Человек, который уверен, что может жить вечно

В аккуратном маленьком районе Венис, штат Калифорния, есть квартал приземистых, схожих друг с другом домов, набитых смертными, которые проводят на этой планете последние деньки, поедают с друзьями пиццу, задувают свечи на именинных тортах и засиживаются допоздна перед телевизором. Дальше по улице стоит похожий на пещеру черный современный домик. Именно здесь Брайан Джонсон (Bryan Johnson) работает над "наиболее значительной революцией в истории вида Homo sapiens".

Читайте ИноСМИ в нашем канале в Telegram

Джонсон в свои 46 лет — миллиардер и IT-предприниматель, который бо́льшую часть последних трех лет провел в погоне за единственной целью: не умереть. За это время он потратил более 4 миллионов долларов на разработку системы продления жизни под названием Blueprint, в рамках которой все решения, касающиеся его организма, передаются команде врачей, а те используют данные для разработки строгого режима поддержания здоровья с целью уменьшения, как говорит Джонсон, “биологического возраста”. Система включает ежедневное употребление 111 таблеток, ношение бейсболки, которая облучает кожу головы, сбор образцов кала и сон с крошечным датчиком контроля за эрекцией во сне. Любое действие, которое может ускорить старение, Джонсон считает “актом насилия”, включая перекусы печеньем и сон менее восьми часов в сутки.

Джонсон — не единственный сверхбогатый зрелый мужчина, пытающийся преодолеть разрушительное воздействие времени. Джефф Безос (Jeff Bezos) и Питер Тиль (Peter Thiel) были первыми инвесторами компании Unity Biotechnology, занимающейся разработкой терапевтических средств для замедления и обращения вспять связанных со старением болезней. Первоклассные спортсмены применяют разного рода терапию ради сохранения молодости тела, начиная с компрессионных и криотерапевтических камер и заканчивая “восстановительной пижамой”. Но Джонсон стремится не только оставаться отдохнувшим и поддерживать мышечный тонус, но и перевести все тело в антивозрастной режим. Он верит в необязательность смерти и планирует это доказать.

Делегирование контроля за своим телом означает победу над тем, что Джонсон окрестил “умом негодника” — той стороной человека, которая хочет поесть мороженого после ужина, заняться сексом в час ночи и выпить пива с друзьями. Цель в том, чтобы заставить органы 46-летнего выглядеть и вести себя как у 18-летних. По словам Джонсона, собранные его врачами данные свидетельствуют о том, что на данный момент его кости соответствуют 30-летнему возрасту, а сердце — 37-летнему. Эксперимент “доказал, что высокоэффективная система справляется со мной лучше, чем человек”, — говорит Джонсон. А прорыв, мол, состоит в “переосмыслении того, что значит быть человеком”. В пантеоне достижений человечества он ставит выработанные для себя диету и спортивный режим как нечто среднее между итальянским Ренессансом и изобретением математического анализа. У Микеланджело была Сикстинская капелла, у Джонсона — особый зеленый напиток.

Придя однажды к нему в дом, я не собиралась выяснять, работают ли его тщательно продуманная стратегия борьбы с возрастом. Учитывая все случаи рака в моей семье и любовь к пицце пепперони, я наверняка умру раньше, чем это узнаю. Вместо этого я три дня наблюдала за Джонсоном, чтобы понять, как будет выглядеть управляемая алгоритмом жизнь и останется ли человечность как таковая в “следующей эволюции человеческого бытия”. Если бы жизнь, как у Джонсона, гарантировала вечное существование — ключевое слово здесь "если", — то стоило бы оно того?

Кейт Толо (Kate Tolo) открывает дверь в дом Джонсона и приглашает меня войти. Австралийка возрастом 27 лет, работавшая модным стратегом, является его директором по маркетингу и наиболее преданной ученицей. Два месяца назад она первой, не считая Джонсона, подключилась к Blueprint, позволив специалистам испытать систему на женском организме. Толо известна как “Blueprint XX”.

