Мы все меньше спим. Житель Северной Америки в начале XX века спал в среднем 10 часов в сутки, двадцать лет назад — восемь, сейчас — не больше шести с половиной. Джонатан Крэри (Jonathan Crary) в книге «Поздний капитализм и конец сна» рассказывает о проекте министерства обороны США, в рамках которого ученые уже несколько лет изучают работу мозга белоголовых зонотрихий — вида птиц, которые могут бодрствовать семь дней подряд. Полученные данные планируется применить к людям: американская армия хочет создать солдата, который сможет полноценно функционировать, много дней обходясь без сна.
Бессонница в современности
Сон стал врагом не только для американской армии, но и для всей современной экономики — ведь из-за него приходится делать совершенно нерациональные с экономической точки зрения паузы в производстве и потреблении. На рубеже XX и XXI веков российско-европейский космический консорциум объявил, что он собирается запустить на околоземную орбиту спутники, которые будут отражать солнечный свет и направлять его на Землю. Каждый спутник планировалось оснастить складными отражателями толщиной с лист бумаги, каждый из которых способен осветить участок площадью в 26 квадратных километров. Рекламный лозунг проекта гласил: «Белый день — целую ночь». Изначально речь шла лишь о подсветке территорий, где царит полярная ночь, однако, со временем появилась идея осветить некоторые города.
Крэри описывает в своей книге способ функционирования современного мира, смысл которого можно свести к короткой формуле «24/7». Цель состоит в том, чтобы «вписать человеческую жизнь в модель безостановочной деятельности, в которой нет пауз».
Добровольно лишая организм сна, мы повергаем себя одной из самых жестоких пыток, присутствующих в арсенале органов безопасности тоталитарных государств. Впервые «на поток» ее поставил НКВД в Советском Союзе. Александр Солженицын рассказывает в книге «Архипелаг ГУЛАГ», как заключенных, которых не удавалось сломать никакими другими способами, помещали в ярко освещенные камеры и будили, когда им удавалось хотя бы на мгновение заснуть. Спустя несколько дней они становились настолько слабыми и безвольными, что без сопротивления подписывались под самыми невероятными обвинениями. Краткосрочное отсутствие сна провоцирует развитие психоза, более длительное — необратимые неврологические нарушения. Лабораторным крысам, которых лишают сна, удается прожить не больше трех недель.
А все обещало быть совсем другим. Во множестве утопических романов, написанных в XIX и первой половине XX века, появлялся образ мира, в котором благодаря развитию техники машины начнут делать за человека работу, а тот получит время на развлечения, отдых, развитие собственных увлечений и интересов. Экономист Джон Мейнард Кейнс (John Maynard Keynes) предсказывал в написанном в 1930 году труде «Экономические возможности наших внуков», что будущие поколения столкнутся с одной основной проблемой: как разумно воспользоваться излишками свободного времени. В каком-то смысле так и произошло: технологический прогресс позволил нам частично освободиться от домашних дел. Стиральная машина, пылесос, кухонный комбайн и многие другие устройства такого рода экономят много времени. Благодаря автомобилям, скоростным поездам и самолетам наши поездки длятся гораздо меньше, чем сто или двести лет назад. Но куда делось это сэкономленное время?
По образу и подобию машины
Один из ответов, возможно, связан с тем, что техника, став важным элементом нашей жизни, навязала людям свою логику и способ функционирования. Живший на рубеже XIX и XX веков бельгийский художник и архитектор Анри ван де Вельде (Henry van de Velde) писал: «Я обожаю машины, они подобны созданиям высшего порядка. Разум избавил их от всех страданий и радостей, присущих человеческому телу в его деятельном и усталом состоянии. Машины на своих мраморных постаментах ведут себя как Будды, сидящие, скрестив ноги, на вечном лотосе и предающиеся созерцанию. Они исчезают, когда рождаются более прекрасные и совершенные, чем они».
Совершенство технических устройств заставляет человека терзаться угрызениями совести. Машины не устают, не колеблются, не испытывают сомнений. Когда появляется новая модель, обладающая большей производительностью, они уступают ей место. Это идеальный образчик современного работника и потребителя. Они не создают проблем, их поведение предсказуемо и полностью подчинено идее производительности и контроля.
