Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Российская кампания Наполеона: неизбежно ли падение диктаторов?

© CC0 / Public DomainНаполеон Бонапарт после отречения во дворце Фонтенбло, Поль Деларош
Наполеон Бонапарт после отречения во дворце Фонтенбло, Поль Деларош
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Диктатуры зачастую погибают от собственных ошибок. Но, анализируя крах той или иной диктатуры, мы не должны предполагать, что их падение было предопределено судьбой. Предположение, что Китай совершит ошибку лишь потому, что он не является демократической страной, – это пример самодовольства, доведенного до глупости.

В воскресенье исполнилось ровно 200 лет со дня пересечения Наполеоном реки Мемель. Тогда он вошел на российскую территорию с крупнейшей в мире армией - 600 тысяч человек. Лишь 16 тысяч вернулись обратно к берегу той же реки 16 декабря после ужасного отступления. Еще несколько тысяч отставших солдат присоединились к ним позднее. За полгода погибло около миллиона солдат – немыслимимая до тех пор бойня –  а около полумиллиона мирных жителей остались голодать после разорений со стороны двух гигантских армий.


Годовщина вторжения Наполеона в Россию должна послужить поводом для демократий критически оценить собственную уязвимость. Возможно, самым тревожным является тот факт, что столько людей последовали за Наполеоном в Россию, а также то, что еще большее количество людей последовало за ним даже после российской катастрофы. Молодые мужчины сражались за него до тех пор, пока их почти не осталось в Европе. Что же мотивирует целое поколение совершать коллективное самоубийство на службе зловещему лидеру?

Можно провести параллель с Гитлером, а также задуматься о стратегической позиции Америки в настоящий момент. Американцы смакуют воспоминания об армиях демократических стран, защищающих свои дома и принципы свободы. Но не следует забывать, что некоторые самые эффективные и смелые солдаты боролись за продвижение дьявольских идей, и что конечная победа демократий случилась благодаря удачному стечению обстоятельств или, возможно, провидению. Хорошо быть удачливым, но не стоит на это рассчитывать.

Читайте также: Как со временем меняются диктаторы

Наполеон – прямо или косвенно –  контролировал весь европейский континент, от испано-португальской границы до Польши, от Неаполя до Копенгагена. Недовольные стягивались под его флаги с фельдмаршальским жезлом в своих рюкзаках, как говорил сам Наполеон.
Во время российской кампании французы составляли лишь половину Великой армии. Многие иностранные корпуса воевали с удивительным героизмом.
Почему Наполеон рискнул всем ради России? Ради стратегических целей, которые историки до сих пор не могу точно определить? Самый подходящий ответ заключается в том, что Наполеон был настолько же творением своей армии, насколько армия была его творением.

Корсиканец стал Императором Европы, разрушив устои, на которых держалось традиционное общество, и обратившись к самым низам, объединив амбиции и силы миллионов, отвергнутых и униженных прошлым режимом. Для того, чтобы удержать власть, Наполеону нужно было ее использовать, а российская кампания являлась единственным доступным выходом для неподконтрольных сил, выпущенных на свободу Императором.

Подобное уже происходило за полтора века до Наполеона, когда богемский герцог Альбрехт фон Валленштейн (Albrecht von Wallenstein) повел 60 тысяч добровольцев воевать за Австрийскую империю во время Тридцатилетней войны 1618-1648 годов. Армия состояла из искателей приключений и  грабителей, чьи налеты вызвали широкомасштабный голод, и чья мощь угрожала существованию гражданского общества как такового. Агенты империи убили Валленштейна в 1634 году после того, как генералиссимус попытался заключить отдельный мирный договор с протестантскими врагами империи. А в 1812 году Наполеон подошел гораздо ближе к «переделу» мира.