Дом красив и чисто прибран, за окнами высотой во всю стену видны бассейн и пышная зелень сада. У меня возникает ассоциация с магазином дорогих смартфонов в джунглях. Толо предлагает мне вазочку с особым шоколадом без вредных примесей и тяжелых металлов, но с высоким содержанием полифенолов (естественный антиоксидант растительного происхождения. — Прим. ИноСМИ). На вкус как носок. Также она готовит мне напоминающую сок смесь, которая содержит порошок хлореллы со спермидином, аминокомплексом, креатином, коллагеновыми пептидами, флавонолами какао и цейлонской корицей. Толо и Джонсон называют напиток “Зеленым гигантом”, но на вид он почти черный, как вода с попавшей в нефтяное пятно утки. Ей удается смешать все ингредиенты, не запачкав темной жижей белоснежный комбинезон. “У одних людей он проходит через пищеварительную систему быстрее, чем у других”, — щебечет она, указывая на ближайшую уборную. Я осторожно пробую напиток. На вкус как энергетик с песком.

Джонсон заходит в комнату, одетый в зеленую футболку и крошечные белые шорты. У него тело 18-летнего подростка и лицо человека, потратившего миллионы на попытки выглядеть соответственно. Его бледная кожа светится из-за многочисленных лазерных процедур и полного отсутствия растительности на теле. Волосы на голове он не красит, а лишь маскирует седину смесью с неким “травяным экстрактом”, который придает шевелюре темно-коричневый оттенок. Он указывает на мой стакан, а затем на ванную и спрашивает Толо: “Ты ее предупредила?”. Я притворяюсь, что делаю еще глоток.

На следующий день Джонсон в деталях рассказывает мне об утреннем моционе. Он проснулся в 4:53 утра, но бо́льшую часть рутинных занятий отложил до моего приезда в 7, чтобы я могла за ним понаблюдать. В его спальне почти нет вещей: ни фотографий, ни книг, ни телевизора, ни стакана с водой, ни зарядного устройства для телефона, ни стула с кучей надеванной всего раз одежды, ни неубранного выглаженного белья, ни полотенец, ни зеркала — ничего. “Я здесь только сплю, — говорит он. — Никакой работы, никакого чтения”. Единственные два предмета в комнате, помимо кровати, — это лазерная маска для повышения выработки коллагена и уменьшения морщин и счетчик эрекции во сне. “В среднем определенная степень эрекции имеет место каждую ночь в течение двух часов и 12 минут, — говорит он. — Будь мне 18 лет, этот показатель был бы равен трем с половиной часам”. Ночная эрекция, по его словам, является “биологическим показателем возраста сексуальной функции человека”, который, в числе прочего, влияет и на состояние сердечно-сосудистой системы. Счетчик похож на футлярчик от беспроводных наушников с бирюзовым ремешком.

После пробуждения Джонсон снимает устройство и взвешивается на весах, которые показывают еще и индекс массы тела, уровень насыщения организма водой, жировые отложения и нечто под названием “скорость пульсовой волны”, суть которой он мне объяснил, но я не совсем поняла. “Я вхожу в топ-1% людей с идеальным уровнем внутримышечного жира”, — говорит он и на две-три минуты включает лампу для светотерапии (имитация пребывания на солнце), чтобы восстановить циркадный ритм. Он измеряет температуру в ушной раковине, что помогает отслеживать изменения в организме, а прием препаратов начинает с двух таблеток ферритина для повышения уровня железа в крови, а также витамина С. Он умывается, наносит крем от морщин и на пять минут надевает светодиодную маску, которая облучает кожу светом красного и синего спектров для повышения в ней уровня коллагена и борьбы с пигментными пятнами. К этому моменту на часах обычно уже около 6 утра, и Джонсон спускается вниз, чтобы начать новый день.

