Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Обречены ли мы на жизнь в мире постепенно размывающейся власти? Власти, переходящей в руки специалистов по коллективным эмоциям, неважно, кто они: руководители ФИФА, владельцы сети Wal-Mart или Google? По всей вероятности, да. Возможно, так для нас будет лучше, ведь если бы все эти сферы хотело присвоить себе государство, понятие «тотальная власть» могло бы оказаться слишком слабым.
«Власть развращает и отдаляет от людей», ¬— сказал о главе ФИФА Зеппе Блаттере Михал Листкевич (Michał Listkiewicz) (польский футбольный арбитр, — прим.пер.), по всей видимости, осознанно повторяя одну из самых избитых правд о природе власти. Однако в его устах она звучит удивительно свежо, ведь Блаттер никогда не был частью каких-нибудь государственных структур и не занимал постов, с которыми традиционно связаны атрибуты публичной власти. Он не входил ни в какие правительства и даже не был парламентарием. Его империей был мир футбола, а, собственно, еще более узкая сфера: он стоял во главе объединения, которое (несмотря на свой глобальный масштаб) охватывало лишь самый малый и незначительный фрагмент важных для человечества вопросов.
Откуда же тогда у руководителя мирового футбола взялось это опьянение властью? Откуда взялось моральное разложение, сделавшее из, как говорит о нем Листкевич, «хорошего человека» монстра, который запершись в бетонном «склепе» в окружении прихвостней из кантона Вале ждет Нобелевской премии мира и хвалится, что именно с ним, а не с Папой римским или генсеком НАТО первым встретился Барак Обама? Безумие? Оторванность от действительности? Или, может быть, наоборот, реальная власть, которую так мастерски чуял (что, пожалуй, уже в прошлом) Юлий Цезарь мирового футбола? Я бы не стал недооценивать второй вариант. Ведь пирамида, на вершине которой восседал швейцарец, стала важнее публичной власти, а объем ее активов превосходил бюджет многих стран. Речь здесь даже не о деньгах, средствах ФИФА или доходах от организуемых ей чемпионатов. Главный актив Блаттера, его предшественников и преемников — это капитал эмоций, которые люди связывают с футболом. Именно благодаря ним они становятся гражданами этого неофициального государства и способны тратить миллиарды, которые так мастерски чуял Блаттер.
Глобализация? И да, и нет. Ведь казус ФИФА — не первый и не уникальный. С древних времен всегда появлялись какие-нибудь объединения, которые формировались и набирали силу в противопоставлении государственным институтам. Они тоже обычно занимались управлением эмоциями, контролировать которые не умело или не хотело государство. В прежние времена это были в основном религиозные объединения и связанные с ними структуры. Насколько сильными конкурентами они могут стать для государства, понимали самые умные правители, как римский император Диоклетиан, который боролся с уже окрепшим христианством, защищая старые культы; или Филипп Красивый, который атаковал и разгромил «трансграничную» структуру своего времени — орден тамплиеров. Исходя из примерно того же принципа, властители следующих эпох боролись с масонством или поддерживали его, противостоя остающейся более сильной Церкви.
Это было раньше, скажет заскучавший читатель. А что сегодня? Ответ прост: современное государство практически полностью отказалось от управления человеческими эмоциями. Со времен Просвещения начала расширяться сфера светскости государств, либеральная демократия дала нам еще больше свободы как в духовной, так и в материальной области. А технический прогресс стал подминать под себя все более обширные области нейтральных по отношению к государству человеческих чувств.
Мы все больше становимся клиентами супермаркета Auchan, пользователями Google или карт Visa, чем гражданами Польши или Франции. Мир виртуальных игр вовлекает нас сильнее, чем кампании перед выборами в парламент или попытки демонтировать демократию. Мы часами следим за перекатыванием мяча на стадионе или перед экраном телевизора, объедаясь чипсами и выпивая литры пива. Мир реальной власти отодвигается в загадочную теневую зону, а мы ассоциируем себя с миром изобилующих эмоциями иллюзий. Именно поэтому Зепп Блаттер может чувствовать себя Юлием Цезарем, а глава Google — давать поучения по вопросам морали в русле принципа «раз мы все о тебе знаем, воздержись от рискованного поведения».
Обречены ли мы на жизнь в таком мире постепенно размывающейся власти? Власти, переходящей в руки специалистов по коллективным эмоциям, неважно, кто они: руководители ФИФА, владельцы сети Wal-Mart или Google? По всей вероятности, да. Я не вижу пути это изменить. Возможно, так для нас будет лучше, ведь если бы все эти сферы хотело присвоить себе государство, понятие «тотальная власть» могло бы оказаться слишком слабым.
Глобализация? И да, и нет. Ведь казус ФИФА — не первый и не уникальный. С древних времен всегда появлялись какие-нибудь объединения, которые формировались и набирали силу в противопоставлении государственным институтам. Они тоже обычно занимались управлением эмоциями, контролировать которые не умело или не хотело государство. В прежние времена это были в основном религиозные объединения и связанные с ними структуры. Насколько сильными конкурентами они могут стать для государства, понимали самые умные правители, как римский император Диоклетиан, который боролся с уже окрепшим христианством, защищая старые культы; или Филипп Красивый, который атаковал и разгромил «трансграничную» структуру своего времени — орден тамплиеров. Исходя из примерно того же принципа, властители следующих эпох боролись с масонством или поддерживали его, противостоя остающейся более сильной Церкви.
Это было раньше, скажет заскучавший читатель. А что сегодня? Ответ прост: современное государство практически полностью отказалось от управления человеческими эмоциями. Со времен Просвещения начала расширяться сфера светскости государств, либеральная демократия дала нам еще больше свободы как в духовной, так и в материальной области. А технический прогресс стал подминать под себя все более обширные области нейтральных по отношению к государству человеческих чувств.
Мы все больше становимся клиентами супермаркета Auchan, пользователями Google или карт Visa, чем гражданами Польши или Франции. Мир виртуальных игр вовлекает нас сильнее, чем кампании перед выборами в парламент или попытки демонтировать демократию. Мы часами следим за перекатыванием мяча на стадионе или перед экраном телевизора, объедаясь чипсами и выпивая литры пива. Мир реальной власти отодвигается в загадочную теневую зону, а мы ассоциируем себя с миром изобилующих эмоциями иллюзий. Именно поэтому Зепп Блаттер может чувствовать себя Юлием Цезарем, а глава Google — давать поучения по вопросам морали в русле принципа «раз мы все о тебе знаем, воздержись от рискованного поведения».
Обречены ли мы на жизнь в таком мире постепенно размывающейся власти? Власти, переходящей в руки специалистов по коллективным эмоциям, неважно, кто они: руководители ФИФА, владельцы сети Wal-Mart или Google? По всей вероятности, да. Я не вижу пути это изменить. Возможно, так для нас будет лучше, ведь если бы все эти сферы хотело присвоить себе государство, понятие «тотальная власть» могло бы оказаться слишком слабым.
