Какая историческая идентичность у Нарвы?

В последние годы одной из острых дискуссионных тем в Нарве была проблема восстановления Старого города, которая высветила множество самых разнообразных проблем. Большой резонанс не только в Нарве, но и во всей Эстонии вызвала пьеса Юлии Ауг "Нарва, которую мы потеряли". Вопросы, замечания, претензии зрителей к режиссеру выходили далеко за рамки обсуждений художественных достоинств спектакля и свидетельствовали об обостренном интересе нарвитян к судьбе своего города. 6-8 марта 1944 года стали трагическими днями в истории Нарвы, которая была разрушена массированными авианалетами советской армии.

После войны Нарву предполагалось восстановить, но потом в силу разных обстоятельств отказались от этой идеи: расчистили город от развалин и отстроили заново в совершенно ином стиле. Большинство коренных нарвитян не смогли вернуться в город, и он постепенно заселялся приезжими из разных регионов Советского Союза, которые не имели представления о том, как выглядела довоенная Нарва. На месте жемчужины "северного барокко", судьбу которой определяли когда-то датчане, шведы, немцы, а в последнее столетие — эстонцы и русские, возник типичный советский город с хрущевками и зданиями в стиле сталинского неоклассицизма. Восстановили только три здания и Нарвский замок. Казалось бы, вопрос о реконструкции старого города Нарвы закрыли навсегда.

Однако со временем выяснилось, что горожане не забыли о родном или ставшем им родным городе, когда-то славившимся на всю Западную Европу своей прекрасной архитектурой, сочетающей готические, барочные и классицистские мотивы. Восстановление независимости Эстонской Республики и ее вступление в Евросоюз способствовало осознанию многими нарвитянами, особенно новым поколением, своей причастности к европейской культуре, ощущению себя гражданами не только Эстонской Республики, но и объединенной Европы, пониманию эстонской культуры как самобытной, но в целом базирующейся на европейских ценностях.

В 2018 году в Нарве шло активное и эмоциональное обсуждение подачи городом заявки на звание культурной столицы Европы, что актуализировало тему восстановления старого города. Нарва в глазах горожан предстала как город, с которого начинается Европа, как мост между Европой и Россией, мост дружбы и сотрудничества. Очень сильна была мотивация превратить Старый город в туристический и культурный центр, поскольку отсутствие значимых архитектурных памятников в Нарве, за исключением Замка, делало ее малопривлекательным местом для туристов и с Востока, и с Запада, которые не задерживались в городе, превратившемся в транзитный пункт.

Став культурной столицей Европы, Нарва могла бы получить существенную материальную поддержку для реконструкции старого города и привлечь и к Нарве, и к Эстонии внимание путешественников, историков, "цифровых кочевников". Конкурс на звание культурной столицы Нарва проиграла Тарту, но интерес к восстановлению старого города не угас, даже наоборот. Началась нескончаемая череда встреч, конференций, собраний жителей города с представителями властей высокого уровня и местными политиками, архитекторами, экономистами, появились многочисленные публикации в прессе, был показан вызывавший бурю эмоций спектакль Юлии Ауг, активистами организовывались просмотры документальных фильмов о Нарве. Гражданское общество Нарвы пришло в небывалое прежде движение.

Спецоперация России на Украине радикально изменила взаимоотношения Эстонии с восточным соседом, вызвав из глубины десятилетий у представителей эстонской и русскоязычной общин полузабытые обиды, претензии, обвинения, что повлекло за собой масштабный пересмотр и переоценку исторических событий и отношений между народами. В этом нет ничего удивительного. "Переписывание", т.е. переосмысление истории вопреки распространенному обывательскому мнению, является закономерным и оправданным процессом, обусловленным серьезными историческими сдвигами, когда придерживаться прежних оценок и оставаться на прежних позициях невозможно. В человеческой истории никаких универсальных принципов и вечных правильных оценок для всех и на все времена нет и быть не может.

Наше отношение к истории определяется не прошлым, а настоящим, в котором, собственно, и формируется наше отношение к прошлому и к будущему. Любое историческое событие — место встречи прошлого и настоящего, отсюда множественность интерпретаций этих событий. Иными словами, наше отношение к истории всегда контекстуально, зависит от конкретных обстоятельств, в которых мы живем и действуем сообразно нашим интересам. Человек не может жить прошлым по уже отжившим лекалам, разделять ценности иных, не "его" эпох, прошлое не может оставаться неизменным.

