Британии было бы проще отвернуться в сторону, но она должна бороться с пагубным влиянием путинизма, особенно в Сирии

На прошлой неделе произошло нечто достаточно серьезное, чтобы заставить оживиться неподвижное лицо Сергея Лаврова, уже давно занимающего пост министра иностранных дел России. По его словам, произошедшее было «возмутительной акцией», которая не должна остаться без ответа.

Но что же так возмутило преемника Вячеслава Молотова и Андрея Громыко? Предполагаемое решение азербайджанского жюри не голосовать (в отличие от звонивших по телефону азербайджанских телезрителей) за призыв Дины Гариповой к миру и любви во всем мире, прозвучавший от лица России на Конкурсе песни «Евровидение». Возможно, те члены жюри, что постарше, просто сочли, что эти сладкие заявления они уже когда-то слышали, и решили поэтому отдать ему ноль баллов.

Я был бы рад сказать вам, что г-н Лавров шутил или занимался неуклюжим позерством, как Тони Блэр с призывами выпустить из тюрьмы Дейрдре Рашид (персонаж сериала «Улица Коронации», - прим. перев.). Но нет – российский министр иностранных дел действительно считает, что Россия стала жертвой заговора (видимо, европейского), и с этим нужно что-то делать.

Если великая держава так реагирует на «Евровидение», то иметь с ней дело по более важным вопросам – например, по вопросу о том, что делать с Сирией, - вероятно, будет крайне трудно. Поэтому многие из читателей, могут решить, что лучше всего было бы просто махнуть на нее рукой. «Черчилль был прав насчет России, - скажут они. – Это загадка внутри какой-то непонятной штуковины, засунутой в матрешку, которая заперта в ящике стола в полузатопленном кабинете на заброшенной фабрике где-то в Омске. Разбудите меня, когда мы будем обсуждать мусульман или гомосексуальность».

Такой подход в целом понятен. Когда падала Берлинская стена, а Борис Ельцин стоял на танке, Запад охватило чувство триумфа, смешанного с облегчением. Свобода победила, русские - наши новые друзья-демократы, будем же пожинать плоды мира.

Разумеется, отчасти все это так и было. Угроза большого конфликта – неядерной войны в Европе или обмена ядерными ударами – полностью отошла в прошлое. Холодную войну проходят на уроках истории, а ее артефакты хранятся в музеях. Однако, как бы мы ни хотели обратного, нужно признать, что за последние 20 лет иметь дело с Россией стало не проще, а намного сложнее.

У России есть вполне понятные интересы в Сирии – от старомодного желания иметь доступ к Средиземноморским портам до устоявшихся торговых и военных связей с правительством Асада. Однако политика Москвы за последние два года отличалась катастрофической нехваткой воображения. Когда в Сирии впервые начались демонстрации против режима, г-н Лавров начал блокировать любые попытки международного давления на Асада, которые могли заставить сирийского автократа пойти на серьезные реформы. Фактически, Россия подтолкнула его сопротивляться переменам. Видимо, она рассчитывала, что младший Асад сможет так же справиться с противниками, как это в свое время сделал его жестокий отец.

Он не смог. Тогда Россия начала накладывать вето на любые действенные планы ООН для Сирии, продолжая при этом вооружать и обучать правительственные силы, которые убивают сирийских повстанцев. Теперь Россия планирует воплотить в жизнь соглашение о поставке в Сирию ракет, которые, фактически, могут помешать Израилю и Турции защищаться от последствий сирийской гражданской войны. Это опасно, так как обостряет обстановку.

Впрочем, сирийский кризис – лишь наиболее актуальное и очевидное проявление процесса, который идет уже полтора десятка лет. Во внешней политике он также проявляется в том, что Россия притесняет таких своих соседей, как Грузия, и использует внешнюю торговлю и газ как политическое оружие в Европе. Кроме того, стоит обратить внимание на то, как невыносимо ведет себя Россия, когда ей кажется, что ей угрожают базирующиеся за рубежом диссиденты.

Готовность британских властей позволять проживать у нас таким людям, как покойный Борис Березовский, была воспринята как поддержка врагов России (русские почему-то не заметили, что от этих берегов в принципе не прогоняют ни одного олигарха с карманом, набитым крадеными рублями). В 2006 году в Лондоне был отравлен Александр Литвиненко, после чего российские власти разозлились, что у Британии хватило наглости потребовать от них экстрадиции человека, обвиненного в этом убийстве. Они сочли, что уместнее будет позволить ему баллотироваться в парламент от правящей партии.

Мы некоторое время повозмущались, но как это обычно бывает, гнев сменился медленным примирением, и Британия, закрыв глаза на какое-то там убийство, снова заговорила об улучшении отношений. Мы, британцы, все-таки очень практичный народ. Однако американцы оказались не такими флегматиками, и дело Магнитского переполнило чашу их терпения.

Магнитский был бухгалтером в работавшей в России американской компании. Ему стало известно о масштабной мошеннической схеме, которая позволяла российским чиновникам использовать счета иностранных фирм, чтобы получать деньги от государства. Всего таким путем ими было получено до 230 миллионов долларов. Когда он разоблачил это мошенничество, его арестовали и бросили в тюрьму до суда, который так и не состоялся. За решеткой Магнитский заболел. Лечили его небрежно – преступно небрежно. В ноябре 2009 года он умер. Произошло своего рода убийство с санкции государства – и Конгресс США так это и воспринял. Конгрессмены приняли закон, запрещавший россиянам, причастным к аресту и гибели Магнитского, пользоваться банковскими услугами в Америке и въезжать в эту страну.

После этого в России был принят ряд мер по подавлению оппозиции правящей партии. При поддержке запуганных СМИ и услужливых судов власти предприняли наступление на правозащитные, наблюдающие за выборами и благотворительные организации, потребовав, чтобы они признали себя «иностранными агентами», если получили из-за границы хоть пенни. Прямо сейчас одному из ключевых критиков г-на Путина блогеру Алексею Навальному предъявляют надуманные обвинения в мошенничестве, грозящие ему несколькими годами лишения свободы.

Возможно, Запад отчасти несет ответственность за психологию путинизма с ее паранойей, тревожностью, мелочной мстительностью, агрессией, ксенофобией и болезненной обидчивостью. Может быть, Михаил Горбачев был прав, и мы действительно обращались с Россией как с побежденным врагом.

Во время интерлюдии медведевского президентского срока мы, британцы, надеялись, что наблюдаем смягчение, отход от менталитета холодной войны и от характерной для путинского прошлого циничной, недоверчивой психологии в духе тайной полиции. В конце концов, конфронтация выдыхается, думали мы. Лучше пустить все на самотек. Будем вести дела как обычно и оставим кампании и агитацию г-же Литвиненко и американцам.

Однако я смотрю на Владимира Путина, голого по пояс, напыщенного фаллократа всея Руси, пытаюсь представить себе, что он пустит что-либо на самотек и перестанет пытаться всегда побеждать – и не могу в это поверить. Я думаю, все будет только ухудшаться – и оно действительно ухудшается.