FA: эра американской гегемонии в мире заканчивается

На Мюнхенской конференции по безопасности в феврале 2022 года, всего за несколько дней до начала российской спецоперации на Украине новоиспеченный министр иностранных дел Германии Анналена Бербок заявила, что Европа стоит перед жестким выбором между "Хельсинки или Ялтой". С одной стороны, конференция 1975 года в Финляндии, на которой 35 стран подписали соглашение, признававшее окончательные границы Европы после Второй мировой войны и призывающее к развитию международного сотрудничества и соблюдению прав человека. С другой — трехсторонний саммит 1945 года в Крыму, где западные лидеры предали страны Восточной Европы, предоставив Сталину полную свободу действий в этом регионе. Выбор, по словам Бербок, состоял между "системой совместной ответственности за безопасность и мир" или "системой соперничества сил и сфер влияния". К марту председатель Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен уже утверждала, что Запад принял правильное решение, отказавшись обсуждать вопросы расширения НАТО или нейтралитета Украины. "Путин пытается повернуть время вспять в другую эпоху — эпоху жестокого применения силы, силовой политики, сфер влияния и внутренних репрессий, — заявила она. — Я уверена, что он потерпит неудачу".

Однако через год после начала украинского конфликта мнение о том, что сферы влияния остались в прошлом, стало более распространенным, чем когда-либо. Первый крупный военный конфликт на европейской земле со времен Второй мировой войны, как это ни парадоксально, рассматривается многими американскими и европейскими внешнеполитическими элитами, не как знак возвращения реалий международной силовой политики, а скорее как знак того, что могут восторжествовать западные ценности и сотрудничество в области безопасности. Для многих экспертов в Соединенных Штатах реакция президента США Джо Байдена на конфликт стала его самым большим внешнеполитическим триумфом и явным признаком того, что внешняя политика США находится на правильном пути. И действительно, Стратегия национальной безопасности, обнародованная Белым домом в октябре, гласит: "Мы возглавляем единый, принципиальный и решительный ответ на действия России, и мы сплотили мир, чтобы поддержать украинский народ, пока он защищает свою страну".

Однако отступите всего на шаг назад от этого трескучего триумфаторства, и картина станет гораздо менее ясной. Конфликт на Украине — это если и не полный крах американской "стратегии сдерживания", то, по крайней мере, явный провал политических решений США по поддержанию мира в Европе за последние несколько десятилетий. Безусловно, украинский конфликт показал готовность Запада противостоять возвращению силовой политики. Но он же показал и всю практическую ограниченность этой стратегии. Прошедший год был не опровержением реального существования соперничества великих держав, как его некоторые описывали, а скорее демонстрацией того, как все это выглядит на практике. Он доказывает, что Соединенные Штаты не всегда могут сдерживать решительное реваншистское государство, не неся при этом неприемлемо высоких затрат и рисков.

Эта ошибка в диагнозе несет огромное значение: если американские политики рассматривают сражение на Украине как триумф политики США, они с большей вероятностью допустят аналогичные ошибки в других местах. А поскольку Соединенные Штаты вступают в период нарастающих споров о границах западной сферы влияния и о том, как эти сферы будут взаимодействовать со сферами влияния России и Китая, извлечение правильных уроков из событий на Украине как никогда актуально.

Многие оценки, опубликованные после того, как срок пребывания Байдена в должности достиг двухлетнего рубежа, замалчивают первый год пребывания президента в должности, восхваляя его реакцию на российскую СВО на Украине без учета его заявлений о надвигающемся кризисе в течение 2021 года. "Политика Байдена в отношении России была, возможно, самый успешной за более чем десятилетие", — ликовала ученый Лиана Фикс. Даже критики внешнеполитического статус-кво считают, что администрация Байдена умело справляется с кризисом. Например, Стивен Вертхайм и Мэтт Дасс утверждают, что "Байден ловко действовал в отношении России". Они, несомненно, отчасти правы. Администрация Байдена прагматично и компетентно отреагировала на крупнейший геополитический кризис за последние десятилетия, сначала предупредив о вероятности военных действий, а затем предоставив поддержку Украине, при этом не спуская глаз с рисков эскалации конфликта.

