Меня начинает раздражать количество комментаторов, не разбирающихся в истории и архитектуре православной церкви, а также имеющих скудные познания о византийской, украинской и русской истории и о современных реалиях религиозной жизни на всем постсоветском пространстве. Эти эксперты, тем не менее, чувствуют достаточную уверенность в своей квалификации, чтобы делать размашистые комментарии о ситуации в Украинской православной церкви, а также о ее последствиях для Московского патриархата и православной церкви в целом. Как минимум, можно было бы надеяться, что тот, кто дает комментарии, хорошо разбирается в спорах по поводу интерпретаций канонов Халкидонского собора (451 год — прим. автора), полемике по поводу создания автокефальной Польской православной церкви почти столетие назад (в 1924 году — прим. автора) и значимости Почаевского конклава (который попытался создать единую Украинскую православную церковь в 1942 году — прим. автора). Незнание этих и других событий следует рассматривать как дисквалификацию того, что претендует на роль экспертного заключения по данному вопросу.
Эти исторические вопросы поднимаются не из-за пустяков, а чтобы навести на мысль, что кризис в украинском православии — это не результат Майдана 2014 года и последующего российского вмешательства, он уходит своими корнями в давние времена. Последние события снова подняли эти вопросы, но не породили их. Все вышеперечисленное проявляется таким образом, что существует и будет существовать независимо от текущих геополитических событий, хотя оно и перекликается с ними.
Кроме того, слишком много внимания уделяется решениям, принимаемым наверху; что каким-то образом заявления Вселенского патриарха Варфоломея разрешат этот вопрос. Частично путаница здесь произрастает из предположения, что Вселенский патриарх имеет в православном мире статус, подобный статусу Папы римского в Католической церкви; что он имеет возможность сказать «последнее слово» по любому вопросу. Однако суть в том, что православные украинцы будут и впредь определять сами, какую церковную администрацию они хотят.
Православных христиан на Украине — и тех, кого можно считать активными верующими, и тех, чья приверженность религии скорее номинальна, — можно разделить на три большие группы.
Представители первой и самой малочисленной группы — как правило, те, кто идентифицирует себя как этнические русские или кто рассматривает украинцев как часть более крупной «большой русской» идентичности. Они не видят различий между русскими и украинцами и, следовательно, не видят причин для существования отдельных церковных администраций. Отделение Крыма и миграция из Донбасса в Россию сократили число сторонников этой точки зрения, остающихся на Украине.
Вторая группа состоит из тех, кто утверждает, что украинское православие формирует четкую общину, но при этом оно остается тесно связанным с русским православием (через общие традиции, святых и т.д. — прим. автора), таким образом украинская церковь не может и не должна быть отрезана от более крупного целого. Эта группа, например, будет сопротивляться введению современных границ, предполагающих, что святой Сергий Радонежский (внутри границ России — прим. автора) или святая Ефросинья Полоцкая (ныне в Белоруссии — прим. автора) являются «иностранными» святыми. Вместо этого данная группа будет лоббировать статус-кво целой серии автономных церквей в границах более обширного духовного / цивилизационного царства, которым является Московский патриархат. Однако эта точка зрения утратила свои позиции после 2014 года, и некоторые украинские православные, которые были бы согласны оставаться частью Московского патриархата, теперь обеспокоены наличием духовного лидера, проживающего во враждебном иностранном государстве. Это похоже, например, на то, как во время холодной войны американские православные беспокоились о том, что ими управляет патриарх, находящийся под советским контролем и юрисдикцией. Наконец, есть и такие украинские православные, которые утверждают, что русское православие совершенно обособленно и не связано с украинским православием. Они указывают на такие события, как разграбление Киева в 1169 году князем Андреем Боголюбским, называя это одним из ранних свидетельств русско-украинского антагонизма. Даже те, кто готов согласиться, что русское православие появилось в результате крещения Киева, указывают на то, что Украинская православная церковь, начиная с XV века, безусловно, развивалась отдельно от Русской православной церкви и была несправедливо слита с Русской церковью сначала во времена Российской империи, затем Советского Союза.
Второй попыткой стало создание в 1992 году бывшими епископами и духовенством Московского патриархата во главе с Митрополитом киевским Филаретом (Денисенко) Киевского патриархата. В 1990 году Филарет проиграл митрополиту Алексию (Ридигеру) выборы Патриарха московского. Проблема здесь была не только в том, что Московский патриархат отстранил Филарета из-за церковного «бунта», — другие православные церкви порой сталкивались с подобным порицанием, но в конечном итоге их статус был признан (одним из наиболее примечательных примеров является Болгарская православная церковь, которая была вне общения с Вселенским патриархатом с 1870 по 1945 год и была осуждена Константинополем в том же духе — прим. автора). Дело в том, что тогдашний митрополит Филарет также обвинялся в личных прегрешениях, которые лишали его статуса епископа. Сам Филарет отрицал эти обвинения, утверждая, что Московский патриархат осудил его за пропаганду украинской автокефалии, — но все остальные православные церкви поддержали решение Московского патриархата. Даже после избрания своего патриарха Киевский патриархат не смог привлечь в свои ряды дополнительное духовенство и приходы из-за распространенного убеждения, что он канонически нелегитимен, а также из-за неспособности убедить любую другую православную церковь — в том числе до 2018 года и Константинопольскую — в том, что его следует рассматривать как каноническую православную церковь.
