Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Какова роль России в постевропейском мире?

Россия больше не хочет быть частью Европы. Это можно обосновать с помощью многочисленных исторических процессов. Теперь Запад должен найти правильный формат обращения с Россией. При этом перманентная изоляция и режим санкций таят опасность возникновения новой биполярности.

© AP Photo / Yuri Kadobnov, PoolПрезидент России Владимир Путин в Кремле
Президент России Владимир Путин в Кремле
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Владимир Путин неоднократно предупреждал Запад о том, что прошли времена российской сдержанности, равно как и времена, когда Запад мог изолировать Россию и унижать ее. Однако на Западе не было ни одного политика, способного отклониться от традиционного образа мыслей и осознать, что перманентная изоляция и режим санкций таят опасность возникновения новой биполярности.

То, что Россия больше не желает становиться частью Европы, — это факт. Такому положению дел предшествовали переговоры о классификации экономических благ и безвизовом посещении стран Шенгенской зоны, которые велись на протяжении десятилетий и все же потерпели неудачу. Во время первого срока президентства Владимир Путин поднимал тему вступления в НАТО — серьезной реакции не последовало. Зато Россию поставили в неприятную ситуацию: выход Соединенных Штатов в одностороннем порядке из Договора об ограничении систем противоракетной обороны, две волны расширения НАТО и третья попытка расширить альянс за счет Грузии и Украины.


Это краткое объяснение. Для того чтобы дать полный ответ на вопрос, является ли Россия частью Европы, необходимо рассмотреть глубокие проблемы и внешнее влияние.


Первое — это обширная территория России. Она разделена на 11 часовых поясов, ее границы с европейскими государствами гораздо короче, чем границы с исламскими странами. Протяженность границы с Китаем составляет свыше 4200 километров плюс 17 километров границы с Северной Кореей. Тихоокеанская Россия — реальность, которая требует усилий и ресурсов.


Во-вторых, на протяжении столетий России приходилось давать отпор и уничтожать многочисленные имперские амбиции — монголов, поляков, шведов, французов и немцев. Это привело к развитию острого восприятия опасности. Мы все еще не знаем точного количества наших человеческих жертв во время Второй мировой войны. В феврале этого года на слушаниях в парламенте была приведена цифра: 42 миллиона!


В третьих, теория зависимости от траектории развития — не просто выдумка социологов. Россия, страна без демократических традиций и опыта, пережила болезненное изменение своей политической системы и падение империи. Эти события вызвали чувство большого разочарования у россиянок и россиян.


И, наконец, кое-что из личного опыта. В 1993/1994 году меня как члена Академии наук включили в команду советников российского правительства, которую возглавлял профессор Джеффри Сакс (Jeffrey Sachs). Он только что прибыл из Варшавы и был воодушевлен, поскольку успешно решил там свою задачу. Но каждый раз, когда он возвращался из Вашингтона, он выглядел очень несчастным.


«Когда я приезжал из Варшавы, — объяснял он, — и интересовался списанием долгов, выгодными кредитами, тренингами и так далее, я всегда встречал полную поддержку. Когда я приезжал из Москвы, мне напоминали — как ушат холодной воды на голову — о том, что русские проиграли холодную войну. Мы не будем им препятствовать, но и помогать не будем». Дух победы в холодной войне и нарратив о конце истории подрывали любую стратегическую дальновидность.


Конечно, культурное и историческое наследие, географическая близость, активная экономическая деятельность и плотность населения в европейской части страны, трубопроводы и другие логистические проекты, которые отсылают к Западу, еще некоторое время будут удерживать Россию в культурном и экономическом гравитационном поле Европы.


Однако в моем восприятии сегодня весь мировой порядок является постевропейским. Привлекательность европейской модели ощутимо теряет силу в российском обществе. Исчерпан общественный договор, согласно которому каждое новое поколение должно пребывать в лучшем положении, чем предыдущее.


Технология подтачивает средний класс — опору демократии. Катастрофический проект «Большой Ближний Восток» в сочетании с арабской весной и ИГИЛ (запрещенная в России организация — прим. ред.) приводит к терактам в европейских городах и непредвиденной волне беженцев. К этому следует добавить «базар оскорблений» в США, как писала Financial Times, и Брексит.


Наследием границ Сталина-Хрущева, которые были обозначены в пределах Советского Союза, стало территориальное «минное поле». Путин неоднократно предупреждал Запад о том, что прошли времена российской сдержанности, а также времена, когда Запад может использовать беспорядки, связанные с посткоммунистическими переменами, чтобы изолировать Россию и унижать ее. На Западе не было ни одного политика с достаточной силой воображения, которая позволила бы отклониться от традиционного образа мыслей.


Генри Киссинджер (Henry Kissinger) недавно задал интересный вопрос: «Является ли самым разумным путь, который предполагает оказание давления на Россию и в случае необходимости даже ее наказание, пока она согласится с западной точкой зрения на свой внутренний и глобальный порядок?»


Ответ прост: это приведет к новой биполярности. С одной стороны, Россия, Китай, члены Организации договора коллективной безопасности (ОДКБ), а также Иран, Северная Корея, возможно, Турция, Египет, Катар и Южная Африка. С другой — США, НАТО, Япония, Саудовская Аравия и так далее. Недавно введенные американские санкции против трех очень разных стран — КНДР, Иран, Россия — неописуемым образом подталкивают мир в направлении такого внушающего страх сценария.


Как мог бы выглядеть постевропейский порядок XXI века в полицентрическом и мультикультурном мире? Вопрос открытый. Впрочем, если говорить о выборе правильного ответа, то я опасаюсь, что временное окно недолго будет оставаться открытым.


Александр Дынкин — президент Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН.