Один из крупнейших финансовых институтов США, «Бэнк оф Америка» (Bank of America), больше не хочет иметь с ними дела. Его руководство на днях объявило о решении ввести санкции против производителей оружия. Если компании вроде «Ремингтон» (Remington) или ЗИГ Зауэр (SIG Sauer) будут и впредь продавать гражданскому населению оружие, предназначенное для военных целей, «Бэнк оф Америка» откажется кредитовать их.
Таким образом банк отреагировал на дискуссию, поднявшуюся в американском обществе после бойни на территории школы в Паркленде (Флорида) в середине февраля. А конкуренты из «Ситигруп» (Citigroup) еще три недели назад предупредили, что закроют счета компаний, которые будут продавать оружие всем клиентам без предварительной проверки последних.
Дискуссия об ужесточении законов, регулирующих торговлю оружием, идет уже пару десятков лет, обостряясь после каждого массового убийства, но, как правило, вновь затихает и уходит в политическое небытие в течение последующих недель. И тот факт, что после пальбы в Паркленде что-то может реально измениться, не в последнюю очередь связан с тем, что о готовности прибегнуть к ограничениям заявили банки. И эти санкции соответствуют духу времени.
Мы живем во времена, когда санкции для многих участников тех или иных процессов превратились из крайнего средства в главный инструмент воздействия. Правительства вводят санкции одни за другими, потребители проявляют солидарность, а теперь за новой тенденцией следуют и предприятия-производители. Бизнес есть бизнес, а политика есть политика — так считалось когда-то. Теперь же мир ударился в политизацию экономической жизни, чего история капитализма еще не ведала. От покупок одежды для подростка и до большой мировой политики — мы позволяем морали влиять на принятие тех или иных решений, даже если эти решения заставят нас (хотя лучше, конечно, других) дополнительно раскошелиться.
Сначала делают, потом говорят
Но откуда это, собственно говоря, взялось? Что это дает? И куда приведет нас?
Санкции уже давно стали частью международной политики — как минимум с того момента, как «последний довод» — война — превратился в какой-то безграничный кошмар, который — благодаря индустриализации — едва ли можно чем-то ограничить. А у дипломатии в свою очередь есть рамки, за которые она не в силах выйти. Таким образом, получается, что санкции остаются единственным способом воздействовать на оппонентов: экономическое наказание как средство заставить его изменить поведение. Или дестабилизировать его и заставить убраться с пути.
В принципе, санкции нельзя назвать чем-то новым. В новинку лишь то, что теперь их вводят по принципу, царившему на «диком Западе» — «сначала стреляй, а потом спрашивай». Британская «Файнэншел таймс» (Financial Times) недавно написала, что между экономическими блоками правительств в Пекине и Вашингтоне реальных контактов не было уже несколько месяцев. Тем не менее президент США Дональд Трамп в конце марта объявил, что повысит ввозные пошлины на товары из Поднебесной, чтобы наказать китайцев за постоянное воровство интеллектуальной собственности американцев.
Европа, которая, по ее собственному представлению, всегда была улучшенной версией Америки, действует ненамного лучше. Когда Трамп в марте объявил о протекционистских пошлинах на сталь и алюминий, первую реакцию Европы можно было сформулировать в одном предложении, которым обессмертил себя глава Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер (Jean-Claude Juncker): «Мы должны быть такими же дураками».
Лишь редкие санкции становятся успешными
Глупость иногда помогает. Санкции — или лишь угроза санкций — иногда реально приносят успех. Так, в 1925 году Лиге Наций удалось урегулировать даже территориальный конфликт, заставив Грецию пойти на определенные уступки Болгарии. А в 1950-х годах финскому правительству пришлось смягчить свой антикоммунистический курс после того, как Москва пригрозила ввести санкции.
Однако число случаев, когда санкции приводили к желанной цели, весьма невелико. Эксперты вашингтонского Института мировой экономики Петерсона насчитали в общей сложности 204 подобных эпизода санкционной политики, имевших место в период с 1914 по 2006 год; и, как выяснилось, лишь 13 из них оказались успешными.
В 78 случаях (то есть чаще, чем в каждом третьем случае), санкции оказались совершенно или почти безуспешными. Так, например, в самом начале холодной войны СССР попытался с помощью санкций ослабить молодой режим Тито в Югославии, но попытка с треском провалилась. Аналогично промахнулась ООН, которая старалась ослабить санкциями режим Саддама Хусейна в Ираке после первой войны в Персидском заливе.
В России «умные санкции» не сработали
В прошлом высокая доля провальных санкций была связана с большими социальными расходами: ограничения международной торговли могут привести к разрушительным последствиям для рядовых граждан той или иной страны, тогда как ее правящим кругам (например, в Северной Корее) удается по-прежнему пользоваться автомобилями «Мерседес», дорогими украшениями и прочими приятными вещами.
Отчасти поэтому после окончания холодной войны предпочтение стали отдавать точечным или «хирургическим» санкциям, направленным против предполагаемых преступников и не затрагивающим простых людей.
Самыми успешными «умными санкциями» до сих пор были санкции против Ирана: они привели к тому, что в 2015 году в ходе международных переговоров по ядерной программе Иран пошел на уступки.
Другим типичным примером стали последние санкции правительства США против России. Эти «умные санкции» направлены против ряда всемогущих олигархов и их личного состояния. Первая реакция на них оказалась впечатляющей: +акции соответствующих компаний рухнули, а вместе с ними обвалился и российский рубль. Однако в том, что они действительно эффективны, приходится сомневаться. Как и в 2014 году, когда «умные санкции» ЕС, США и Канады, введенные против России, ровным счетом ни к чему не привели. Россия не вернула Крым Украине, а президент Владимир Путин не прекратил поддерживать сепаратистов на востоке Украины.
Практика даже показывает, что «умные санкции» приводят к успеху еще реже, чем обычные. Возможно, причина в том, что решающим фактором успеха становится ущерб, нанесенный широким слоям населения. Саддам Хусейн, на протяжении многих лет безучастно наблюдавший за страданиями сограждан из-за международных санкций, был скорее исключением. Другим же диктаторам, как правило, не удавалось игнорировать настроения, распространенные среди собственного народа. Так что в этом смысле «умные санкции» скорее можно назвать «неумными». Тем, кто хочет чего-то добиться с помощью экономических санкций, придется смириться, что под удар попадут в первую очередь бедные и слабые люди — по крайней мере, временно.
Количество штрафных действий удвоилось
Поэтому можно было бы предположить, что сомнительные перспективы санкций приведут к тому, что государства будут нечасто пользоваться этим инструментом. Но на деле все наоборот: с 1990 года количество взаимных экономических санкций, введенных разными государствами, выросло по сравнению с эпохой холодной войны примерно вдвое. К такому выводу пришел Петер Бергейк (Peter Bergeijk) из Роттердамского университета Эразма (Нидерланды).
Здесь действует принцип «быстро или никак»: по словам Бергейка — и это показало его исследование — межгосударственные санкции действуют либо в первые два-три года, либо никогда. Однако целый ряд санкций, неэффективность которых давно очевидна, по-прежнему остаются в силе. Так, к примеру, США на протяжении 58 лет пытаются свергнуть на Кубе режим Кастро. Еще дольше — 68 лет — действуют американские санкции против Северной Кореи.
В обоих случаях возникает вопрос: а не достигли ли санкции прямо противоположного эффекта? Ведь неизвестно, удалось бы братьям Кастро надолго сохранить антиамериканский курс, если бы Вашингтон отказался от политики эмбарго. В этом можно сомневаться.
Речь действительно идет о деле?
Неэффективные, но действующие целую вечность санкции заставляют задуматься: а о чем, собственно, идет речь? О деле? Или, может быть, о чьих-то собственных ощущениях? Или даже о том, что кто-то хочет лишь документально подтвердить, что находится на стороне добра? В любом случае зачастую можно изначально предугадать, что санкции окажутся бесполезными. Именно так произошло в 1989 году, когда Джордж Буш-старший ввел санкции против Китая после всем известных событий на площади Тяньаньмэнь.
Компании часто тоже склоняются к символическим действиям. Например, ведущие компании по прокату автомобилей и авиакомпании вроде «Дельта» (Delta) или «Юнайтед» (United) после кровопролития в Паркленде заявили об отмене бонусных программ для членов оружейного лобби — Национальной стрелковой ассоциации США (NRA). Или, скажем, фирмы вроде «Коммерцбанк» (Commerzbank) или «Тесла» (Tesla) отказались размещать рекламу на Фейсбуке после недавнего скандала с утечкой личных данных пользователей.