Также по теме: ПБНФ - Лукашенко и Путин: союзники по «диктаторскому интернационалу»

Одним из крайне удивительных последствий российской кампании стало то, что Наполеон остался весьма популярным и после этой катастрофической мясорубки. К 1813 году император командовал еще 350 тысячами человек. Его бывшие союзники сформировали коалицию против него и разбили его войска в битве под Лейпцигом, а в 1814 году Наполеон был сослан на Эльбу. Тем не менее, в 1815 году он вернулся на французскую землю под возгласы «Vive L'Empereur!» и смог снова собрать армию из 200 тысяч человек. Веллингтон (Wellington) и Блюхер (Blucher) окончательно разбили его во время битвы при Ватерлоо.



После Ватерлоо во Франции не осталось достаточного количества взрослых мужчин для того, чтобы набрать еще одну наполеоновскую армию. За время войн Франция потеряла от 1,4 до 1,7 миллионов солдат, а также огромное количество мирных жителей. При этом в общей сложности в стране насчитывалось около 29 миллионов человек.  У нас нет точных данных, но в среднем, как известно,  мужчины в возрасте от 17 до 49 лет в прединдустриальном обществе составляли одну пятую часть населения.  Всего в наполеоновской Франции было менее шести миллионов годных для боя мужчин, а это означает, что общее количество смертей мирных жителей и военных составило более 30% от общего количества боеспособного населения. Это - ошеломляющий показатель. Тем не менее, обескровленные французы так и не отказались от своих имперских иллюзий. Спустя два поколения они вновь пошли проливать кровь за племянника Наполеона.

Читайте также: Автократы приходят к власти, а у Запада кончаются деньги

Одна треть -  это показательный процент количества погибших от всего населения, пригодного для боевых действий. Ровно столько же (в процентном соотношении) мужчин призывного возраста на американском юге погибли в Гражданской войне. Как только количество смертей приближается к трети всех военных человеческих ресурсов страны, армии терпят крах. Как и в случае Конфедеративных Штатов Америки в 1865 году, к 1815 году - после потерь столь исключительного масштаба - Франция была опустошена. Для того, чтобы так «забить» целое поколение, требуется отменный героизм и стойкость, а "питается" этот героизм надеждами и мечтами амбициозных молодых людей. Наполеон предлагал своим солдатам возможность вознестись над руинами старого европейского аристократического порядка. Солдаты Юга боролись – как об этом заявил в своем исследовании 1973 года «Южная мечта о карибской империи» (The Southern Dream of a Caribbean Empire)  профессор Роберт Мэй (Robert May) – за возможность получить земли и рабов, несмотря на то, что к началу войны лишь десятая часть этих солдат владела рабами.

В амбициях Юга было что-то наполеоновское. Если корсиканский артиллерист смог стать Императором Европы, то каждый капрал может надеяться на повышение в звании в боевой обстановке, а также на вхождение в высшее общество.

Бедные шотландские и ирландские фермеры, воевавшие за КША, надеялись присоединиться к псевдоаристократии рабовладельцев. И из-за этих амбиций обе стороны воевали с почти самоубийственным упорством.

Германия также является наглядным примером. В своей новой книге «Шторм войны» (The Storm of War), повествующей о Второй мировой войне, Эндрю Робертс (Andrew Roberts) анализирует логику немецкой мысли гораздо более тщательно, чем это принято у англо-саксонских историков. Немцы воевали за Гитлера не только героически, но еще и эффективно: требовалось трое солдат союзнической армии на Западном фронте для того, чтобы убить двух немцев, и трое русских для того, чтобы убить одного немца на Восточном фронте.

Также по теме: Российская автократия и будущее «арабской весны»

Эффективность французской армии во время кампаний Наполеона сравнима с гитлеровской. Не считая 500 тысяч погибших в России из-за холодов и голода, французов в бою погибло примерно в два раза меньше, чем солдат антинаполеоновской коалиции.

При логичном развитии событий Наполеон и Гитлер должны были победить. Они обладали фанатичной лояльностью лучших армий того времени. Они потерпели поражение из-за собственной мании величия. Эндрю Робертс предлагает мало симпатичную идею о том, что Германия проиграла войну только из-за того, что Гитлер совершил несколько серьезнейших ошибок, без каждой из которых союзники вряд ли бы выиграли. Самой очевидной и обсуждаемой является приказ Гитлера не уничтожать загнанную в тупик британскую армию у Дюнкерка.

