Закончился визит "приятных деталей" Владимира Путина в США (именно так в России и на Западе охарактеризовали российско-американский саммит). Однако на память приходит знаменитая фраза Уинстона Черчилля о том, что в политике не бывает постоянных врагов и постоянных друзей, а есть лишь постоянные интересы. События 11 сентября резко изменили весь контекст международных отношений, сломали привычную риторику Вашингтона в отношении Москвы и буквально заставили Соединенные Штаты заговорить о России как о едва ли не главном своем союзнике. Чем обернется дружба Москвы и Вашингтона для России, насколько искренни заявления Джорджа Буша, на эти и другие вопросы отвечают российские и иностранные журналисты и политологи. Сегодня у нас в гостях шеф московского бюро газеты "Financial Times' Эндрю Джек (Andrew Jack), главный редактор Русской службы Би-би-си в Лондоне Андрей Остальский, шеф московского бюро газеты "Berliner Zeitung" Гисберт Мрозек (Gisbert Mrozek), генеральный директор "Центра политтехнологий" Игорь Макаренко, ведущий аналитической программы "Однако" (ОРТ) Михаил Леонтьев.
1. Россия и США союзники? Насколько продуктивным и долгим будет этот союз?
Эндрю Джек, шеф московского бюро газеты "Financial Times": Я думаю, у России и Америки больше общих интересов, чем противоположных. Но они, как и раньше, два очень значительных государства, у которых свои взгляды и сферы интересов, и поэтому существует много областей, в которых они, как и любые другие страны, имеют важные противоречия. Так что, я думаю, что по сравнению с прошлыми годами Россия и США гораздо ближе друг к другу, по крайней мере в своей экономической сфере, однако по-прежнему существует много противоречий, которые разделяют и даже противопоставляют их друг другу. Что же касается нынешних "широковещательных" заявлений о том, что Россия и Америка союзники, то, я думаю, причина в краткосрочном сотрудничестве в войне против терроризма. После того, как схлынет первоначальное возбуждение, по-прежнему останется много областей, имеющих потенциал для дальнейшего сближения.
Андрей Остальский, главный редактор Русской службы Би-би-си: Россия и США, безусловно, союзники. Они союзники в войне против терроризма, но проводить параллели со Второй мировой войной, когда СССР и США тоже были союзниками в военной, разведывательной и экономической областях, было бы не точно. Уже тогда, во время ВОВ, было очевидно, что интересы двух стран во многом противоположны. Мина замедленного действия была заложена в самой ситуации. И, естественно, она взорвалась сразу после исчезновения общего врага - фашистской Германии, и ситуация вылилась в конфронтацию, в холодную войну. То, что холодная война была неизбежна, можно было довольно легко угадать, и люди, обладавшие знанием, опытом и воображением это предсказывали. Сейчас нет ни малейших оснований предполагать, что интересы России и США настолько противоположны, что союзнические и партнерские отношения после исчезновения общей угрозы - террора - немедленно сойдут на нет. Существуют другие вопросы, прежде всего экономические, которые подталкивают Россию и США к сотрудничеству. Происходят интеграционные процессы, так называя глобализация. Правда, это слово стало довольно одиозным, но, тем не менее, эти процессы происходят и от них никуда не деться.
Гисберт Мрозек, шеф московского бюро газеты "Berliner Zeitung": Как известно, в политике нет вечных союзников, а есть долгосрочные интересы. Сегодня, безусловно, США нуждается в союзе с Россией по разным причинам. Например, чтобы победить в афганской кампании. Без использования российских ресурсов - советского опыта, информации спецслужб и военной силы Северного альянса - ей это сделать было бы тяжелее.