Санкции, подчеркивающие свою серьезность путем собственной готовности к страданиям, в любом случае стали редкостью. Сейчас около 60 депутатов Европарламента призывают правительства стран ЕС бойкотировать предстоящий чемпионат мира по футболу в России. По их словам, политики не должны ехать в Россию, чтобы «пожать Путину руку на футбольном стадионе». Но для российского президента это не сыграет никакой роли. Конечно, бойкот мог бы стать по-настоящему болезненным: если бы власти стран — участниц турнира запретили своим командам лететь в Россию, это сильно преуменьшило бы значимость ЧМ, задуманного как шоу Путина. Но в Страсбурге не готовы идти на столь откровенный конфликт с кремлевским правителем — а заодно и с футбольными болельщиками по всему миру.
Только избирательный, следовательно, произвольный подход
Быть слишком суровыми — это в настоящий момент могут себе позволить только некоторые немцы. Реальная экономическая политика означает для любого правительства, что экономические санкции вводить лучше только избирательно, что означает, в принципе, произвольно. Германия ведет торговлю со странами, в которых правовое государство существует только на бумаге, которые не знают, что такое свободные выборы и свобода мнения: это давняя традиция.
Да, немцы, кажется, тяготеют к торговым отношениям с государствами-изгоями. В трех из пяти важнейших экспортных рынков за пределами ЕС, а именно Китае, России и Турции, правят автократы. С теми, кто в списке занимает места после них, дела обстоят тоже не лучше. Об этом свидетельствует соответствующий рейтинг «Фридом Хаус» (Freedom House).
Американская неправительственная организация специализируется на оценке политической свободы стран на основании ряда критериев. Десять из 30 основных рынков Германии, не входящих в ЕС, оценены как «несвободные». Еще шесть, по мнению экспертов, являются «частично свободными». Германия, которая экспортирует только в «кристально чистые демократии», была бы бедной Германией.
Многомиллиардный импорт из Китая
Еще более внушительны цифры из области импорта. Отказаться целиком от поставок из стран, в которых нарушаются основные политические права, означало бы огромные потери в качестве жизни. Потому что из России мы импортируем столько же, сколько из Испании. Турция расположилась в списке стран-поставщиков сразу же за Японией, Ливия — перед Израилем.
С большим отрывом лидирует Китай, в прошлом году немцы перевели в КНР свыше 100 миллиардов евро за товары. Без дешевых игрушек, смартфонов и одежды из Китая жителям с низким уровнем дохода пришлось бы нелегко. Неудивительно, что министр иностранных дел Германии в ходе визита в Пекин лишь пробормотал слово «права человека».
Когда после окончания Второй мировой войны выстраивалась ВТО, не вставал вопрос о морали, тем более в изнуренной Германии. Он, в общем-то, и не должен был возникнуть, поскольку относится к модели глобализации. Закупки — так выглядят основные принципы ВТО — должны определяться ценой и качеством, а не способом изготовления товара или услуги. К одинаковым продуктам должно быть и одинаковое отношение.
Смысл понятен: более бедные страны должны использовать свои конкурентные преимущества. А они никогда не заключаются в том, чтобы иметь хорошо обученную рабочую силу и современное оборудование. Они заключаются в низких зарплатах, плохих социальных стандартах, небрежном отношении к окружающей среде. Насаждать в Бенине или Бангладеше западные стандарты означало бы заведомо лишить их шансов на развитие. Логично то, что Германия ведет торговлю с несправедливыми режимами, с теми, где производство происходит в условиях, которые здесь считались бы невыносимыми.
Оплот потребительского бойкота
Переходим к морали. Должно быть не только хорошо и дешево: мы хотим покупать только тогда, когда поставщик удовлетворяет наши собственные этические стандарты, торговля должна быть не только «свободной», но еще и «честной». Звучит хорошо.
Но к чему это приводит, можно увидеть в США. США — не только страна, которая чаще всего вводила санкции. Она — также оплот потребительского бойкота: движение за гражданские права чернокожих в 1955 было вызвано бойкотом автобусных линий в Монтгомери, который возглавил Мартин Лютер Кинг.
Еще одна веха относится к 20-летней давности и самопровозглашенной «бушующей матери из Мичигана». Письмами протеста женщине самостоятельно удалось добиться, чтобы крупные компании убрали свои рекламные ролики из непристойного ситкома «Женаты… с детьми». Однако освещение данного эпизода привело к тому, что ситкомы стали еще более известными и популярными — что вернуло и рекламных клиентов.