Как отмечает Робертс, если бы Гитлер отверг японское нападение на Перл-Харбор, Америка никогда бы не вступила в войну в Европе:



«Гитлер должен был старательно игнорировать любые провокации от Франклина Рузвельта (Franklin Roosevelt), особенно - в зоне Атлантического океана. Зная, что президент не обладал политической силой для того, чтобы объявлять войну Германии, Гитлер заявлял о дружественном и участливом отношении к США. Без объявления войны против США при Перл-Харборе –  что Гитлер делать был не обязан  – Рузвельту было бы почти невозможно привлечь США к вторжению в Северную Африку в 1941 году.  План «Барбаросса» должен был стартовать только после нейтрализации Британии, - в условиях, когда Америка полностью была занята борьбой с Японией в Тихом океане – и тогда Германии нужно было бы вести борьбу лишь на одном фронте, а не на традиционно самоубийственных двух».

Читайте также: Деньги диктаторов пахнут кровью

Согласно холодному анализу Робертса, Гитлер поступил не сумасбродно, напав на Россию, безумием был допуск к войне США. Гитлер, считает Робертс, мог бы завоевать Россию, если бы США остались в стороне. Он перечисляет десятки ошибок нацистов (авиаудары по британским городам вместо авиабаз королевских ВВС во время битвы за Британию; задержка разработки ракетной программы V-2; строительство кораблей, а не субмарин, в преддверии войны и так далее). Документируя ошибки Гитлера, Робертс учит Запад смирению. Не только наш героизм и разум, но и глупость врага принесли союзникам победу во Второй мировой войне.

У демократий - не всегда самые эффективные и воодушевленные армии. Французы при Наполеоне и немцы при Гитлере были лучшими солдатами своего времени. Однако у демократий есть одно важное преимущество – способность исправлять ошибки. Демократии не обязательно принимают более правильные по сравнению с диктатурами решения, но они менее склонны упорствовать в своих ошибках. Сошедшего с ума избранного лидера заменить легко, однако свергнуть харизматичного тирана уже не так просто. Это делает конечную победу демократии  более вероятной, но не обязательно неизбежной. Вполне возможно, что харизматичный тиран совершит критическую ошибку, однако нет гарантии того, что подобная ошибка будет совершена достаточно скоро, что позволит победить тирана в правильный момент. Мне хочется верить, что во Второй мировой войне свою роль сыграло Провидение, но обсуждение вопроса такого уровня не соответствует моей зарплате.

Также по теме: Автократы и дорога к краху


Победу демократии нельзя считать неизбежной. Если демократии станут самодовольными и слабыми, полные энтузиазма сторонники тирании могут их подавить. Идея предполагаемого неизбежного коллапса Китая постоянно обсуждается в консервативных американских кругах. Успех невозможен в стране, которая управляется Коммунистической партией и зачастую нарушает права человека. Тем не менее, Китай сегодня бурлит энтузиазмом и силами. Никогда ранее в истории у стольких людей не было стольких возможностей – десятки миллионов молодых китайцев, чьи деды жили бедно и безропотно принимали удары судьбы, сейчас получили возможность самим прокладывать свой путь.

В мир никогда ранее не выходило столько молодых образованных китайцев, и мы лишь слабо представляем его полный потенциал.
 
Это правда, что диктатуры зачастую погибают от собственных ошибок.  Но, анализируя крах той или иной диктатуры, мы не должны предполагать, что их падение было предопределено судьбой. Предположение, что Китай совершит ошибку лишь потому, что он не является демократической страной, – это пример самодовольства, доведенного до глупости. Говоря точнее, Китай – это не наполеоновская Франция и не нацистская Германия. Китаю нет необходимости кого-то захватывать. Но если Америка и союзники не смогут удержать бесспорное технологическое преимущество, Китай может нас обойти, и тогда мир станет хуже.