По мере того, как свершаются новые исторические события, прошлое предстает в новом свете, приобретает новый "интерпретационный потенциал". Поэтому, как писал немецкий философ Курт Хюбнер, "каждое поколение вынуждено заново создавать не только свое настоящее, но и свое прошлое, а поскольку одно невозможно без другого, люди не могут отказаться от непрестанного писания и переписывания истории". Историческая память обостряется в периоды, когда происходят события, которые оказывают травмирующее влияние на жизнь людей и побуждают их переосмыслить прошлое, пересмотреть свое место в историческом процессе и тем самым "переписать" свою личную историю — биографию.

Сложность проблемы истолкования прошлого в многомерном динамичном неустойчивом настоящем в том, что в нем действуют разные люди с разными ценностными ориентациями, с разным отношением к настоящему и к прошлому, и их взгляды могут не только не совпадать, но вступать в острые противоречия. Ярким примером является недавняя история с "нарвским танком". На фоне этих событий происходит перестановка акцентов в отношении реконструкции старого города, где на первый план выходит восстановление исторической идентичности Нарвы как эстонского города, имевшего глубокие органические связи с западноевропейской культурой — датской, шведской, немецкой, и входившего до войны в состав независимой Эстонской Республики. Это не означает, что Нарва перестает в своей истории быть и советским, русским городом, чье прошлое, длившееся без малого полвека, является неотъемлемой составляющей ее исторической идентичности.

Сложность осмысления исторической идентичности Нарвы в том, что на протяжении последних десятилетий ее жителями в большинстве стали мигранты, русские советские люди, переселившиеся из различных городов Советского Союза, выстраивавшие и осваивавшие нарвское городское пространство с нуля сообразно уже своим предпочтениям. Историческая идентичность этих людей складывалась иным образом, чем у эстонцев, в большинстве своем они или сами участвовали во Второй мировой войне, которая для них была Великой Отечественной, или являлись прямыми потомками ее участников.

Они были советскими людьми с вполне сложившейся системой ценностей, представлений о своей стране — СССР и ее истории, они чувствовали себя не оккупантами, да и не были ими в прямом смысле слова, а строителями нового города, новой жизни. Несмотря на трудности и сложности "строительства социализма", эти люди и сегодня вспоминают о работе на Кренгольме и жизни в убогих хрущевках как о счастливом времени их жизни и постоянно подчеркивают, что они не завоевывали Эстонию и не участвовали ни в каких агрессивных действиях по отношению к местному населению. Они действовали в рамках привычной для них картины мира.

Другое дело коренное население Нарвы, эстонцы и русские, граждане и наследники граждан независимой Эстонской Республики, помнившие Нарву такой, какой она была перед войной, и с которой была связана их жизнь и жизнь их близких; они сохраняли другую историческую идентичность. Их историческая память была наполнена событиями, отличными от событий, памятных послевоенным переселенцам: аресты, депортации, принудительное переселение, боль от утраты независимости, навязывание чуждой идеологии, ущемление этнонациональной культуры и языка. Но они были в подавляющем меньшинстве и не могли оказывать сколько-нибудь значительное влияние на неэстонское население, которое вело отсчет своей жизни в Эстонии с "чистого листа" — с послевоенного времени. Под давлением обстоятельств многие эстонцы и "эстонские" русские вынуждены были скрывать свое отношение к советской власти и ее идеологии и приспосабливаться к новым условиям.

Конфликт на Украине обострил историческую память эстонцев, которые почувствовали возможность и необходимость в полный голос заявить о своем отношении не только к довоенному прошлому, но и к советскому. Их поддержали и представители молодого поколения, в том числе русские, которые не жили в СССР, не ностальгировали по советскому прошлому и связывали свое будущее с объединенной Европой.

Если ранее две исторические этнические идентичности — русская и эстонская — сосуществовали в параллельных мирах и мало взаимодействовали, то сегодня проблема их взаимоотношений требует внимания и обсуждения. Процесс самоидентификации, или самоопределения — это не раз и навсегда принятый человеком образ самого себя. Историческая идентичность личности складывается в процессе общения с людьми, тем или иным образом в той или иной степени оказывающих влияние друг на друга.