Результатом подчинения нашей жизни логике техники с ее стремлением повысить эффективность всех действий и процессов стало явление, которое американский экономист Николас Джорджеску-Реген (Nicolas Georgescu-Roegen) назвал «замкнутым кругом бритвенного станка». «Я бреюсь все быстрее, чтобы выкроить время на разработку станка, с помощью которого я смогу бриться быстрее, чтобы…» Получается, что человек тратит огромное количество времени лишь для того, чтобы сэкономить его в будущем.
Выбраться из этого замкнутого круга невозможно. Не существует такого устройства, которое не могло бы работать еще лучше. Подчиняя жизнь логике техники, мы лишаем себя возможности достичь того момента, когда мы будем в полной мере довольны условиями своей жизни и эффективностью окружающих нас устройств. Так рождается цивилизация нетерпеливых, о которой говорил экономист и политолог Джереми Рифкин (Jeremy Rifkin). «Каждая новая технология, которая объективно позволяет нам экономить время, одновременно ускоряет темп нашей жизни. У нас появляется все больше работы, а не досуга. (…) Мы впадаем в отчаяние, когда компьютер не реагирует на нашу команду в течение трех секунд, мы требуем немедленного результата, а в противном случае впадаем в ярость», — писал он.
Ложь выглядит достовернее правды
Развитие техники ускорило эволюцию явлений, которые сопутствовали нашей цивилизации как минимум последние полторы сотни лет. Одним из важнейших в их ряду (не только в культуре, но и в будничной жизни) стало стирание границ между действительностью и вымыслом. Сейчас это явление заявляет о себе благодаря массированному наступлению виртуальной реальности: мира аватаров, социальных сетей, создания эмоций, ощущений и даже фактов (набирающее сейчас популярность понятие «постправда»).
Однако технологии — это лишь инструмент, необходимое, но не единственное условие для того, чтобы разразился кризис реальности. Как зарождался этот процесс, можно проследить на примере творчества, жизни, а, главное, посмертной славы Винсента Ван Гога. Если измерять популярность художника его присутствием во внекультурных контекстах, то Ван Гога можно назвать, пожалуй, самым известным художником всех времен. Его имя присутствует в названиях банковских организаций Шанхая и Сингапура, на этикетках джина и водки, а репродукции его картин можно увидеть не только в рекламе, но даже на подставках под кружки или в бижутерии. Феномен Ван Гога показывает, что он стал для современного мира не просто художником из прошлого, а символом, играющим ключевую роль в понимании сути нашего времени.
В своей живописи художник отказался от копирования природы, объективного отображения реальности, стремясь, скорее, показать собственные эмоции и состояние души. Автор первой биографии Ван Гога Юлиус Мейер-Грефе (Julius Meier-Graefe) писал: «Смотреть, как он работает, было страшно. Он выдавливал краски, как кровь, сливался с изображаемым объектом, помещал себя в разъяренных тучах, где тысячи Солнц грозили уничтожить Землю, в деревьях, с ужасом взывающих к небу, в отчаянном одиночестве полей».
Ван Гог осознанно деформировал объекты, менял их внешний вид, отходил от, как он говорил, «стереоскопической реальности», если это позволяло ему выразить себя. В письме своему брату Тео он пишет: «Я мечтаю научиться так искажать, перерабатывать, менять реальность, чтобы она стала, скажем так, ложью, но ложью более правдивой, чем истинная правда».
В творчестве Ван Гога впервые настолько ясно обозначилось столкновение между «фотографическим» образом действительности и тем, какой она предстает перед внутренним взором художника. Его легенду подпитывала трагическая биография: нищета, отторжение современниками, пребывание в психиатрической клинике и, наконец, самоубийство. Цены на полотна Ван Гога начали расти в начале XX века, примерно через 10 лет после его смерти. Вскоре они достигли невероятных для тех времен высот, а картины художника стали самым надежным способом вложения средств в эпоху Великой депрессии.
В 1920-х из ниоткуда появился немецкий танцовщик Отто Вакер (Otto Wacker), который заявил, что он владеет парой десятков неизвестных работ голландского живописца. Ван Гог не оставил списка своих картин, поэтому вначале в подлинности полотен, которые продавал Вакер, никто не усомнился. Даже наоборот: история лишь окутала автора «Подсолнухов» дополнительным ореолом таинственности и подогрела спрос на его произведения. Все рухнуло, когда один эксперт обвинил Вакера в том, что картины, которые тот продает, вовсе не принадлежат кисти Ван Гога.