Схема приема пищевых добавок размещена на кухонном столе слева направо. Он начинает с глазных капель для профилактики катаракты и прикладывает сбоку от носа небольшое вибрирующее устройство для стимуляции нерва, который, по-видимому, нормализует слезоотделение. Джонсон готовит себе "Зеленый гигант", а в перерывах между глотками темно-зеленой жижи принимает таблетки. “Это то, о чем просит мой организм”, — говорит он. Спрашиваю, скучает ли хоть иногда по кофе, и слышу в ответ: “Я люблю кофе, но для меня он как наркотик, вызывает привыкание”.

В этот момент он начинает выполнять специальные упражнения для увеличения силы хвата, после чего направляется в домашний тренажерный зал, украшенный обоями с изображением леса, и приступает к часовой тренировке. Джонсон может жать ногами 360 кг, но его ежедневные тренировки ненамного сложнее, чем у среднестатистического спортсмена в зале: серия упражнений с отягощениями, планки и растяжка. Он занимается так каждый день, три раза в неделю добавляя высокоинтенсивные тренировки. Иногда во время последних он надевает пластиковую маску для измерения максимального потребления кислорода, который, по его словам, входит в топ-1,5% среди 18-летних.

После тренировки Джонсон ест тушеные овощи и чечевицу, пробитые в блендере до состояния бурой кашицы. Они с Толо называют свои блюда не “завтраком”, “обедом” и “ужином”, а “первым, вторым и третьим приемом пищи”. Это первый. Мне предлагают “ореховый пудинг”, который готовится из растительного молока на основе макадамии, молотой макадамии и грецких орехов, семян чиа и льна, бразильских орехов, подсолнечного лецитина, цейлонской корицы и гранатового сока. По цвету он напоминает ластик, а на вкус отдает пылью, но не слишком отличается от веганского йогурта, если вам подобное по душе.

Джонсон настаивает, что речь о чем-то куда большем, чем просто стремление накачаться и сохранить сияние молодости. “Большинство людей считает, что смерть неизбежна. По сути, мы просто пытаемся продлить оставшееся у нас до ее прихода время. Вряд ли история знает случаи, когда Homo sapiens могли с невозмутимым видом сказать, что смерти, быть может, реально избежать”, — говорит он.

Специалисты с этим категорически не согласны. “Смерть неизбежна, поскольку записана в наших генах”, — говорит доктор Пинхас Коэн (Pinchas Cohen), декан Школы геронтологии им. Леонарда Дэвиса при Университете Южной Калифорнии. Он подчеркивает, что в будущем долголетие станет, безусловно, возможным: в течение ХХ века ожидаемая продолжительность жизни человека выросла примерно с 50 до 80 и более лет. Но не вечная жизнь. “Нет абсолютно никаких доказательств того, что это возможно, как нет и технологии, которая хотя бы намекала, что мы ступили на этот путь,” — говорит Коэн.

“Если хотите вечной жизни, идите в церковь, — добавляет доктор Эрик Вердин (Eric Verdin), генеральный директор научно-исследовательского Института Бака по проблемам старения. — Верь я хоть немного, что это возможно, то был бы счастлив. На деле же это нечто из области фантастики”. Вердин скептически относится к заявлениям Джонсона не только о реальности достижения бессмертия, но и об изменении возраста в целом. “Он утверждает, что делает все прозрачным, но мне как ученому трудно понять инструменты, которые он использует для оценки своего возраста”, — говорит доктор, добавляя, что Институт Бака обращался к Джонсону с просьбой о сотрудничестве по ряду исследованиях, но ответа так и не получил. Отсутствие интереса Джонсона к сотрудничеству с независимыми учеными лишь подлило масла в огонь скепсиса доктора Вердина. “Полагаю, если он хочет убедить всех нас в значимости своих действий, то ему придется смириться с тем, что мои коллеги будут бросать ему вызов”, — говорит он. (Джонсон не помнит, чтобы игнорировал приглашение Вердина, и рассказал об их недавней дружественной электронной переписке.)

