«Поэзия греха – это также знание», — сказала Сюзан Зонтаг по поводу эротических описаний. В истории эротической литературы есть много сюжетов, связанных с отказом от собственного «я», как способом найти самого себя через кого-то другого.

В культурных разделах уважаемых газет редко уделяется внимание отдельным романам популярной литературы, которая может принимать очень разнообразные формы, хотя и сильно разнящиеся по качеству, будь то фэнтези, научная фантастика, детективный жанр или романтические произведения. Роман, который, пожалуй, никогда не стали бы комментировать влиятельные критики, если бы он внезапно не прославился на весь мир, — это «50 оттенков серого» Э.Л. Джеймс (E L James). Не рецензировали бы и две последующие части трилогии, в которую входит этот роман. Этот последовательный успех, который почти можно сравнить с переполохом вокруг «Кода да Винчи» или книг о Гарри Поттере, ни для кого не прошел незамеченным, хотя прием в прессе был и был обратно пропорциональным популярности романа.

Тот факт, что «50 оттенков серого» — это роман из разряда бульварной литературы, который просто приправили эротическими вкраплениями (в частности из области БДСМ), заставляет поднять вопрос о месте эротических текстов на литературном рынке в сравнении с более традиционной художественной литературой, которая и сама нередко содержит сцены с эротическим зарядом. Однако более конкретное определение чертам эротической литературы – по сравнению с порнографической или непристойной – дать не так уж просто, по крайней мере, если не углубляться очень далеко в прошлое. Конечно, на протяжении уже многих веков для эротического жанра характерен ряд определенных констант, но, тем не менее, содержание и формы изложения в произведениях такого рода постоянно меняются.

Эротическую литературу в первую очередь пишут для того, чтобы отобразить – и возбудить – сексуальное желание. Однако так бывает не всегда. Как отмечает историк Линн Хант (Lynn Hunt), эротические тексты, которые публиковались с 16 по 19 век во многом были написаны для того, чтобы своим шокирующим содержанием подчеркнуть критику в адрес церковных и религиозных властей. Так что неудивительно, что тексты, которые воспринимались как слишком эротические, были запрещены законом или, как минимум, считались предосудительными. Поэтому вполне разумно, как это и делает Хант, описывать историческое развитие такого рода текстов как своего рода игру в перетягивание каната между «писателями, которые хотят проверить границы ”приличного” и церковными и светскими властями, которые хотят держать все под контролем».

Литература, которую относят к разряду эротической или порнографической, часто считается разрушительной для общественной морали. Но несмотря на это – а иногда и именно благодаря этому, она всегда оставалась привлекательной. Широко известный пример такого неоднозначного отношения – история Сэмюэла Пипса (Samuel Pepys), который в 1668 году в своем дневнике написал, что ему попался экземпляр знаменитой фривольной «Школы для девиц» (L’Ecole des filles) и что ему стыдно ее читать. В итоге Пипс сжигает эту проблемную книгу, но лишь после того, как прочитал ее и удовлетворился с ее помощью.

Что считается «приличной» литературой, а что нет, что можно допускать к публикации, а что нет – эти нормы, конечно, менялись от эпохи к эпохе. Поэтому изучение эротической литературы также превращается в изучение трансформаций социальных установок. Это относится и к традиционным романам в тех случаях, когда они выходят за рамки общественно-допустимого диапазона. Например, сегодня мало кто охарактеризовал бы ставшее уже классическим описание женской гомосексуальности в романе «Колодец одиночества» (The well of loneliness) Рэдклифф Холл (Radclyffe Hall) как «развращающее» и стал бы утверждать, что оно разлагающе действует на «тех, кто восприимчив к аморальному влиянию».

В более широкой исторической перспективе эротизм в сегодняшней литературе, например, в том виде, в котором он выражен в книге «Пятьдесят оттенков серого», можно, таким образом, рассматривать в свете двух параллельных линий развития с более или менее четкими точками соприкосновения. С одной стороны, речь идет о том, как изменилось содержание эротического романа и в какой степени это содержание конфликтовало (или все еще конфликтует) с преобладающими в обществе нормами; с другой стороны, о том, как постепенно изменился традиционный роман, в котором все больше места предоставляли эротическим описаниям.