Победному шествию бойкотов в США такой эффект бумеранга помешать не смог. Зато восхищение бойкотом отправилось в большой мир из своей традиционной родины — политических левых. Так, в 2003 году многие американцы последовали призывам наказать французских виноделов за то, что Париж выступал против войны в Ираке. На самом пике протестов продажи в Америке упали на 26%, как подсчитали экономисты Стэнфорда Ларри Шави (Larry Chavis) и Филип Лесли (Philip Leslie).
Воодушевленные такими историями успеха, американские профсоюзы полицейских призвали к бойкоту фильмов Квентина Тарантино. А Дональд Трамп еще в 2015 году в Твиттере обязался «никогда больше» не есть печенье Oreo после того, как производитель объявил о закрытии завода в Чикаго.
Ярости у активистов меньше не стало
Любимая цель евангельских христиан в Америке — компания «Таргет» (Target). Крупнейший в стране дискаунтер после «Волмарт» (Walmart) стал раздражать христианских фундаменталистов после того, как несколько лет назад он отказался перед Рождеством размещать в объявлениях слова «Счастливого Рождества» (Merry Christmas). В настоящий момент ведутся споры вокруг «туалетной политики» сети. «Таргет» разрешил транcгендерам самостоятельно решать, какой туалет посещать — мужской или женский. «Таргет» отреагировал на последовавшие протесты, и туалеты за большие деньги были перестроены в отдельные комнаты. Ярости активистов меньше не стало.
Начались и ответные акции. Например, несколько лет назад в случае с американской сетью ресторанов быстрого обслуживания Chick-fil-A. Глава компании высказался в интервью против «брака для всех». В общем-то, частное мнение, которое может быть у главы компании. Однако не заставил себя ждать бойкот целой компании со стороны объединений в защиту прав гомосексуалистов.
Однако в этом случае за призывами бойкота вскоре последовали и призывы к покупкам (Buycott) противников однополых браков. Они отчасти компенсировали спад продаж. Привела эта история к росту или падению оборота сэндвичей? Вопрос открытый.
В такой атмосфере логично, когда миссионерской деятельностью заставляют заниматься сторонних третьих лиц. Это американское государство сделало распространенным данный прием посредством экстерриториального применения санкционного права. Либо вы ведете дела с нами, либо с Ираном, и то, и другое одновременно не получится — таково было послание Вашингтона несколько лет назад.
Это не просто слова. Из-за несоблюдения китайским производителем смартфонов ZTE правил и предписаний американских властей теперь американским компаниям запрещено осуществлять поставки этой фирме в течение семи лет. Принятое недавно решение министерства экономики США может привести к банкротству ZTE, как считают эксперты отрасли.
Критика в адрес «Амазон»&Co не утихает
Отрицателям бойкота грозить бойкотом или, по крайней мере, позором — такой способ становится распространенным. Действия американских банков против отечественных производителей вооружения, например, нельзя расценить как добровольные. Кредитные гиганты просто не могут отстраниться от публичного требования Эндрю Росса Соркина (Andrew Ross Sorkin) в ходе разразившихся дебатов о вооружении. Звездный колумнист «Нью йорк таймс» (New York Times) запустил банковский бойкот сразу же после резни в Портленде как запатентованное решение.
«Амазон» (Amazon), «Эппл» (Apple) и «Гугл» (Google) призывают с помощью ряда инициатив исключить из своего вещания телеканал, принадлежащий NRA. Пока концерны настроены жестко, однако критика не спадает. Символичную силу конфликта нельзя переоценить — если даже сами технические гиганты дадут слабину, то любая другая компания в будущем дважды подумает, прежде чем начать сопротивляться санкциям.
Санкции ненамеренно продвигают селективную мораль в международной политике. Они могут легко превратиться из прогрессивного, освободительного инструмента в оружие нетерпимости и репрессий. Они грозят странам лишить их конкурентных преимуществ. И они смещают политический дискурс в места, где ему, собственно, нечего искать.
Нормы, регулирующие применение оружия, относятся к полномочиям парламентов: там, в условиях демократии, среди демократически избранных представителей народа, должно выявиться большинство, способное на реформы, а не в совете директоров каких-то крупных банков, которые пытаются взять на себя роль парламентов под лозунгом «корпоративной социальной ответственности».
Бизнес должен снова стать больше бизнесом. Чтобы политика могла оставаться политикой.