Некоторые ученые действительно верят, что ограниченное изменение возраста возможно. Исследователи из Гарвардской медицинской школы провели противоречивую работу и заявили об успешном омоложении пожилых мышей, а в настоящее время они проверяют, можно ли повернуть вспять механизм старения в клетках кожи и глаз человека. Однако эти эксперименты проводятся в соответствии с установленными научными конвенциями, а Джонсон, напротив, превратил себя в подопытного кролика, применяя чуть ли не все антивозрастные возрастные методы разом и наблюдая, какие из них сработают.

Дело не только в том, что медработники скептически относятся к способности системы Blueprint вывести рецепт бессмертия. Доктор Нир Барзилай (Nir Barzilai), директор Института исследований старения в Нью-Йоркском медицинском колледже им. Альберта Эйнштейна, встретился с Джонсоном в мае на ежегодной выездной встрече Академии исследований здоровья и продолжительности жизни. Барзилай вспоминает, что внешний вид мужчины обеспокоил присутствовавших врачей. “Он выглядел бледным и больным. Уж не знаю, что он сотворил со своим лицом”, — сказал доктор Барзилай, добавляя, что его встревожило отсутствие у Джонсона жира, который играет в организме важную роль. — Все коллеги согласились с тем, что выглядел он не так уж и здорово”.

Также Барзилай высказывает серьезные опасения по поводу приема Джонсоном такого количества добавок одновременно, ведь их взаимодействие может пагубно сказаться на здоровье. “То, что он делает, небезопасно, потому что некоторые из препаратов, которые он принимает, конфликтуют друг с другом”, — предупреждает он и подчеркивает, что врачи обычно исследуют действие одного препарата за раз, а не совокупный эффект более сотни таблеток одновременно. — Даже если это работает в его случае, откуда вам знать, что сработает и для вас?” Как ученые и врачи они с коллегами не могут принять эксперимент под названием Blueprint.

Джонсон не разрешает врачам из своей команды давать интервью и не вдается ни в какие подробности, но все же намеревается повысить осведомленность широкой общественности о Blueprint. Мужчина публикует все биологические измерения онлайн — начиная с частоты сердечных сокращений в состоянии покоя и пародонтального индекса и заканчивая эндоскопическими изображениями кишечника, — а его видеоролики на YouTube о спортивном режиме и терапевтических экспериментах набирают миллионы просмотров. По словам Толо, за первые пять месяцев на него подписалось примерно 180 тысяч человек. Первым коммерческим продуктом Blueprint, который можно купить на веб-сайте миллионера, является якобы снижающее уровень холестерина оливковое масло, которое продается в черной упаковке с подсвеченной красным фотографией Джонсона и слоганом “Выстрой свою автономию”. Из этого оливкового масла состоит 15% ежедневного рациона миллионера. Две бутылки по 700 г стоят 75 долларов. По словам Толо, народ смел все подчистую.

Когда мы с Джонсоном и Толо устраиваемся на массивном диване цвета ржавчины на “первый обед”, Джонсон указывает на книжную полку, полную печатных биографий: Бенжамина Франклина, Гарри Трумэна, Уинстона Черчилля, Наполеона. “У меня отношения скорее с XXVвеком, а не с XXI, — говорит он. — На самом деле мне все равно, что обо мне думают люди в наше время, но небезразлично, что скажут в XXV веке”.

Появление искусственного интеллекта “несомненно, является наиболее значительным событием в этой части галактики”, — говорит он. — Есть ли у человечества эквивалентная реакция на искусственный интеллект?” В преддверии революции в области ИИ Джонсон называет делегирование управления телом алгоритму конечной формой “сближения” человека и искусственного интеллекта. Раз уж скоро с помощью алгоритмов будет оптимизировано все, от маркетинга до юридических исследований и розничной торговли, то почему бы не доверить им управление и нашими телами? Джонсон утверждает, что автоматизация физического тела — это форма эволюционной адаптации к неизбежному будущему, где господствует искусственный интеллект.