Обретение идентичности длится всю жизнь, соответственно, историческая идентичность человека меняется по мере того, как меняется сама действительность. "Быть самим собой" не означает быть "одним и тем же": не изменяя себя в процессе общения с другими, человек оказывается невосприимчивым к новому, безнадежно отстающим от настоящего, неспособным понять окружающих и вступающим с ними в противоречия.

Из этого следует очень важный вывод для эстонской и русской общин, живущих уже длительное время на общей территории в одном городе: путь к преодолению взаимных обид и претензий, к налаживанию конструктивных дружеских отношений лежит через открытый и честный диалог, который должен способствовать взаимопониманию людей с разной исторической памятью, разным прошлым и разным отношением к этому прошлому, даже если оно было совместным. Речь не идет о том, чтобы пожертвовать своей идентичностью, отказаться от нее, заменить другой. Как бы ни относились эстонцы к советскому прошлому, они в нем жили и в их жизни наверняка было немало хорошего. Нельзя полностью дискредитировать прошлое без того, чтобы не обесценить свою собственную жизнь. Смена табличек на улицах городов не сделает "бывшее небывшим".

Что касается русскоязычной общины, то ее представители должны помнить, что когда-то они приехали не просто на другое место, в другой советский город, но в город, когда-то принадлежавший другой стране, другому народу, имевшему свою, отличную от советской историю и культуру. Немаловажно и то, что после Второй мировой войны только три признанных на международном уровне европейских государства — Литва, Латвия и Эстония — утратили свою независимость; их "вхождение" в состав СССР не было признано рядом стран, в частности, США, Ватиканом и другими. Так что эстонский народ не по своей воле смирился с присутствием мигрантов из СССР, он не забыл о жизни в независимом эстонском государстве и не терял надежду на обретение свободы в будущем.

Переселенцы не могли этого не знать: эстонцы были их соседями, они жили с ними на одной улице, работали на одном предприятии, их дети учились в одной школе. Поэтому историческая идентичность русских не может игнорировать присутствие этой "чужести", которая не должна быть забыта или отвергнута. Разрушение Нарвы в 1944-1951 годах не означает уничтожение всей ее довоенной истории, а, значит, нельзя стереть и историческую память об этом.

Русскому большинству следовало бы проявить эмпатию и пойти навстречу эстонскому меньшинству, которое не только потеряло свой родной город, было лишено возможности вернуться домой, но и принуждалось к забвению своего прошлого, к стиранию памяти о Нарве как эстонском городе периода независимости Эстонской Республики. Однако и эстонскому меньшинству не стоит рассматривать русскоязычных соседей как пришельцев, лишь временно и случайно оказавшихся на их территории, ведь многие из них давно и справедливо считают Нарву своим домом.

Диалог между общинами, имеющими различные исторические идентичности, не осуществляется автоматически, диалог не есть чисто рациональное действие, цель которого — снять конфликт и успокоить его стороны. Диалог — глубоко моральное действие, которое требует желания понять другого, пойти ему навстречу, готовности серьезно и сочувственно вникнуть в его аргументы, признать его позицию правомерной, аргументированно изложить свою точку зрения, сделать ее понятной для других, найти возможные компромиссы и выработать новую позицию, которая приведет к согласию как основе совместных конструктивных действий. Надо понять и признать, что исторические идентичности эстонцев и русских не противостоят друг другу, у нас есть общее прошлое — советское, и тем более постсоветское — жизнь в независимой и демократической Эстонской Республике.

А не в Российской Федерации. Как говорил французский философ Гастон Башляр: "Истина — дочь дискуссии, а не дочь симпатии". Истина истории — это истина "перевода", истина истолкования, благодаря чему "чужое" прошлое становится понятным и в этом смысле "своим". Историческая идентичность Нарвы, в которой веками переплетаются судьбы эстонской, русской и других этнических общин, это, с одной стороны, идентичность старинного эстонского города, а с другой — российского, советского. И надо приложить все усилия, чтобы это сложное прошлое объединило представителей всех этнических сообществ, живущих в одном демократическом государстве — эстоноземельцев, способствовало их взаимопониманию и служило основанием консолидации для решения общезначимых проблем в настоящем и будущем.