Так начался самый знаменитый судебный процесс в истории Веймарской республики. Корреспонденты газет со всего света съехались посмотреть, как зал суда превратился в художественную галерею. Однако следствие быстро зашло в тупик. Очередные эксперты, которых вызывал судья, не могли сойтись во мнении по поводу подлинности картин. Сатирическое издание Die Weltbühne советовало решить вопрос, бросив кости, чтобы избавить искусствоведов от мучений.
Итог процесса был таков: Ван Гог подделывал самого себя, вина лежит на нем, а не на Отто Вакере. Голландский художник, стремившийся к внутренней правде, настолько далеко отошел от окружающей его реальности, сдвинулся в сторону лжи и исказил образ мира, что стало невозможно установить даже подлинность его работ. История Ван Гога и Вакера показала, как теряется баланс между реальным миром и его субъективным восприятием конкретным человеком. Путь к торжеству виртуальной реальности над действительностью был открыт.
Мир спектакля
Чтобы верно оценить свое положение, следует обернуться назад или взглянуть в будущее. Яцек Дукай (Jacek Dukaj) в своей футуристической повести «Путь сопротивления» изображает человечество, охваченное страстью самосовершенствования, изменения своей личности и внешнего вида, который можно откорректировать при помощи «доработки ДНК».
Это реальность, над которой человек получил полный контроль. Субъективное восприятие мира можно теперь не только перенести на полотно, как это делал Ван Гог: благодаря развитию технологий, генетики и интернета человек получил возможность создавать свой собственный мир. Реальная жизнь («навоз», как называет ее Дукай) недостаточно реальна, она не дает сильных ощущений и не предлагает широких возможностей для модифицирования самого себя. («Наши прежние органы чувств — это слабая тень реальности»). Виртуальная жизнь делится на две сферы: «частную душу», к которой не имеют доступа другие люди, и «общественную». «Войди в меня, прикоснись к моей коже изнутри, почувствуй мою жизнь! (…) Каждый может войти в общественную душу любого человека (Сколько людей живет внутри меня?)», — говорит рассказчик «Пути сопротивления».
Произведение Дукая лишь развивает те тенденции, которые прослеживаются в современной ситуации. В конце 1990-х годов появились первые так называемые общедоступные виртуальные миры — платформы Active Worlds или Second Life. Их пользователи получили полную свободу в создании своих аватаров (виртуальных образов): они могли видоизменять их внешность, пол, вид и одновременно формировать окружающую своих двойников действительность. В следующее десятилетие начали говорить уже не столько о «виртуальной», сколько о «дополненной реальности» (augmented reality).
Виртуальный мир при помощи смартфонов и социальных сетей стал неотъемлемым элементом нашей жизни, превратившись из невинной игры на одной из интернет-платформ в важный аспект повседневности. В этом кроется еще одна причина, почему развитие технологий не дало нам передышки, обмануло наши надежды на то, что мы получим больше времени на отдых и развлечения.
Как пишет в своей работе «Homo Ludens» Йохан Хейзинга (Johan Huizinga), у игры нет ничего общего с обязанностью, принуждением или постановкой задач. Это «ненастоящая» жизнь, протекающая в особо отведенном пространстве и времени, которая не связана с обыденностью и не обусловлена материальными интересами или доставляемой пользой. Игра служит культуре и сама становится ей лишь тогда, когда ведется бескорыстно. Технологии лишили нас игры, которой изначально выступало использование виртуальной реальности. Поэтому мы проводим наше свободное время в том же самом обыденном мире, в котором мы пребываем, работая или занимаясь своими ежедневными обязанностями.
Мы живем в мире, образ которого заострен при помощи виртуальных технологий. В мире, где мы управляем вымышленными персонажами — своими образами в социальных сетях, занимаясь этим постоянно, а не только в свободное время.
Уэльский институт социальных и экономических исследований, данных и методов (WISERD) выяснил, что каждый пятый представитель молодого поколения просыпается ночью, чтобы отправить сообщение или почитать новости в Facebook, Twitter, Snapchat и тому подобных сервисах. Этот мир становится более интенсивным («технологии делают нас более человечными»), но одновременно отрывается от реальности.
«Все что раньше переживалось непосредственно, отныне оттеснено в представление», — писал в своей работе «Общество спектакля» французский мыслитель Ги Дебор (Guy Debord). Хотя он высказал эту мысль в 1967 году, сегодня, в эпоху дополненной виртуальной реальности, она стала куда более актуальной, чем полвека назад.
