Недавняя перепалка Обамы и Путина по поводу американской исключительности дала новый толчок дебатам по вопросу доктрины Обамы. Не сползает ли президент в сторону изоляционизма? Или он горделиво понесет знамя американской исключительности?
Эти дебаты уже и мельче, чем они кажутся. Между двумя позициями много общего, о чем однозначно говорил Ганс Моргентау (Hans Morgenthau), основатель доминирующей на сегодня «реалистической» школы международных отношений, которой чужда сентиментальность.
Моргентау неизменно называл Америку уникальной страной среди всех держав прошлого и настоящего, говоря, что она имеет «трансцендентальное предназначение», которое должна «отстаивать и продвигать» во всем мире. Он называет это «установлением равенства в свободе».
Соперничающие между собой концепции исключительности и изоляционизма признают эту доктрину и различные ее положения, однако расходятся в плане ее практического применения.
Один из самых радикальных ее постулатов энергично отстаивал президент Обама, выступивший 10 сентября с обращением к нации. «Главное отличие Америки, то, что делает нас исключительными», заявил он, это наша готовность действовать «смиренно, но решительно», когда мы обнаруживаем где-то нарушения.
«Почти семь десятилетий Соединенные Штаты являются опорой глобальной безопасности», и эта роль «значит много больше, чем заключение международных соглашений; она означает приведение их в исполнение».
Другая концепция, концепция изоляционизма, состоит в том, что мы больше не в состоянии выполнять благородную миссию пожарного, который бежит тушить пламя, зажженное другими. В ней всерьез рассматривается предостерегающее заявление, с которым 20 лет назад на страницах New York Times выступил обозреватель Томас Фридман (Thomas Friedman), сказавший, что «почти исключительное положение идеализма в нашей внешней политике» может привести к тому, что мы начнем пренебрегать своими собственными интересами, преданно пытаясь отстаивать интересы и потребности других.
Читайте также: Переосмысляя исключительность Америки
И между этими крайностями бушует пожар дебатов на тему внешней политики.
Некоторые задвинутые на обочину обозреватели отвергают общие оценки, приводя в качестве обоснования примеры из истории. В частности, они говорят, что Соединенные Штаты «почти семь десятилетий» лидировали в мире по агрессиям и подрывной деятельности, свергая избранные правительства, устанавливая жестокие и злобные диктатуры, поддерживая ужасные преступления, нарушая международные соглашения и оставляя за собой кровь, разрушения и несчастья.
У Моргентау есть ответ этим заблудшим созданиям. Будучи серьезным ученым, он признает, что Америка постоянно нарушает свое «трансцендентальное предназначение». Но выступать с такого рода возражением, говорит он, значит совершать «ошибку атеизма, который отрицает истинность веры на том же основании». «Трансцендентальное предназначение» Америки это реальность, а исторические факты это просто «неправильное обращение с реальностью».
Короче говоря, «американская исключительность» и «изоляционизм» в целом толкуются как тактические варианты светской религии. Власть этой религии чрезвычайно велика, она выходит за рамки обычной религиозной ортодоксии, поскольку ее фактически невозможно постичь. А поскольку альтернатива такой вере немыслима, она принимается на уровне рефлексов.
Другие излагают эту доктрину в еще более грубой форме. Одна из представительниц президента Рейгана в ООН Джин Киркпатрик (Jeane Kirkpatrick) изобрела новый метод отражения обвинений в адрес государства в совершении преступлений. Тот, кто не желает игнорировать эти преступления, не хочет относить их к разряду обычной «оплошности» и «невинной наивности», может быть обвинен в «нравственном раздвоении», поскольку он по сути утверждает, что США ничем не отличаются от нацистской Германии - или какой там еще приемлемый демон придет на ум. Такая уловка нашла широкое применение, и используется для защиты власти от критических проверок.
К этой доктрине пытается приспособиться даже серьезный научный мир. Так, в последнем номере журнала Diplomatic History ученый Джеффри Энгель (Jeffrey A. Engel) размышляет о значении истории для творцов политики.
