. Среди людей, родившихся в период «бейби-бума», господствуют классические гендерные стереотипы. С их точки зрения, я стал «женщиной», а моя жена – «мужчиной». Мужчины этого поколения не понимали, что я тоже многого добился, а женщины только удивленно улыбались, и в их взгляде сквозило некоторое самодовольство. 

Среди людей моего возраста реакция оказалась более сложной. С их точки зрения, наша история несла в себе некую романтику: мои друзья из научных кругов увидели в моем отказе от должности профессора своего рода «Атаку Легкой бригады» — блестящее профессиональное самоубийство. В любом случае большинство моих друзей и знакомых приблизительно моего возраста по крайней мере понимали причины нашего решения. Они хорошо знали, что погоня за престижной работой была частью жизни в 21 веке и что брак иногда требует жертв. Больше половины моих друзей имеют жен, которые зарабатывают больше, чем они. Тем не менее, в повседневной жизни я стал все чаще и чаще чувствовать себя всего лишь приложением: «Это Стивен, жена Сары».

Однако давайте рассмотрим детали – в частности финансовую сторону ситуации. Ключевым моментом нашей истории, самым важным фактором нашей личной гендерной политики стало то, что в Канаде у нас появилась возможность отдать детей в хороший, частично финансируемый государством (хотя и не бесплатный) детский сад. Из всех привилегий, которые мы получили в связи с переездом, главной стало то, что наш мальчик находился в безопасном месте и под присмотром с девяти утра и до пяти вечера. Именно поэтому у нашей истории счастливый конец. Именно это позволило мне заново выстраивать свою собственную карьеру. Детские дошкольные учреждения – это то, что дает в равной степени мужчинам и женщинам развиваться. Я был фрилансером. Моя жена руководила журналом. Поэтому именно я каждый день забирал сына из детского сада и катил его в коляске, несмотря на невыносимую февральскую погоду в Торонто. Когда жена уходила на разного рода мероприятия, у нас с сыном были «мужские вечера» — мы смотрели хоккей и ели заказанного в ресторане цыпленка по-португальски, часто прямо в пижамах. Это было нашим своеобразным ответом на «инвестиционные интервалы» Слотер.

С точки зрения представителей старшего поколения, решения супружеской пары относительно работы были, в конечном счете, вопросом власти. Для представителей более молодого поколения все супружеские решения, как правило, сводятся к деньгам. И, тем не менее, дискуссии по поводу пола, в частности споры, возникшие в тысячах блогов вокруг того, «почему женщины не могут иметь все», зачастую ведутся в рамках системы взглядов прошлого. Участники этих дискуссий, как правило, признают патриархат, однако они не способны увидеть ложность его сути и те процессы, которые размывают его основы.

Плутократические феминистки практически всегда завершают полемику призывами к корректировке взглядов, к смене режима мышления: они надеются воссоздать и, возможно, нажиться на трансформационном оптимизме, характерном для эпохи роста самосознания в 1960-е годы. Но гендерные отношения не оказывают влияния на экономическую реальность — скорее наоборот. Подъем женщин нельзя считать результатом каких-либо идеологических или политических движений. Это скорее результат повсеместно распространившейся идеи о том, что семьи, где женщины работают, живут в достатке. Кроме того, страны, где женщины работают, тоже живут в достатке. В 2006 году база данных, созданная Организацией экономического сотрудничества и развития, доказала то, о чем говорил нам наш здравый смысл: чаще всего страны, где женщины имеют более значительную экономическую и политическую власть, богаче стран, где женщины относительно бесправны. Патриархат обходится чрезвычайно дорого. Именно поэтому он обречен.

«Lean In Circles» Шэрил Сэндберг  - ее национальная сеть книжных клубов, совмещенных с профессиональными группами взаимопомощи для женщин – должна была служить не только маркетинговым целям: ее главная цель — это оказание психологической поддержки представительницам элиты, которые хотят научиться быть более требовательными. Полагаю, за них можно порадоваться. Однако разве нам нужны женщины, соперничающие в эгомании с мужчинами? Разве мы хотим, чтобы эта разновидность сумасшествия продолжала распространяться? Разве не это высокомерие привело к финансовому кризису 2008 года? Полагаю, что мир, в котором женщины будут иметь такое же влияние в банковской сфере, как и мужчины, станет более справедливым. Разве за такой мир не стоит бороться?

Сэндберг и Слотер рассказывают о преимуществах, которые получат женщины на всех ступенях карьерной лестницы. Слотер хочет «избавиться от гендерного разрыва на руководящих позициях, то есть избрать женщину-резидента и 50 женщин-сенаторов, а также гарантировать, чтобы женщины и мужчины были в равной степени представлены в руководстве компаний и в судебной системе. Только тогда, когда власть получит достаточное количество женщин, мы сможем создать общество, которое действительно действует в интересах женщин. Это будет то общество, которое действует в интересах всех его членов».

Вполне возможно, она права. Однако пока, как выяснилось, несколько женщин на руководящих постах вряд ли можно назвать панацеей. В Британии вот уже в течение почти 12 лет главой государства и лидером правительства является женщина, и, тем не менее, эта страна не стала феминистским раем. Сэндберг придает огромное значение тому, как «одна беременная женщина на руководящей должности» может повлиять на судьбы других женщин. Однако тот пример, который она приводит – ее кампанию за выделение парковочных мест для беременных сотрудников Google – вряд ли можно назвать революционным.