В Афганистане победит союз американских бомбардировщиков "Stealth", афганских боевиков на ишаках и российских танках. Принципиально победа США сейчас возможна, потому что нет конфронтации супер-держав. Также, кстати, для российских силовиков условия в Чечне сейчас значительно лучше. Без большого заграничного союзника за спиной не победили бы вьетнамцы в 1975 или афганцы в 1989 - ом. После предварительной победы северо-западного союза в афганской войне надо будет договариваться о разделении участков - и тут уже, как видно, начинаются противоречия. Но они пока не могут быть определяющими. Конфронтация и антитеррористическая кампания США продолжается. Это довольно долгий процесс, в ходе которого многое изменится в структурах международных отношений.
Игорь Макаренко, генеральный директор "Центра политтехнологий": Конечно, быть союзниками везде и во всем - до этого отношения двух стран еще не дошли. Но они, бесспорно, союзники в антитеррористической операции, которая сейчас определяет почти все в мировой геополитике. Кроме того, Россия и США стремятся к тому, чтобы стать союзниками и в более широком круге вопросов. Что касается второй части вопроса, то, на мой взгляд, уместнее говорить не о том, насколько долго просуществует этот союз, а насколько широким и прочным он будет. Будут определены зоны согласия и несогласия. Возникнет вопрос; какая тенденция к расширению зон возобладает? Зоны согласия - это, в первую очередь, антитеррористическая операция, это и сближение в подходах к широкому кругу общемировых геополитических проблем. Зоной несогласия пока еще остается договор по ПРО, много предстоит сделать и по наступательным вооружениям. НАТО - это тоже такая "серая зона", в которой существуют и согласие, и несогласие. Однако все же зона согласия будет расширяться.
Михаил Леонтьев, ведущий аналитической программы "Однако" (ОРТ): Россия и Америка - союзники де-факто, поскольку действительно есть общий враг. И как бы его не стремились политкорректно называть - исламская реформация, но есть определенная составляющая, которая вызывает к жизни, осмысливает создание антитеррористической коалиции. Терроризм - это метод. Нельзя воевать против метода. До сих пор этот метод использовали все в борьбе друг с другом. Теперь нет. Но тем не менее, все равно за этим стоит конкретная сила, ее можно по-разному называть, но это агрессивный реформистский неоисламизм.
Насколько продуктивен этот союз? Это тот же случай, что и диггеризм. Никакого другого средства достичь победы, кроме этого союза не было. Он продуктивен настолько, насколько чреват победой. Насколько он продуктивен для каждой страны - это надо исходить от обратного, а что будет в результате поражения, если реформистский ислам не удастся победить. Казалось бы, почему целью выбран Афганистан? Такая жалкая, нищая страна, потрясаемая войной, с совершенно неадекватным, по отношении к коалиции, техническим военным потенциалом. Афганистан - это первая страна? где эти силы получили легитимацию. Чечня была первой территорией, где криминальная структура получила государственный статус. И в этом смысле этот режим должен быть уничтожен. Только после этого можно будет решать какие-то другие проблемы. Это первая необходимая фаза, потому что, чтобы "обшмонать" помещение надо вначале взломать дверь. Во всяком случае туда нужно войти.
2.Чем обернется дружба между Вашингтоном и Москвой для России?
Эндрю Джек: Я думаю, что Россия действительно желает получить политическую, экономическую и просто символическую поддержку от США. В настоящий момент символы даже более важны, чем конкретные меры, и если г-ну Путину суждено продолжить линию на более западное развитие России, то ему потребуются гораздо более конкретные, в частности экономические, меры, равно как и кое-какие усилия, направленные на поддержку российской интеграции в международные военные структуры и в структуры безопасности.
Андрей Остальский: Я думаю, что эта дружба обернется большей интеграцией России в мировую экономику. Как показывает практика, при внедрении интеграции экономической неизбежно происходит и интеграция политическая. Я знаю, что существует достаточно популярная точка зрения, что правительство России просто воспользуется благоволением Запада для "закручивания гаек" и отхода от принципов построения гражданского общества в России. Я не говорю, что не будет проблем на этом пути. Конечно, проблемы будут, будут и разочарования для Запада действиями правительства Путина в отдельных областях. Но мой прогноз - разочарования будут тактическими. В стратегическом же плане, если будет происходить интенсивная интеграция России в глобальную систему и мировую экономику, то внутренние изменения неизбежны. Так было всегда и у всех. Даже в таких странах, как Сингапур, где по-прежнему сильна централизованная власть, демократизация в будущем неизбежна. Россия, которая гораздо дальше остальных продвинулась на этом пути, была принята в "восьмерку". Я напомню, что членство в "восьмерке" - это не только экономическая и политическая военная мощь. Обязательным условием является развитие в гражданском обществе демократического уровня жизни. Например, Китаю пока в партнерстве отказано.