Однако мало кто из наблюдателей так комплиментарно оценил первый год президентства Байдена. Большинство из них не обратили внимания на несоответствие между заявлениями администрации до российской спецоперации и после ее развертывания. Например, еще в декабре 2021 года представители администрации обещали, что приверженность Соединенных Штатов суверенитету Украины "непоколебима". А в ноябре того же года они в частном порядке обсуждали отправку военных советников США для помощи украинцам. Но к 24 февраля 2022 года тон администрации решительно изменился: США не будут напрямую вступать в боевые действия на Украине. Ответом США будет невмешательство, участие в конфликте посредством экономических санкций, военной помощи и разведывательной поддержки.

Сейчас совершенно очевидно, что это был правильный выбор. Прямое участие США в военном конфликте с Россией, обладающей ядерным оружием, было бы катастрофической ошибкой. Но это ставит под сомнение стратегию администрации по предотвращению конфликта в предыдущие месяцы. По общему мнению, за несколько недель или даже месяцев до начала СВО Байден решил, что цена прямой военной конфронтации с Москвой будет слишком высока. Официальные лица в Вашингтоне открыто размышляли о вооружении будущих украинских повстанцев после всеми ожидавшейся победы России. Но если они с самого начала знали, что шансы на предотвращение конфликта невелики — и что Соединенные Штаты не будут вмешиваться напрямую, — то почему не рассматривали другие варианты политики, такие как введение моратория на прием Украины в НАТО? Зачем продолжать разыгрывать такую исключительно плохую карту в надежде, что это как-то сдержит действия России?

Наиболее вероятный ответ заключается в том, что в Вашингтоне не желали признавать, что открытый отказ США защищать Украину негативно повлиял бы на международный престиж в период растущего соперничества. Это показало бы, что Америка ограничена в своих возможностях. В этом когнитивном диссонансе нельзя полностью винить администрацию Байдена. Идея о том, что Украина и Грузия когда-нибудь вступят в НАТО — и что принятие любого другого курса означало бы признание ограниченности мощи США, — была основополагающей предпосылкой внешней политики страны, по крайней мере, со времен администрации Джорджа Буша-младшего. Даже несмотря на то, что многие другие государства-члены альянса отвергали эту идею.

Действительно, особенно после входа России на Украину в 2014 году, среди внешнеполитических элит было принято считать, что членство в НАТО для Украины и Грузии было скорее чем-то желаемым, чем практически достижимым. Как сказал ученый Майкл О’Хэнлон в феврале прошлого года, за несколько недель до СВО: "Говорить, что Украина не вступит в НАТО в ближайшее время (если вообще когда-либо вступит) — это не уступка Путину, а признание реальности". Тем не менее, даже когда надвигалась военная фаза конфликта, американские политики не желали признавать эту реальность, ясно дав понять, что не будут обсуждать какие-то ограничения в политике открытых дверей НАТО с Россией.

Неизвестно, предотвратил ли бы украинский конфликт хоть какой-то компромисс относительно потенциального членства Украины в НАТО. Требования России о том, чтобы Украина оставалась неприсоединившейся, могли также помешать и более тесным связям Киева с ЕС, что многие украинцы приняли бы гораздо неохотнее. Некоторые предполагают, что военная операция была неизбежным результатом ненасытных ревизионистских и империалистических импульсов президента Владимира Путина. Его риторика позволяет сделать вывод, что он рассматривает Украину не как независимую страну, а как своенравную российскую провинцию. Возможно, он все равно решил бросить "игральные кости", считая потенциальные территориальные приобретения на Украине более ценными, чем политические уступки Запада.

Но потребуется по-настоящему "зашоренный" взгляд на Восточную Европу, чтобы утверждать, что негибкая политика, проводившаяся американскими политиками в Восточной Европе в течение последних нескольких десятилетий, не сыграла никакой роли в возникновении украинского конфликта. Нежелание рассматривать какой-либо альтернативный путь для Украины, Грузии, Молдовы и других государств привело к токсичной каше из политических споров, опасений по поводу безопасности и империалистических амбиций, что в конечном итоге и поставило регион на грань войны. Каким бы ни был окончательный исход конфликта на Украине, то, что он вообще произошел, является крахом политики в регионе.

В 2017 году, когда администрация Трампа в Стратегии национальной безопасности приветствовала возвращение "соперничества великих держав", в Вашингтоне начались дебаты по поводу определения этого термина. Тогда мало кто предполагал, что это может означать возврат к открытому конфликту на периферии Европы. Но конфликт на Украине выдвигает на первый план те издержки, которые может повлечь соперничество великих держав при плохом контроле за ним. И это со всей силой указывает на возможность возникновения глобальной катастрофы в том случае, если американские политики не смогут отказаться от своего однополярного мышления.