Но, по-моему, во всех этих разговорах о масштабах истории, прогрессе технологий и преимуществах полезного шоколада чего-то не хватает. Разве люди — это лишь мозги и мясо? Разве нет некоего иного невыразимого элемента, который делает нас людьми, вроде чувства, когда наблюдаешь, как твой малыш плещется в озере, радости от поедания попкорна с подружками в кинотеатре, горя от смерти родственника, разочарования из-за потерянной сережки? Конечно, в жизни должно быть нечто более ценное, чем поддержание нужного уровня кислорода в селезенке.

Джонсон смотрит на это по-другому. “Говоря о влюбленности, сексе или походе на бейсбольный матч, вы описываете биохимические состояния организма, — говорит он. — Но, по сути, это лишь некоторая активность электрических импульсов и работа гормонов. У нас есть целая куча представлений о том, что значит существовать, что такое счастье и так далее. Мы вступаем в будущее, где контроля больше нет, то есть готовы отказаться от всего привычного человеку: философии, этики, морали, счастья”.Говоря о влюбленности, сексе или походе на бейсбольный матч, вы описываете биохимические состояния организма, — говорит он. — Но, по сути, это лишь некоторая активность электрических импульсов и работа гормонов. У нас есть целая куча представлений о том, что значит существовать, что такое счастье и так далее. Мы вступаем в будущее, где контроля больше нет, то есть готовы отказаться от всего привычного человеку: философии, этики, морали, счастья”.

Я пробую другой подход. Допустим, вы правы, говорю я Джонсону. Что, если вы действительно будете жить вечно? Вы переживете всех, кого знали, на ваших глазах умрут ваши дети, внуки и все друзья. Каково это будет? Стоит ли жить без людей, которых любишь?

Джонсон говорит, что вопрос вызывает ассоциацию с выпускным вечером в школе: “Мы прощаемся после долгих лет вместе и, вероятно, больше не увидимся. На каждом этапе жизни мы переживаем подобного рода переходы из одних отношений и опыта в другие. И на каждом этапе можно задавать этот вопрос — стоит ли продолжать, потому что обстоятельства всегда будут меняться”.

Меня поражает такой ответ на вопрос о том, как он отнесется к тому, что его дети умрут раньше него, и я поворачиваюсь к Толо, которая до этого молча ела ореховый пудинг на другом конце дивана, и задаю ей тот же вопрос. Не похоже, чтобы она об этом задумывалась. “Надеюсь, так не будет, — говорит она. — Очень хотелось бы верить, что наша система станет доступна как можно большему количеству людей”.

Джонсон перебивает: “Я думаю, ваш вопрос является отражением homo sapiens XXI века. Основная идея заключается в том, что продолжительность их жизни ограничена примерно 70 годами. Внушаемая им изначальная установка такова: я скоро умру и ничего не могу с этим поделать, так что постараюсь максимально оптимизировать жизнь в этот промежуток времени… Если вы измените установку на необязательную неизбежность смерти, то все ранее практиковавшиеся мыслительные паттерны перестанут работать”.

Я вышла из дома Джонсона и поехала в отель DoubleTreeв Марина-дель-Рей. Женщина на стойке регистрации протянула мне печенье с шоколадной крошкой — традиция данной сети (именно поэтому я останавливаюсь именно там). Мой мозг-негодник велел брать угощение, но это же акт насилия, который приблизит и без того неизбежную смерть. Я оставила его на стойке и отнесла к себе в номер одобренный Blueprint ужин: брокколи, цветную капусту и чечевицу на пару с добавлением абсолютно безвкусного оливкового масла за 75 долларов.

Джонсон был таким не всегда. Он вырос в небольшой мормонской общине в штате Юта. Его дед владел фермой с лошадьми, и Джонсон с четырьмя братьями и сестрами бо́льшую часть времени проводил на улице, помогая собирать урожай люцерны и кукурузы. Отслужив в мормонской миссии Эквадора, он поступил сначала в Гавайский университет имени Бригама Янга, а затем в бизнес-школу Чикагского университета. Он женился, заимел троих детей, а в 2007 году основал компанию по обработке платежей Braintree. Через пять лет она приобрела Venmo, а в 2013 году PayPalкупил объединенную компанию примерно за 800 миллионов долларов, из которых Джонсону досталось более 300 миллионов.