Французский историк Робер Мюшембле (Robert Muchembled) выделил три основные эпохи моральной терпимости на Западе. Для первой, царившей в 18 столетии, характерна определенная свобода после более строгих правил, действовавших во время реформации и в 17 веке. Вторая, известная пуританством, охватывает XIX век и продолжается вплоть до 1960-х годов, когда начинается третья эпоха, позволившая сформироваться более открытому и терпимому социальному климату, по крайней мере, в Европе.

Вышеупомянутую «Школу для девиц» (1655) – справедливо или несправедливо – назвали первым абсолютно «непристойным» произведением во французской литературе. Этот роман, который стал образцом для писателей, работавших в этом жанре в более поздние времена, представляет собой своего рода руководство по сексуальному и эмоциональному воспитанию невинной девушки Фанчон. Подробно описанные сексуальные акты, конечно, поданы совершенно открыто и без прикрас, но вовсе не обязательно, как можно было бы подумать, что они конфликтуют с какими-то нормами. Несмотря на то, что Фанчон узнает много нового, полученные ею уроки остаются в рамках сексуальных обычаев того времени, хотя в то время и считалось делом аморальным их описывать (издателей даже привлекли к ответственности). Этот факт, конечно, касается и многих более поздних работ, в том числе и «Пятидесяти оттенков серого», который остается в рамках общепринятой гетеронормативной двухполюсной системы.

Значительно более ярко выражено бунтарско-ниспровергающее начало в произведениях в духе либертинства 18 века. В них достаточно места отведено для «философии», в рамках которой жизнь рассматривается с точки зрения сексуальной энергии, что выражается очень по-разному – например, аристократически изысканно в салонной драме «Опасные связи» Шодерло де Лакло или как нечто явно аморальное в рассказах и романах де Сада – вот лишь пара примеров из конца столетия.

Интерес к философскому аспекту значительно снижается в эротических текстах, которые пишут наряду с обычной литературной продукцией в 19 веке. Эротический роман становится проще, он обычно разворачивается в буржуазной среде, и встречи поверх классовых границ в нем добавляют эротического напряжения. Повествование всегда явно ведется с точки зрения мужчины. Весьма обширное, и, по имеющейся информации, автобиографическое произведение «Моя тайная жизнь» (My secret life – неизвестный автор последней трети XIX века) часто приводят в пример как очень характерное для своего времени. Целиком его смогли издать в США лишь в 1966 году, что отражает дух нового времени, хотя английского его издателя в 1969 году еще приговорили к тюрьме. Несмотря на вмешательство правосудия и цензуры, доступ к различным эротическим текстам в обществе все рос и рос, в то время как взгляды на них становились более разнообразными.

Популярное в свое время эссе Сьюзан Зонтаг (Susan Sontag) «Порнография как литература», которое она написала в 1967 году и в котором утверждает, что эротические тексты, безусловно, могут быть «интересными и важными литературными произведениями», способствовало формированию более благоприятной атмосферы. В качестве примеров она приводит, например, «Историю глаза» (Жорж Батай - Georges Bataille), «Картину» (Катрин Роб-Грийе — Catherine Robbe-Grillet), «Три дочери их матери» (Пьер Луис — Pierre Louÿs) и, прежде всего, «Историю О» (Полин Реаж — Pauline Réage). По словам Зонтаг, эти работы обладают качествами, которые возвышают их над другой литературой эротического жанра, например, знаменитой «Фанни Хилл» Джона Клеланда (John Cleland). Таким образом, с 60-х и 70-х годов предпосылки для создания эротических эпизодов в литературе в целом меняются, в то время как классические эротические произведения становится все легче переиздавать.

