Нью-Йорк — «Я не хочу говорить об этом», — произносит Маша Гессен и смотрит на меня как на дурака.
Резкая реакция писательницы пугает меня. Вдруг она сейчас возьмет свои вещи и запрыгнет на велосипед, припаркованный на улице?
Пристыженно бормоча, я опускаю первый вопрос, указанный в моем блокноте: «Что хорошего есть в России?»
Я попытался начать интервью мягко, но Маша Гессен, похоже, не любит такой стиль общения. Ничего удивительного.
Книга Гессен «Будущее — это история» — это ужасно печальное произведение о России, стране, из которой 51-летней писательнице пришлось уже дважды бежать.
Книга, которая была признана лучшим произведением публицистики в США в 2017 году, недавно была переведена на финский язык.
Маша впервые покинула страну в 1981 году. Тогда она переехала в Америку вместе с родителями. Через десять лет Гессен вернулась на родину в качестве американского журналиста.
Тогда в стране были непростые времена. Советский Союз доживал свои последние дни, консерваторы и демократы боролись за власть, интеллектуалы собирались в прокуренных квартирах, чтобы обсуждать демократию, философию и будущее России. На мгновение все показалось возможным.
«Россия была самым волнующим местом в мире. Вокруг меня все постоянно думали о том, что они выражают свое мнение и участвуют в решении разных вопросов. Это был короткий, но невероятный период времени».
«Я была поражена и вдохновлена, чувствовала себя комфортно. После первой статьи вышла вторая, появились друзья, установились интересные отношения, и я решила остаться — сначала ненадолго, а потом — на подольше».
Маша Гессен быстро заметила, что русские были немного другими. Она поняла, что тоталитаризм оставил свои шрамы на людях.
В 1982 году Александр Зиновьев выпустил книгу, в которой он утверждал, что СССР сформировал особый тип человека — циничного, готового приспосабливаться. Он назвал этого человека Homo Sovieticus.
Через пять лет, в период политики гласности, провозглашенной Михаилом Горбачевым, социолог Юрий Левада получил задание выяснить, как поживает советский человек. На основании результатов опроса социолог ответил: Homo Sovieticus пока еще существует, но скоро вымрет.
Прогноз оказался неверным. В опросе 1994 года 75% респондентов сообщили, что распад Советского Союза принес больше плохого, чем хорошего. По мнению исследователей, люди нуждались в безопасности больше, чем в свободе.
Homo Sovieticus был жив, здоров и ждал нового руководителя.
Конец президентского срока Бориса Ельцина был странным временем. Крах экономики в 1998 году привел страну к хаосу, в котором были обвинены демократы. С тех пор в понимании россиян демократия стала синонимом беспорядка.
На смене тысячелетий россияне наконец смогли найти руководителя, которого им так не хватало. Ельцин передал свой пост Владимиру Путину, который начал постепенно затягивать гайки. Иметь независимые взгляды стало в России сложно и опасно.
Гессен — еврейка, американка, лесбиянка, интеллектуал — была живой мишенью для постоянно крепнущей группы фанатиков. Сразу после смены власти писательница начала получать угрозы в свой адрес, позже на нее начали нападать на улицах.
«Ситуация стала невыносимой, когда под угрозой оказались мои дети», — говорит Гессен.
Вернувшись на пост президента в 2012 году, Путин заставил парламент принять закон о запрете пропаганды гомосексуализма. Гессен предупредили, что власти могут лишить писательницу права опеки над усыновленным мальчиком.
В США все развивалось в другом направлении: легализация однополых браков открыла для русской супруги Гессен двери в США. В 2013 году Гессен во второй раз покинула свою родную страну.
По мнению Маши Гессен, главная особенность Homo Sovieticus — двоемыслие. Это способность принимать вещи, которые абсолютно противоречат друг другу. Этот термин был взят из книги Джорджа Оруэлла (George Orwell) «1984».
Свежий пример российского двоемыслия — попытка отравления в Солсбери. Государственный телеканал взял интервью у двух мужчин, подозреваемых в преступлении, которые уверяли, что восхищались в Великобритании достопримечательностями.
«Конечно, каждый видел, что мужчины — никакие не туристы, — говорит Гессен. — Но именно это и есть двоемыслие: люди могут одновременно подозревать и россиян, и британцев».
Тоталитарное двоемыслие и государственная пропаганда создали в России ситуацию, в которой возможно все что угодно, и ничто не имеет значения.
Гессен пришла к понятию двоемыслия, когда брала интервью у жертв коммунистических репрессий. Она заметила, что многие жертвы относились к своей судьбе удивительным образом.
«Одна женщина в 17 лет была отправлена на 10 лет в трудовой лагерь. Когда я спросила, что она думает об этом сейчас, женщина ответила, что она не была виновна в преступлении, в котором ее обвинили, но ситуацию можно понять — стране нужна была рабочая сила».
Гессен также рассказывает в своей книге о женщине, которая донесла на своего мужа за троцкистские взгляды. Позже женщина уверяла свою дочь, что в ее жизни было две больших любви — расстрелянный муж и коммунистическая партия.
По словам Гессен, такие заявления кажутся абсурдными, но это связано с тем, что они пытались выжить в абсурдной системе. Человек не может выздороветь в один момент, с приходом новой системы.
«Ведь нельзя представить, что жертва торговли людьми сразу же после освобождения сможет установить счастливые отношения», — говорит Гессен.
Почему России не удалось измениться, как Германии после 1945 года?
«В России ситуация была гораздо тяжелее, — отвечает Гессен. — Нацистская власть продлилась всего 12 лет, так что у всех взрослых были воспоминания о более раннем периоде. Тоталитаризм в России продлился 73 года, так что люди ни о чем другом уже не знали».
Второе различие заключалось в отношениях убийцы и жертвы. В Германии жертвы были «другими», то есть евреями или гомосексуалистами. А в России жертвой мог стать кто угодно, и сами убийцы тоже часто становились жертвами.
«Немцы раскаялись, потому что люди знают, что нужно делать, если сделал кому-то плохо. Существуют готовые примеры».
«Русский террор был другим. Общество уничтожило себя. Это был террор-самоубийство. Подобрать для него хоть какое-нибудь объяснение будет тяжело».
Гессен сравнивает Россию с Эстонией, которая подвела черту в своей истории, обвинив во всем иностранных захватчиков.
«Эстонцы придумали себе одну ясную историю: Эстония была свободной страной, которая стала объектом оккупации соседних стран. Сейчас оккупанты ушли, и мы можем снова стать такими, какими были всегда — хорошими людьми».
Однако речь не о том, является ли эта история правдивой, а о том, дает ли она обществу ту основу, которая позволяет людям доверять друг другу и продолжать совместную жизнь.
У России такой истории нет. Поэтому стране необходимы внутренние и внешние враги.
«Не знаю, можно ли как-то решить проблему российской травмы, — говорит Гессен. — Тяжело видеть, что такие случаи сохранились и в нашем поколении».
Многое зависит от действий Путина. Русские уже поняли, что диктаторы не так сильны, как кажется.
«Я не оптимист. Однако хотелось бы думать, что все еще может измениться к лучшему. Конечно, вряд ли все станет настолько хорошо, что я сама захочу еще раз переехать в Россию».