Несмотря на финансовый успех, мужчина вспоминает это время как болезненный опыт. В 2004 году он впал в глубокую депрессию и не мог выйти из нее 10 лет. Он зашивался на работе и дома с тремя маленькими детьми; лекарства и терапия не помогали, донимали лишний вес и неудовлетворенность жизнью.

В течение года после продажи компании Джонсон развелся и покинул мормонскую церковь. В 2014 году он вложил 100 миллионов долларов в создание фонда OS, который инвестирует в компании в сфере так называемого “программируемого физического мира” — так он окрестил фирмы, использующие искусственный интеллект и машинное обучение для разработки новых технологий лечения, диагностики и синтетической биологии. В 2016 году Джонсон основал Kernel, нейротехнологическую компанию, которая производит замеры мозговой активности с помощью специально разработанного шлема с целью выявления когнитивных нарушений на ранних стадиях. В данный момент компания занимается поиском биомаркеров для диагностирования психических расстройств, а также определения возраста мозга.

Однажды во время моего визита мы поехали в офис компании Джонсона, который находится примерно в 20 минутах езды от его дома. Несмотря на то, что его жизненная миссия состоит в том, чтобы “не умереть”, он по-прежнему разъезжает по Лос-Анджелесу на электрическом Audi. (Очень медленно.) Прежде чем выехать с подъездной дорожки, он произносит мантру: “Вождение — наше самое опасное занятие”. Джонсон осознает, что его исключительную сосредоточенность на вечной жизни может несколько испортить случайная смерть. “Что может быть ироничнее, чем попасть под автобус и погибнуть?” — вопрошает он.

В большом конторском помещении Kernel я иду в небольшую комнату, где техник надевает мне на голову нечто похожее на лыжный шлем с десятками круглых электродов внутри. Мне велят сесть и смотреть видео по типу заставки с плавно переходящими одна в другую кристаллическими формами. Вечером того же дня по электронной почте я получаю результаты: возраст моего мозга составляет 30 с половиной лет, хотя по факту мне 34.

В 16 часов, прежде чем ехать обратно домой, Джонсон снова произносит мантру водителя и медленно едет по улицам Лос-Анджелеса. Пока он в очередной раз объясняет причины революционности системы Blueprint, с одной из автостоянок выезжает черный грузовик “Шевроле”. Джонсон с трудом избегает столкновения, переводит дыхание и возвращается к сравнению себя с Магелланом, Льюисом и Кларком. “Я не биохакер и не специалист по оптимизации, — говорит он мне. — Я исследователь, которого заботит будущее человечества”.

Даже одержимые футуризмом люди были однажды простыми смертными. Толо впервые обратилась к Джонсону в 2016 году, когда работала в модной индустрии. Революция в области ИИ только начинала набирать обороты. “Я остро ощутила, что единственный способ нашего дальнейшего существования как биологического вида, — это как бы привязать себя к искусственному интеллекту”, — говорит она. В одном техническом бюллетене девушка увидела цитату Джонсона с призывом “слиться с искусственным интеллектом”, и решила, что хочет у него работать. После долгих лет уговоров Толо получила, наконец, должность его ассистента в Kernel, хоть и с урезанной зарплатой. “Мы часами просиживали в его кабинете, просто болтая о будущем человечества”, — говорит она.

Ей тогда было двадцать с небольшим, она пила алкоголь и молочный латте, ела фаст-фуд и допоздна тусовалась с друзьями. Но в начале этого года они с Джонсоном начали обсуждать, не попробовать ли ей Blueprint, чтобы понять, как все эти процедуры повлияют на женское тело. Прежде чем принять решение, Толо запросила 30-дневный испытательный срок с соблюдением строгого режима сна и питания, ежедневным приемом более 60 таблеток, 13-минутными интенсивными и 39-минутными умеренными физнагрузками, а также ведением подробного женского календаря.