Параллельно с развитием откровенно эротической литературы в традиционной литературе также все больше места отводится эротическим элементам. Это дает авторам дополнительный инструмент, который позволяет углубить описание персонажа и сделать его образ более полным. Как, например, выглядели бы «Мадам Бовари» или «Нана», если бы они были написаны без литературных ограничений своего времени?

Эту литературу, предназначенную для более широкой аудитории, из-за ее содержания порой клеймили как аморальную, и на основании этого она даже становилась предметом судебных разбирательств. Среди наиболее известных случаев — «Мадам Бовари» и сборник стихов Бодлера «Цветы зла» (и то, и другое 1857 года), а также «Любовники леди Чаттерли» (1960 года). Что касается скандинавских произведений, тут можно упомянуть «Песнь о красном рубине» Агнара Мюкле (Agnar Mykle), который 1957 году предстал перед судом из-за предположительно аморального содержания этого романа. Однако в следующем году решением Верховного суда Норвегии его оправдали.

Благодаря изменившемуся отношению общественности, у авторов таких произведений появилась возможность заполучить более обширную аудиторию, о чем свидетельствует успех «Эммануэль». Роман, написанный под псевдонимом Эммануэль Арсан (Emmanuelle Arsan), был создан в 1959 году, но без судебных санкций его удалось опубликовать только в 1967 году, после чего его также очень быстро перевели на шведский язык. Благодаря тому, что такая литература стала считаться более социально приемлемой, среди читателей стало больше женщин, а критики начали уделять ей больше внимания. Примером тому стал, например, роман Алины Рейес (Alina Reyes) «Мясник», который в 1988 году имел большой успех среди читателей и критиков и уже завоевал статус «классики». Традиционный эротический роман писали мужчины для мужчин, хотя рассказчиком часто была женщина. Эротическая литература нового времени не в последнюю очередь характеризуется большим количеством женщин-писательниц, которые помогли найти совершенно новую перспективу. Среди них, например Виржини Депант (Virginie Despentes), Катрин Брейя (Catherine Breillat) и Катрин Милле (Catherine Millet) – это всего лишь несколько примеров актуальных французских имен.

Зонтаг пишет в своем эссе 1967 года, что «то, что можно назвать поэзией греха – это также и знание. Тот, кто грешит, не просто нарушает правила. Он идет туда, куда не заходят другие, и знает то, чего не знают другие». Она также пишет, что сексуальность «потенциально относится скорее к экстремальным, чем к ординарным переживаниям человека», то есть, короче говоря, это некая «демоническая сила».

Темы воспитания и преступления, порой связанного с болезненными переживаниями, часто встречаются в эротической литературе, и, возможно, не стоит удивляться, что, когда сегодня их используют в бестселлерах, не претендующих на литературное качество или психологическую достоверность, они кажутся менее убедительными и дестабилизирующими, чем предыдущие опыты в той же области. В «Эммануэль», например, главную роль играют сама инициация (опытный мужчина инструктирует неопытную женщину) и недавно обретенные эротические озарения.

Другой широко известный и, в данном случае, одобренный критиками роман, где рассматривается вопрос о том, как два человека могут соединиться благодаря смелому исследованию новых сексуальных сфер, — это «Бумажная женщина» Франсуазы Рей (Françoise Rey) 1989 года. В «Истории О» это аспект значительно усилен во всех отношениях темным и бескомпромиссным мазохизмом. Еще большую тревогу вызывает роман «Связь» (1993), который, как утверждается, основан на собственном опыте Ванессы Дуриес (Vanessa Duriès), увлеченной экстремальными практиками, но одновременно подчеркивающей важность правил, которые, несмотря ни на что, следует строго соблюдать, сделав такой выбор.

В этих и подобных им романах встречи с неизвестным, обряды инициации, строгие правила, подчинение, послушание и наказание превращаются в переживания почти религиозного характера. Они означают способность полностью отдаться и найти себя через другого или, если вспомнить Поля Валери (Paul Valéry), вдруг обнаружить, что «ты есть, следователь, я существую».