FT: переход Китая к покупке нефти за юани ведет к формированию нового энергопорядка в мире

В день святого Валентина в 1945 году президент США Франклин Делано Рузвельт встретился с королем Саудовской Аравии Абдель Азизом ибн Саудом на американском крейсере USS Quincy. Это было началом одного из самых важных геополитических союзов за последние 70 лет, в котором безопасность США на Ближнем Востоке обменивалась на нефть, привязанную к доллару.

Но времена меняются, и 2023 год, вероятно, можно будет запомнить как год, когда эта грандиозная сделка начнет серьезно видоизменяться, и когда формируется новый мировой энергетический порядок между Китаем и Ближним Востоком.

В то время как Китай в течение некоторого времени покупал все больше нефти и сжиженного природного газа в Иране, Венесуэле, России и некоторых странах Африки за свою собственную валюту, встреча президента Си Цзиньпина с лидерами Саудовской Аравии и Совета сотрудничества стран Персидского залива в декабре ознаменовала "рождение нефтеюаня", как отметил аналитик Credit Suisse Золтан Позар в меморандуме для клиентов.

По словам Позара, "Китай хочет переписать правила глобального энергетического рынка" в рамках более масштабных усилий по дедолларизации внутри группировки БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и Южная Африка), а также во многих других частях мира. Этот процесс сейчас особенно активизировался после превращения Америкой долларовых валютных резервов в оружие в связи с военной спецоперацией России на Украине.

Что это означает на практике? Во-первых, гораздо больше торговли нефтью будет осуществляться в юанях. Си Цзиньпин объявил, что в течение следующих трех-пяти лет Китай не только резко увеличит импорт нефти из стран Персидского залива, но и будет работать над "всесторонним энергетическим сотрудничеством" со странами региона. Это потенциально может включать в себя совместную разведку и добычу в таких местах, как Южно-Китайское море, а также инвестиции в нефтеперерабатывающие заводы, нефтехимию и пластмассы. Пекин надеется, что все это будет оплачиваться в юанях на Шанхайской бирже нефти и природного газа уже в 2025 году.

Это ознаменовало бы масштабный сдвиг в мировой торговле энергоносителями. Как указывает Позар, на Россию, Иран и Венесуэлу приходится 40% доказанных запасов нефти ОПЕК+, и все они продают нефть Китаю с большой скидкой, в то время как на страны ССАГПЗ приходится еще 40% разведанных запасов. Остальные 20% находятся в регионах внутри орбит влияния России и Китая.

Те, кто сомневается в росте нефтеюаня и ослаблении долларовой финансовой системы в целом, часто отмечают, что Китай не пользуется таким же уровнем глобального доверия, верховенства закона или ликвидности резервной валюты, как США. Что, мол, делает маловероятным, что другие страны захотят вести бизнес в юанях.

Такое вполне возможно, хотя на нефтяном рынке доминируют страны, имеющие с Китаем больше общего (по крайней мере, с точки зрения политической экономии), чем с США. Более того, китайцы предложили своим контрагентам что-то вроде финансовой "страховочной сетки", сделав юань конвертируемым в золото на Шанхайской и Гонконгской золотых биржах.

Хотя это не делает юань заменой доллара в качестве резервной валюты, торговля нефтеюанями, тем не менее, имеет важные экономические и финансовые последствия для политиков и инвесторов.

Во-первых, перспектива дешевой энергии уже привлекает западные промышленные предприятия в Китай. Посмотрите на недавний шаг немецкого концерна BASF по сокращению своего основного завода в Людвигсхафене и переносу химического производства в Чжаньцзян. Это может стать началом того, что Позар называет тенденцией "от фермы к столу", когда Китай пытается получить больше продукции с добавленной стоимостью на месте, используя дешевую энергию в качестве приманки. (Ряд европейских производителей также увеличил количество рабочих мест в США из-за более низких затрат на электроэнергию.)

Нефтеполитика так же сопряжена с финансовыми рисками, как и с финансовыми выгодами. Стоит помнить, что перенаправление нефтедолларов богатыми нефтью странами на развивающиеся рынки, такие как Мексика, Бразилия, Аргентина, Заир, Турция и другие с конца 1970-х годов через коммерческие банки США привело к нескольким долговым кризисам на этих самых растущих рынках. Нефтедоллары также ускорили создание в США более спекулятивной, подпитываемой долгами экономики, поскольку банки, наполненные наличными деньгами, создавали всевозможные новые финансовые "инновации", а приток иностранного капитала позволял США поддерживать больший дефицит своего бюджета.

Теперь эта тенденция может начать развиваться в обратную сторону. Иностранных покупателей казначейских облигаций США становится все меньше. Если нефтеюань поднимется, это подпитает огонь дедолларизации. Контроль Китая над большими запасами энергоносителей и продуктами, которые из них производятся, может стать новым важным фактором инфляции на Западе. Это проблема так называемого "медленного горения", но, возможно, не такого уж и медленного, как думают некоторые участники рынка.

Что должны делать политики и бизнес-лидеры? Если бы я была генеральным директором многонациональной компании, я бы стремилась к регионализации и локализации как можно большего количества производства, чтобы застраховаться от многополярного энергетического рынка. Я бы также усилил вертикальную интеграцию, чтобы компенсировать возросшую инфляцию в цепочках поставок.

А если бы я была американским политиком, я бы подумала о том, как увеличить добычу сланцевого газа в Северной Америке в краткосрочной и среднесрочной перспективе (и предложить европейцам скидку на этот газ), а также ускорить переход к "зеленой" энергетике. Это еще одна причина, по которой европейцам не следует жаловаться на Закон о снижении инфляции, который субсидирует производство экологически чистой энергии в США. Рост нефтеюаня должен стать стимулом для США и Европы как можно скорее отказаться от ископаемого топлива.