“На испытательном сроке я приносила на поздний завтрак с друзьями еду, подобранную согласно рекомендациям Blueprint, и мне было немного грустно, — говорит Толо. — Потому что все остальные смаковали и громко нахваливали свои буррито”. В конечном счете Толо решила посвятить себя Blueprint полностью. Она пришла к выводу, что польза для здоровья перевешивает затраты на образ жизни, да и друзья приспособились к ее новым привычкам. Она перенесла все встречи на более раннее время, чтобы не нарушать режим сна, и больше не стесняется приносить в рестораны овощную кашу собственного приготовления. Однажды принятое решение стало точкой невозврата. “В некотором смысле это стало окончательным решением. То есть я решила, что сама больше не буду принимать решения”.

Теперь же, став Blueprint XX, она отказалась “от всего, чем дорожила в жизни”. Они с Джонсоном считают себя эдакими футуристическими Адамом и Евой и даже планируют соответствующую тематическую фотосессию, чтобы помочь людям понять посыл “о революции общечеловеческого масштаба”. Несмотря на то, что Толо, по-видимому, не мнее важна для будущего человечества, как и сама Ева, во время моего визита именно она накрывала и подавала на стол собственноручно приготовленные блюда.

В настоящее время Джонсон не женат. Его старший сын служит в миссии мормонской церкви, а 13-летняя младшая дочь живет с матерью. Поэтому бо́льшую часть времени Джонсон проводит с 18-летним средним сыном Талмеджем, который придерживается разработанной Blueprint диеты, режима отдыха и спортнагрузок, но пропускает омолаживающие процедуры. Он ненадолго сдавал для отца плазму крови, чтобы проверить, окажет ли это ощутимое влияние на процесс его старения, но затем от этого решили отказаться. Талмедж, который вот-вот поступит на первый курс колледжа, говорит, что перенял многие взгляды отца на образ жизни и способы ее продления. “Мысль о том, чтобы съесть пиццу, причиняет скорее боль, нежели удовольствие”, — говорит он.

Джонсон говорит, что из-за образа жизни ему очень трудно ходить на свидания, и приводит 10 причин, по которым женщины его буквально возненавидят. Среди них: последний плотный прием пищи в 11:30, никаких поездок в солнечные страны, отбой в 20:30, никаких светских бесед, сон в одиночестве, и, конечно же, второстепенное значение женщин в его жизни.

На протяжении всего визита к Джонсону я чувствовала, как мой негодяйский мозг оживает. Джонсон преклоняется перед тем, что называет своим новейшим "я", которым движет "в большей степени компьютерный алгоритм и в меньшей — человеческие потребности". И все же, подумала я, желать чего-то — это так по-человечески. Нет переживания более человеческого, чем потребность в чем-то. Наблюдая, как Джонсон пьет кашицу бессмертия и объясняет фанатичную приверженность идее своевременного отхода ко сну, я задавалась вопросом: чего же на самом деле хочет этот человек? Скучает ли по именинному пирогу, танцам допоздна, ночным просмотрам бейсбольных матчей с хот-догами и пивом? Джонсон хотел вечной жизни. Но что есть жизнь, лишенная желаний?

На свете так много вещей, которые я хотела бы осуществить, даже зная, что потворство желаниям приближает меня к смерти. Я хотела бы встретиться и попить коктейлей с подругой в Санта-Монике. Хотела бы уютно устроиться в гостиничной кровати и смотреть сериал и допоздна обсуждать его с друзьями в мессенджарах. Хотела бы пообщаться по FaceTime с дочерью — той, из-за кого я набрала 13 счастливых килограммов, потому что бо́льшую часть беременности питалась макаронами с маслом и сырной пиццей. Хотела бы улететь домой первым же рейсом, даже если бы посадка пришлась на час ночи, и поспать всего четыре часа, лишь бы дочка разбудила меня привычным командирским тоном: “Вставай!” Хотела бы яичницу с беконом на завтрак. И никогда не переставать хотеть. Ведь жизнь так коротка.

Автор статьи: Шарлотта Альтер (Charlotte Alter)