Несколько украинских президентов безрезультатно настаивали на решении церковной проблемы, которое позволило бы создать единую Украинскую православную юрисдикцию. Они не убедили Московский патриархат предоставить Украинской православной церкви полную автокефалию, а не только автономию под ее омофором, и не смогли уговорить вмешаться Патриарха константинопольского. Кроме того, церкви Москвы и Константинополя в 1996 году какое-то время пребывали в ссоре из-за статуса православной церкви Эстонии, причем часть этой церкви стремилась восстановить статус автономной церкви при Константинопольском патриархате, как это было до Второй мировой войны, а другая часть — остаться частью Русской православной церкви. В то время этот опыт не предрасполагал Патриарха константинопольского к более активному участию в украинских церковных делах.
В 2018 году ставка президента Петра Порошенко была на то, что, если Патриарх константинопольский признает каноничность двух независимых украинских юрисдикций, — что действия их епископов являются правомерными, а их статус как церкви легитимным, — то он мог бы стимулировать уйти и присоединиться к двум другим формированиям единой Украинской православной церкви тех украинских православных, которые в настоящее время остаются прихожанами церквей Московского патриархата лишь потому, что желают оставаться под канонической юрисдикцией. Статус этой единой церкви будет затем подтвержден изданием томоса или указа Патриарха константинопольского. Почему патриарх Варфоломей решил изменить свою позицию и вмешаться, менее понятно, — но нарастание споров с Москвой и ощущение, что расколы в украинском православии сохранятся, возможно, изменили его мнение.
Конечно, есть две проблемы: во-первых, Патриарх константинопольский не имеет духовной силы вынудить каких-либо украинских православных, являющихся прихожанами церквей Московского патриархата, покинуть его юрисдикцию. Во-вторых, другие православные церкви, не только Москва, не обязаны признавать эти решения действительными или обязательными для всего православного мира. В ближайшие недели и месяцы будет иметь значение то, как поведут себя украинские православные епископы, священники и приходы, а также реакция украинского государства и правительства.
Для президента Владимира Путина массовое бегство прихожан и священников из Украинской православной церкви Московского патриархата стало бы одним из самых явных признаков несостоятельности его мнения о том, что украинцы и русские представляют собой единый народ и цивилизацию; по сути, украинцы проголосовали бы ногами, отвергая это предположение. С другой стороны, если правительство президента Порошенко начнет использовать административное давление, чтобы заставить священников и приходы разорвать свои церковные связи с Москвой, это, во-первых, может оказаться политически дестабилизирующим фактором внутри Украины, а во-вторых, способно осложнить ее отношения с Западом.
Для Константинопольского патриархата этот акт несет в себе риски раскола всего православного мира. Хотя его положение имеет в себе важный элемент престижа, он является главой общины, состоящей из нескольких тысяч человек в Турции, а также из греческой православной диаспоры, особенно в Соединенных Штатах. Он осуществляет прямую власть только над небольшой частью православных мира — и другие патриархаты, такие как Антиохийский в Сирии или в Сербии — могут оспорить его решение как по религиозным причинам, так и по иным. Например, особенно в случае Антиохийской церкви, существует убеждение, что политическая и военная поддержка России жизненно важна для ее выживания на Ближнем Востоке. И хотя ряд элементов в правительстве США поддерживают решение патриарха Варфоломея в рамках процесса укрепления украинской национальной идентичности и государственности в противовес российским претензиям, Вашингтон мало что сделал для защиты патриархата от турецкого давления в прошлом. Кроме того, учитывая наблюдающийся в последнее время уклон Турции в сторону России, президент Реджеп Эрдоган, которому никогда не нравилось патриаршее присутствие в Турции, в отместку может быть очень рад усилить давление на патриарха, особенно если это рассматривается как нечто приятное для Кремля.
Соединенные Штаты не понимают взаимосвязи религии и самобытности во многих частях мира. Многолетние попытки разобраться в сектантских вопросах в Ираке должны побудить Вашингтон к определенной осторожности, когда Соединенным Штатам приходится принимать непосредственное участие в решении этих вопросов. Прежде всего, Соединенным Штатам следует продолжать придерживаться своих основных ценностей свободы религии и свободы объединений, а также поощрять к тому же все заинтересованные стороны в этом процессе.
Николас К. Гвоздев — редактор The National Interest, профессор в сфере национальной безопасности Военно-морского колледжа США. Все высказанные им мнения являются его собственными.