В широком геополитическом смысле конфликт на Украине знаменует собой возвращение борьбы за сферы влияния в мировой политике. Говоря просто, сфера влияния — это географическая область, в которой великая держава может обеспечивать свои политические или экономические интересы и пытаться не допустить этого для соперничающих государств, даже если она не контролирует территорию напрямую. Возможно, из-за того, что термин "сфера влияния" появился как художественный в период расцвета имперского колониализма, или, возможно, просто потому, что эта идея часто применялась на практике аморальными способами, она приобрела сильный негативный оттенок. Сейчас словосочетание "сфера влияния" вызывает ассоциации с Ялтинской конференцией и произвольным разделением Европы после Второй мировой войны. Или с британским премьер-министром Невиллом Чемберленом, умиротворяющим Гитлера в Мюнхене в 1938 году. Недоброжелатели утверждают, что понятие "сфера влияния" морально неоправданно, поскольку с его помощью великие державы обрекают меньшие страны на страдания от рук более крупных соседей.

Однако такие подходы являют собой фундаментальное непонимание концепции. "Сфера влияния" не обязательно должна быть чем-то вроде любезности, предлагаемой одной великой державой другой через головы более мелких и уязвимых государств. Чаще это просто факт, категория географии и власти. Сфера влияния — это просто место, где одна великая держава утверждает свое господство, а другая боится или не желает бросить ей вызов, потому что предполагаемые издержки слишком высоки. Рассмотрим случай с Афганистаном: в письме 1869 года российский министр иностранных дел стремился заверить своего британского коллегу в том, что Афганистан находится "полностью вне сферы, в которой Россия может быть призвана оказывать влияние". Позже две страны формализовали это соглашение, а также установили четкие границы того, какое государство будет иметь влияние в каких частях Персии в англо-русской Антанте 1907 года. И то, и другое отражало простую реальность: русские не верили, что выгоды от борьбы с британцами за Афганистан или за контроль над всей Персией будут стоить необходимых для этого затрат.

Некоторые эксперты считают, что сегодня мы не можем принять такие договоренности, утверждая, что мир перешел от этих устаревших колониальных идей к более просвещенной эпохе. Но правда всегда бывает более приземленной. В однополярном мире, в период глобального доминирования США, последовавшем за распадом Советского Союза, Соединенным Штатам просто не нужно было особо заниматься вопросом сфер влияния, потому что их власть была неоспоримой. Политолог Грэм Эллисон сформулировал это тогда емко и лаконично: политики США в то время перестали признавать сферы влияния "не потому, что эта концепция устарела, а потому, что весь мир стал де-факто американской сферой влияния".

Таким образом, когда в 1999 году во время интервенции НАТО в Косово Россия заявила, что бывшая Югославия входит в ее сферу влияния и отправила российских десантников в "донкихотскую миссию" по захвату аэропорта Приштины, Соединенные Штаты в значительной степени просто отмахнулись от этой претензии. Было ясно, что Россия, чьи десантники были вынуждены выпрашивать у своих натовских коллег продовольствие и припасы, не в силах была подкрепить свои притязания. Точно так же, когда Китай в середине 1990-х бряцал оружием вокруг Тайваня, Соединенные Штаты ответили массированной демонстрацией военной силы, переправив авианосную группу через Тайваньский пролив и вынудив китайских лидеров отступить.

Настойчивое заявление Вашингтона в последние десятилетия о том, что "сфер влияния" не должно существовать как таковых, было в такой же степени декларацией американского глобального доминирования и главенства, как и все остальное. Однако сегодня мир вступает в период споров о пределах американской мощи, поскольку Россия и Китай все больше способны отстаивать свои интересы в районах, прилегающих к их границам.

Соединенные Штаты отказались обсуждать политику открытых дверей НАТО перед российской СВО на Украине по одной ключевой причине: это якобы может лишить государств Восточной Европы возможности делать свой собственный внешнеполитический выбор. Всего за несколько недель до спецоперации госсекретаря США Энтони Блинкена спросили о политике открытых дверей. "Изменений не будет, — сказал он. — Есть основные принципы, которые мы стремимся поддерживать и защищать, включая право государств выбирать свои собственные механизмы безопасности и союзы".