Гисберт Мрозек: Россия уже получает доступ к разным международным структурам вплоть до НАТО. Интеграция России, особенно с Европой, ускоряется. Ведущая роль в этой дружбе, безусловно, у США. Поэтому результаты во многом зависят от поведения партнера-танцора - адекватного или не адекватного. Если развивается конфронтация с исламским миром, то Россия окажется в силу своего геополитического положения в очень нехорошей ситуации. Пока мне непонятно, хватит ли американской системе ума, чтобы избежать этой конфронтации и решить некоторые острые проблемы несправедливости международных отношений на бедном юге планеты. Мешает традиционная "аррогантность властей". Плохому танцору все мешает. Но не надо бояться того, что США после условной победы в Афганистане уйдут из региона и оставят России расхлебывать весь конфликт. Скорее США надолго останутся. У России появился шанс, что среднеазиатские республики, благодаря совместным усилиям ЕС, США и РФ, получат сильный экономический толчок. Таким образом, исчезнет старая угроза нестабильности, бедности, а также голода на юге России. Среднеазиатские республики начнут развиваться и станут сильными конкурентами России.
Игорь Макаренко: Если в последние 10 лет наша внешняя политика препятствовала внешней экономике, то сейчас политика станет стимулом к развитию российских внешнеэкономических связей. Речь идет и о получении Россией статуса страны с рыночной экономикой, и о вступлении в ВТО. Это все открытие окна возможностей для укрепления экономических позиций России в мире. Но есть, конечно, и негативные вещи. России сейчас очень трудно определить свою оптимальную нефтяную политику, когда, с одной стороны, даны твердые обещания Западу, что Россия останется стабильным и надежным источником нефтяного сырья, с другой - есть опасность ценовой войны с ОПЕК, которая для России крайне дискомфортна. Но все-таки по совокупности факторов я, пожалуй, оптимист.
Михаил Леонтьев: У России сегодня не больше шансов на то, что все это хорошо закончится, чем во Вторую Мировую войну. По идее шансов больше, настолько, насколько вообще можно согласовывать и сочетать позиции нынешней России и нынешних Соединенных Штатов по сравнению с прежними Россией и США. Сегодня у двух стран появились большие возможности, но шансов на реализацию не так уж и много. Можно осуждать сталинский режим, и нужно его осуждать. Я, например, с глубоким пониманием отношусь к людям, которые развязали холодную войну. Но стоит напомнить, что тот Советский Союз свои геополитические интересы отстаивать умел. Не было опасности, что сталинский режим просто возьмет и все сдаст. Сейчас опасность такого рода является основной, потому что все остальные являются эфемерными.
3. Является ли поворот России к США отражением краткосрочных тактических действий или же следствием более глубокой переоценки положения России в мире, как ею самой, так и западными странами?
Эндрю Джек: На мой взгляд, это долгосрочная концепция, объясняющая желание г-на Путина добиться сближения с Западом, и в ней кроется потенциальная возможность установления отношений, рассчитанных на долгосрочную перспективу. Но в данный момент, наиболее конкретные меры в рамках наших взаимоотношений являются следствием причин краткосрочных. И поэтому сейчас сближение является скорее краткосрочным, чем долгосрочным.
Андрей Остальский: Я уверен, что это следствие более глубокой переоценки положения России в мире. Здесь в Великобритании, мы получаем сигналы о том, что именно это происходит сегодня в России. Российское руководство, или, по крайней мере, его часть пыталась переосмыслить свои отношения с Западом еще до событий 11 сентября. Сентябрьская трагедия стала поводом для того, чтобы все эти усилия реализовались на практике.