Также по теме: Хомский - Почему все, что делают США, законно
Энгель ссылается на Вьетнам, где, «в зависимости от политических убеждений» урок состоит либо в «необходимости избегать трясины интервенции [изоляционизм], либо в потребности предоставлять военному командованию полную свободу действий безо всякого политического давления» - что мы и сделали, выполнив свою миссию и принеся стабильность, равенство и свободу. И попутно разрушив три страны и оставив после себя миллионы трупов.
Счет смертей во Вьетнаме продолжает увеличиваться и сегодня из-за той химической войны, которую начал там президент Кеннеди. В то же время, он усиливал американскую поддержку кровожадной диктатуре, доведя ее до уровня тотальной войны. Это был худший случай агрессии за семь пресловутых десятилетий, о которых говорит Обама.
Можно представить себе и другой пример «политических убеждений». Речь идет о том возмущении, которое испытывают американцы, когда Россия вторгается в Афганистан, или Саддам Хусейн нападает на Кувейт. Однако наша светская религия не позволяет нам смотреть на себя самих через те же очки.
Один из механизмов самозащиты состоит в том, чтобы громко стенать о последствиях бездействия. Так, обозреватель New York Times Дэвид Брукс (David Brooks), размышляя о сползании Сирии в пропасть террора «на манер Руанды», приходит к выводу, что здесь проблема глубже – это жестокость и насилие суннитов и шиитов, которая разрывает регион на части.
Такая жестокость и насилие свидетельствует о провале «американской стратегии ухода с сохранением небольшого присутствия» и об утрате того, что бывший сотрудник дипломатической службы Гэри Граппо (Gary Grappo) называет «урезонивающим влиянием американских войск».
Те, кто до сих пор находятся в плену иллюзий «неправильного обращения с реальностью», то есть, с фактами, могут вспомнить, что жестокость и насилие суннитов и шиитов стали результатом самого страшного преступления агрессии нового тысячелетия – американского вторжения в Ирак. А обремененные более богатым грузом воспоминаний могут вспомнить, что Нюрнбергский трибунал приговорил нацистских преступников к казни через повешение, так как, согласно приговору трибунала, агрессия является «величайшим международным преступлением, отличающимся от других военных преступлений лишь тем, что содержит в себе суммарное зло в его совокупности».
Читайте также: И снова об американской исключительности
Эти жалобы и стенания стали темой знаменитого исследования Саманты Пауэр (Samantha Power), которую назначили недавно представителем США в ООН. В своей книге «A Problem from Hell: America in the Age of Genocide» (Проблема из преисподней. Америка в эпоху геноцида) Пауэр пишет о преступлениях других и о нашей несоразмерной реакции.
Одно предложение в своей книге она посвящает одному из немногих случаев за семь десятилетий, который можно по праву назвать геноцидом: вторжение Индонезии в Восточный Тимор в 1975 году. Как это ни трагично, информирует нас Пауэр, Соединенные Штаты тогда «отвернулись прочь».
Однако ее предшественник в ООН Дэниел Патрик Мойнихан (Daniel Patrick Moynihan), занимавший этот пост во время вторжения, смотрел на дело иначе. В своей книге «A Dangerous Place» (Опасное место) он с огромной гордостью говорит о том, как сделал Организацию Объединенных Наций «абсолютно неэффективной в плане тех мер, которые она принимала» для прекращения агрессии, потому что «Соединенным Штатам хотелось, чтобы дело обернулось так, как оно обернулось».
На самом деле, Вашингтон отнюдь не «отворачивался прочь»; он дал зеленый свет индонезийским агрессорам и без промедлений обеспечил их смертоносным оружием. Соединенные Штаты помешали Совету Безопасности ООН предпринять необходимые действия и продолжали оказывать твердую поддержку агрессору в его актах геноцида, включая зверства 1999 года. Это продолжалось до тех пор, пока президент Клинтон не сказал «хватит». Но ведь это можно было сделать в любой момент за те 25 лет.
Но все это просто «неправильное обращение с реальностью».
Этот список можно с легкостью продолжать, однако это бессмысленно. Брук прав, заявляя, что нам следует оторвать взгляд от этих ужасных событий, и поразмышлять о более глубинных процессах и о тех уроках, которые из них можно вынести.
И здесь для нас нет более актуальной и настоятельной задачи, чем освобождение от религиозных доктрин, которые предают забвению реальные исторические события и тем самым укрепляют фундамент для дальнейшего «неправильного обращения с реальностью».