Но прошлый год показал, что этот подход недостаточен, отчасти потому, что он не учитывал роль российского фактора. Столкнувшись с перспективой "соскальзывания" Украины с российской орбиты и невозможностью добиться каких-либо уступок от западных государств, Путин вместо этого решил рискнуть и пойти на дорогостоящую военную экспедицию. И даже несмотря на то, что российская спецоперация потерпела определенные неудачи, он был готов предпринять еще более радикальные шаги, чтобы попытаться контролировать Украину — от массовой мобилизации российских войск до массированных бомбардировок украинской гражданской инфраструктуры.

Результаты были неудовлетворительными для России: она практически не достигла ни одной из своих первоначальных целей. Украина остается независимой, а российская экономика находится в упадке. Но СВО повлекла и огромные издержки для Киева наряду со значительными издержками и риском эскалации для Европы и Соединенных Штатов. Если военный конфликт на Украине и является историей успеха администрации Байдена или ее предшественников, то успех этот можно отнести к категории "пирровых побед".

В своей речи в 2008 году тогдашний госсекретарь Кондолиза Райс заявила о своей уверенности в том видении мира, "в котором сверхдержава определяется не своими сферами влияния или навязыванием своей сильной воли слабым". Тем не менее, 15 лет спустя эти характеристики великой державы возвратились с удвоенной силой. Конфликт на Украине не только не опровергнул нынешний жестокий характер международной политики, но и продемонстрировал неприятные реалии борьбы за сферы влияния между великими державами.

Он также убедительно показал ограниченность возможностей США сдерживать мировых игроков в важных для них регионах невоенными средствами. Привлечение же Соединенных Штатов к прямым военным действиям в этих регионах повлечет за собой неприемлемо высокие риски и издержки для американского народа, что признал сам Байден, заявив журналистам: "Мы не будем вести третью мировую войну на Украине".

В то же время, внешнеполитические элиты Вашингтона мало осознают, что принцип недопущения войны великих держав за периферийные интересы должен применяться везде. Возьмем, к примеру, Тайвань: общественное мнение категорически против прямого военного столкновения с Китаем из-за Тайваня, а "военные игры" показывают, что такой выбор может иметь катастрофические последствия для Соединенных Штатов. Тем не менее, американские политики продолжают заигрывать с идеей перехода от давней политики "стратегической двусмысленности" правительства США в отношении Тайваня к более твердой позиции открытой военной поддержки острова. Учитывая очевидную растущую решимость Пекина добиться "воссоединения" с Тайванем, такой шаг Соединенных Штатов может означать повторение тех же их ошибок, что и на Украине. Любая попытка разъяснить Китаю, что Тайвань находится вне сферы влияния Пекина, может привести к той самой войне, которой Соединенные Штаты хотят избежать.

Что бы ни говорили критики, признание того, что некоторые страны смогут иметь больше власти в ближайших к ним регионах, не обязательно обрекает малые страны на завоевание их более крупными соседями. Вспомним еще раз прошлый год: несмотря на признание того, что прямое вмешательство будет слишком дорогостоящим, Соединенные Штаты, например, все же не бросили Украину на произвол судьбы. Напротив, правительство США предоставило Киеву существенную военную и финансовую помощь, тщательно сформированную таким образом, чтобы оставаться ниже порога, который может привести к более широкому противостоянию. Украина может быть вне сферы влияния США, но Соединенные Штаты помогают ей сопротивляться заключению в российскую сферу влияния.

Такую стратегию можно и нужно применять в других местах. Маленькие государства могут наращивать свой собственный военный потенциал и получать поддержку от других стран, чтобы сделать себя "неаппетитным блюдом" для своих более крупных соседей. Например, вместо демонстративных жестов, предполагающих поддержку независимости Тайваня, соответствующие американские органы должны сейчас инвестировать в оборону острова, применяющую должным образом диверсифицированную стратегию "дикобраза". Мало того, что гораздо эффективнее проводить такие наращивания задолго до возникновения любой потенциальной войны, так при разумном подходе такая стратегия может еще и предотвратить конфликт в будущем.

Однако, чтобы принять ее к действию, американские политики должны извлечь правильные уроки из военного конфликта на Украине. Если в Вашингтоне смогут отказаться от преждевременного триумфаторства, признать практические пределы американской мощи, научиться делегировать оборону другим странам, находящимся "на острие копья", и привыкнуть к "двусмысленности", необходимой для лавирования в тех опасных областях, где пересекаются сферы влияния, то, возможно, США удастся избежать катастрофы.