Гисберт Мрозек: Мне кажется, что впервые после распада СССР в Москве формируется концепция новой внешней, да и внутренней политики. Во времена Горбачева и Ельцина российская политика была похожа на старые условные рефлексы уже разрушенной системы вперемежку с наивной доверчивостью поступкам Запада, как и, в свою очередь, наивным отношением Запада к России.
Сейчас, кажется, Россия впервые нашла ориентиры в новом мире, где главное уже не военная конфронтация с другим блоком. Главное не Лурдес и Камрань, а максимально быстрое развитие своих собственных интеллектуальных, производственных ресурсов во взаимодействии с многополярным миром.
Игорь Макареенко: Я думаю, что все-таки это достаточно долгосрочная тенденция. Если исходить из той внутриполитической линии модернизации страны, то без нормальных отношений с Западом эта линия практически не имела бы шансов на успех. Так что здесь Путин стратегически верно угадал необходимость такого поворота курса. Вопрос в том, насколько эффективной окажется эта линия.
Михаил Леонтьев: Смотря что считать поворотом? Я думаю, что позиция российского руководства в определенной степени последовательна. Наш нынешний политический режим всегда чувствовал себя частью западной христианской цивилизации, самостоятельной частью, а не подсобной, не подстилкой. России не надо возвращаться в Европу, она из нее никогда и никуда не выходила. В культурном, идеологическом и ментальном плане Россия - это очень значительная часть Европы. Вся проблема заключается в том, что за нами не признают того места, которое мы считаем для себя минимально возможным. Признают ли сейчас, зависит от того, каковы наши реальные амбиции. История состоит в том, что в течение всех последних веков новейшей истории этот вопрос всегда существовал и был самым болезненным для Европы вне зависимости от того какие личности и политические коалиции тогда существовали. Попытки загнать Россию за Урал имеют большую историю, даже большую, чем история российско-американских отношений.
4. Существуют ли гарантии выполнения достигнутых в Вашингтоне договоренностей со стороны Америки?
Эндрю Джек: Нет ясных гарантий того, что и та и другая сторона, будет защищать принятые на себя обязательства. Нет гарантий, что Америка согласится на объявленные глубокие сокращения ядерных вооружений. Что до России, то выполнение ее нынешних обещаний так же трудно проверить, так как все это весьма краткосрочные дела, за исключением наиболее непосредственных факторов сотрудничества с США в Афганистане. Так что, возможно, это России надо проверять исполнение американских инициатив, а не наоборот.
Андрей Остальский: Я не помню такого случая, чтобы президент Соединенных Штатов Америки публично объявил о своем решении, причем не туманно, а оперируя конкретными цифрами и сроками. После этого он уже не может отказаться от своих слов. Мне кажется, что в новейшей истории Америки такого не было, и трудно себе представить, чтобы американский лидер мог бы пожертвовать своей репутацией. С другой стороны, действительно было крайне необычно - не зафиксировать свои предложения на бумаге. Было бы проще формализовать все в определенных соглашениях. Я подозреваю, что все-таки в ближайшем будущем это произойдет.
Гисберт Мрозек: Гарантий, конечно, нет. Пока политическая логика действует в пользу договоренностей, они выполняются. Предложение Блэра и Робертсона об участии России в обновленной структуре НАТО тоже говорит о том, что развивается новая логика северо-западного, белого альянса. Это похоже на стратегическое решение. Но ведут игру США.
