Когда Ольга Шмитт появляется на виду в сверкающем платье, с бледно-светлыми волосами и нарисованными веснушками, она не оставляет никого равнодушным. В этом ее цель. Эта парижанка, агент художника Олега Целкова и уроженка Москвы 1960-х годов, любит привлекать взгляды. «Мне хочется, чтобы мой силуэт оставил отпечаток на пространстве, времени и собеседнике, — признает она. — Это стремление нравиться и потребность быть любимой связаны с изгнанием». Она рассказывает о том, как родилась в такси на Красной площади в июне. Ее отец, режиссер-постановщик Малого театра, практически не играл роли в ее детстве.
Ее мать Тоня была известной актрисой в образе хичкоковской блондинки. «Меня воспитывала бабушка, бывшая летчица. Она ничего не смыслила в моде. Она была ростом в 1,80 метра и носила обувь 43 размера. Настоящая великанша, чья грубая внешность контрастировала с невероятной добротой, — вспоминает она. — Иногда она пыталась одеваться как женщина, и это выглядело просто ужасно. Она носила платье с каким-то виноватым видом».
В отличие от высокой, как гора, бабушки-героини, ее мать Тоня поддерживала гламур. Она носила экстравагантные меха и туфли на шпильках, перевязывала волосы традиционными цветочными платками. У нее был парфюм от Lancôme, практически невозможная вещь в СССР 1970-х годов.
«Я смотрела на нее, как на волшебное существо, как на икону. Она появлялась в квартире между репетициями, спектаклями в Грузии или Сибири. На официальные гала-концерты правительство приглашало симпатизирующих иностранных артистов. Мама краем глаза следила за Мариной Влади и Джиной Лоллобриджидой. Для моих детских глаз она была самой красивой женщиной в мире, кем-то вроде советской Ким Новак (Kim Novak). Она выглядела великолепно, хотя у нас ничего не было. Она всегда говорила: «Безупречные ногти и блестящие волосы, черный свитер под шею, черная юбка и поведение».
Ольга Шмитт похожа на мать. Она меньше и изящнее. А гламур словно впитался ей в кожу. Она вспоминает актрис из фильмов с Луи де Фюнесом, единственных, которые показывали в Москве. Толпа устремлялась туда, чтобы посмотреть на этих «марсианок в пьяном мире, где царили полярные морозы».
С экрана она узнала, что одежда может стать козырем: мех делает красивой, а не просто защищает от холода. В школе ей очень нравилась форма с юбкой, гольфами и накрахмаленным передником. Она всегда безупречна. «Этот выверенный стиль остался со мной, — продолжает она. — Меня не тянет к чему-то туманному, обвисшему и асимметричному. Возникает ощущение, что меня кривит, хотя я должна держаться прямо».
В 1979 году ее семью выдворили из Москвы, и она оказалась в XI округе Парижа. Ей было 14 лет. В первый учебный день в лицее Вольтера она появилась в школьной форме с красными колготками и бантами в длинных косах. «Когда ученики увидели меня в таком виде, вы можете легко представить, как надо мной смеялись. Я ничего не понимала. Когда я вернулась из столовой, мой новый портфель и куртка горели у доски. Злая шутка. Это происшествие потрясло, но не сломало меня. Я была унижена, но в моей голове я была кем-то, У меня была семья, о которой они не имели представления. Я читала Толстого в 8 лет. На следующий день я срезала косы. И начала придумывать собственный стиль».
Как и подростки поколения Миттерана, она носила длинные юбки с вырезом до колена, туфли на невысоком каблуке и короткие блузки 1960-х годов. Она мечтала о Голливуде и Мэрилин Монро. Незадолго до объявления результатов школьных экзаменов мать подарила ей «двойку» Chanel: «Джемпер с воротником, чтобы не простудиться, и кардиган, чтобы подготовиться к прекрасной жизни». Тогда покупка казалась ей неразумной, но сейчас она понимает ее, говоря о «легкости, которая необходима, чтобы прямо стоять на ногах».
Позднее Ольга открыла для себя фильмы Хичкока, холодную красоту Типпи Хедрен. И побежала к парикмахеру. «Светлые волосы, конечно же, чтобы быть похожей на маму, — улыбается она. — Я каждый раз осветляла их чуть больше вплоть до 50 лет. А мои прически становились все более сложными». Блестящая ученица поступила в Парижский институт политических исследований и открыла для себя скромный стиль буржуазии. Но он был не по ней, в нем не было ничего подрывного. Она любила сочетать жемчужные ожерелья, платки и клетчатые юбки. «Я обожаю подбирать одежду, в России это называли ансамблями. У меня осталась плохая привычка подирать сумку под цвет обуви. Это очень по-советски и очень меня веселит».
Ее встреча с мужем Максимом Шмиттом, экспертом по рок-н-роллу и продюсером Taxi Girl, Kraftwerk и Жака Дютронка, поддержала ее русскую душу. В его объятьях Ольга позволила себе любимый фольклор, косы и золото. На парижских вечеринках он носил с собой в кармане пару балеток, чтобы дать отдых ее изможденным ногами после туфель на шпильках. У них есть дочь, разумеется, блондинка, которая скоро отметит 30 лет. «Ей наплевать на моду, но быть блондинкой — это семейное. Я также передала ей любовь к Chanel No 5, — смеется она. — Я твержу ей, что наводить красоту для других — это праздник, как признание в любви, как кулинария».
Десять лет назад, после долгой работы на парижский журнал о моде, посещений показов и коктейльных вечеринок, она ушла из прессы и выбрала карьеру художественного агента. Когда она встречается с коллекционерами, то надевает платье и цирковые сапоги. Она становится душой вечера и направляет его под взглядами завороженной толпы.
«Это игра, мой этикет женщины из мира моды. Но со временем я стала носить кеды и меньше осветлять волосы. Понятие комфорта стало для меня чем-то новым, раньше оно не имело никакого значения. Но жизнь — это еще лезущие в глаза пряди и седые волосы. Раньше я не позволяла себе таких вольностей, но сейчас чуть больше даю слабину».