Я помню, как, будучи еще мальчишкой, я проснулся на матрасе в микроавтобусе на больничной парковке в Эдмонтоне, провинция Альберта. Мой отец уехал из города – он уже в течение двух лет ежедневно летал на самолете в другой город, где он работал. Поэтому время от времени моя мать, работавшая врачом, оставляла меня и моего брата в нашей машине, когда ей приходилось принимать роды посреди ночи. В то время мне это казалось забавным приключением. Однако позже я понял, что моим родителям приходилось усиленно пробивать себе дорогу в средний класс, нередко прибегая к подобным сверхчеловеческим маневрам. В прошлом моя теща каждый вечер возвращалась с работы, где она была ведущей программы, кормила ужином двоих детей, укладывала их спать, а затем возвращалась в офис, чтобы поработать еще пару часов. Если так жили врачи и ведущие, то каково было фабричным рабочим?

Решение этой парадоксальной ситуации с балансом между семьей и работой заключается совсем не в том, чтобы, по словам Слотер, заставить мужчин заниматься детьми и домом. Решение заключается в том, чтобы создать систему социальной поддержки, которая позволила бы семьям функционировать. Суть в том, что мужчины тоже не могут иметь всего, и так происходит по тем же самым причинам, по которым всего не могут иметь женщины: неважно, делится ли нагрузка 50 на 50, если эта нагрузка непосильна. И эта нагрузка не станет посильной, если женщины получат равные возможности, если самосознание продолжит расти или если мужчины станут полноправными партнерами в жизни семьи. Она станет посильной только тогда, когда такие привычные нам вещи, как оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком и доступные и хорошие детские сады (в поддержку которых выступают Сэндберг и Слотер), станут еще более распространенными.

Как недавно написал автор статьи под названием «The Hell of American Day Care» («Жуткие американские детские сады»), опубликованной в New Republic, по мнению представителей Национальных институтов здравоохранения, только 10% дошкольных детских учреждений предоставляют «высококачественные» услуги (услуги большинства подобных учреждений были оценены экспертами как «посредственные» и «неудовлетворительные»). Кроме того, во всех штатах средняя годовая стоимость детского сада для двоих детей превышает годовую стоимость аренды жилья. Неудивительно, что женщины в семьях с низким доходом гораздо чаще предпочитают оставаться дома и не работать, чем женщины из семей с высоким уровнем доходов. Эти женщины отказываются выходить на работу не потому, что им не хочется делать карьеру, а из-за того, что они не смогут заработать достаточно денег, чтобы покрыть  стоимость детского сада для своих детей.

Если мужчины не хотят принимать участие в дискуссиях, касающихся семьи, то, боюсь, в этом мы можем винить только себя. Да, в газетах и журналах время от времени появляются статьи, написанные журналистами, недавно ставшими отцами, но этот жанр направлен скорее на то, чтобы утвердить свое мужское начало, чем на то, чтобы вовлечь аудиторию в конструктивный диалог. Кроме того, как правило, этим мужчинам не удается привлечь к себе достаточного внимания. Те, кто выражает свои мысли несравнимо громче, зачастую являются либо представителями упомянутых выше групп по защите прав мужчин, либо откровенными антифеминистами, мечтающими о традиционных семьях, которые не имеют никакого отношения к современной реальности. В этой истории мужчины вовсе не жертвы и не беспомощные свидетели карьерного роста своих жен. И, тем не менее, огромное число женщин в один голос требует для себя отпуск по уходу за ребенком. Где же те мужчины, которые тоже будут требовать предоставить им отпуск по уходу за ребенком?

Дискуссии вокруг баланса между работой и семейной жизнью, которые ведутся представительницами небольшой прослойки женского населения, лишний раз укрепляют убежденность в том, что это исключительно женские, а вовсе не семейные проблемы. Если вы сомневаетесь в том, что такой образ мыслей до сих пор широко распространен, прочтите редакторскую статью в одном из недавних выпусков The New York Times, в которой речь идет о влиянии налоговой политики на работающие семьи и в которой есть такое предложение: «Большинство работающих матерей, оплачивающих детский сад для своих детей, делают это из своего личного дохода после уплаты налогов». Все верно: оплата детского сада – это расходы матери, а вовсе не отца или семьи. Как пишет Сэндберг, когда Американское бюро переписи населения принимается за изучение детских дошкольных учреждений, «в качестве «ответственного родителя» оно рассматривает матерей, даже если в семье присутствуют оба родителя. Когда о детях заботятся матери, это называется «родительством», однако когда о детях заботятся отцы, правительство считает это «мерами по охране детства».

Пока семейные проблемы считаются исключительно женскими проблемами, их будут воспринимать всего лишь как жалобы одной из многих заинтересованных групп. И, откровенно говоря, мало кто способен понять, почему жалобы самых богатых и успешных женщин в мире должны волновать кого бы то ни было. Борьба за сохранение американской семьи – это другой вопрос. Когда гей-активисты, прежде боровшиеся за свои права в качестве представителей притесняемого меньшинства, начали добиваться для себя права создавать и поддерживать семьи, их движение пережило беспрецедентный политический триумф. Будучи антифеминистом, легко сделать карьеру. Заставьте противников системы детских дошкольных учреждений и отпусков по уходу за детьми выступить против работающих родителей. Пусть они попробуют это продать.

Известное высказывание Глории Стайнем (Gloria Steinem) о том, что «освобождение женщин приведет к освобождению мужчин», справедливо. Однако справедливо и обратное. Настоящее освобождение должно выглядеть не как освобождения одних от других, а как освобождение и тех и других вместе.