Игорь Макаренко: О гарантиях в мировой политике принято говорить тогда, когда есть обязывающие соглашения. Таковых встреча в Вашингтоне и Техасе не принесла. Так что, формально говоря, о гарантиях говорить невозможно. Но на самом деле многие из обещаний и заявлений американской стороны более, чем реалистичны. Например, шансы на отмену поправки Джексона Вэника, на мой взгляд, очень высоки. Получение Россией статуса страны с рыночной экономикой тоже, на мой взгляд, достаточно реально. Что же касается ядерных наступательных вооружений, ясно, что пока обе стороны заявили, грубо говоря, лишь торговые позиции. Пока ни одна из сторон не готова к заключению договора СНВ-3. Но, в принципе, было бы не логичным ожидать, что таких масштабных перемен в отношениях между Россией и США возможно достичь за два месяца или за одну встречу на высшем уровне. Так что, я думаю, надо вести речь не о гарантиях, а о тенденции, которая достаточно сильна и которая в будущем может привести к существенным договоренностям. Вот если есть в чем-то гарантия, так это в том, что тенденция сильна и обе стороны заинтересованы в ее развитии.
Михаил Леонтьев: А нет никаких особенных договоренностей. Надо отдать должное американцам они очень мало пообещали, настолько мало, что можно сказать: "а фигли тут гарантировать, когда можно и на пальцах договориться". Великая и неплохая для нас инициатива по сокращению стратегических наступательных вооружений еще далека от дороги современного развития. Потому что значение этих средств и сил в современной ситуации стоит на 20-м месте. Мы действительно не являемся прямыми военными противниками США. Если мы не являемся ими, то вопрос, сколько боеголовок и против кого они направлены, не имеет значения. Однако почему-то все зациклились на этой ПРО. Хотя для нас гораздо важнее знать какую политику США намерены проводить в Закавказье, на Украине, в Восточной Европе, в Прибалтике, на Дальнем Востоке, - в зоне наших непосредственных интересов. Какое это имеет отношение к ПРО и количеству боеголовок? Поэтому поводу никакой ясности, никаких гарантий нет. Есть некий намек на паузу. Это никакой не прорыв, не соглашение. Речь идет о том, что в руководстве Америки есть люди, которые серьезно расценивают шанс глобального изменения отношений.
5. Если война в Афганистане станет разрастаться или распространяться на другие страны, сможет ли президент Путин удержать общественное мнение и силовые ведомства на стороне Вашингтона?
Эндрю Джек: Я думаю, что, если война распространится на Иран или Ирак, или вообще перейдет за границы Средней Азии, России будет гораздо труднее поддерживать американскую операцию.
Андрей Остальский: Трудный вопрос. Это станет серьезным испытанием для пассивной части российской элиты, которая скептически относится к повороту России в сторону Запада. Неизвестно, насколько они готовы терпеть достаточно резкий отход от выработанных десятилетиями ориентиров. Разумеется, это будет серьезным испытанием для них, и трудно прогнозировать, как оно пройдет. В данной ситуации возможно давление на Путина со стороны консерваторов, которые настаивают на отходе от излишних обязательств перед Западом. Если же он это давление преодолеет, то тогда, может возникнуть угроза если не переворотов, то, по крайней мере, каких-то резких действий со стороны оппозиции. Но, с другой стороны, как говорят эксперты, сам Путин в силу своих профессиональных навыков сам специалист по подобным ситуациям, и он не должен оказаться столь же легковерным и наивным, как, скажем, Михаил Горбачев.
Гисберт Мрозек: Дело в том, что сейчас нет никакой альтернативы. Антизападный союз с талибами, который предлагал Жириновский, не очень привлекательная стратегия. Россия не может сейчас, как например Китай, сидеть на горе и ждать, пока внизу тигры перегрызутся. Россия может только постараться развивать свою линию, возможно, совместно с европейцами и с азиатскими партнерами. А поскольку нет реального выбора, то и силовики, и общественное мнение тем более встанут на сторону разумного Путина, даже если будут теракты в России. Если он останется разумным организатором национальных интересов в сверхконфликтной среде.
Игорь Макаренко: Я не верю в то, что эта операция может распространиться на другие страны.
Михаил Леонтьев: Я не уверен, что Россия однозначно невыгодно распространение антитеррористической войны на некоторые другие страны. Вопрос в том, как принимаются решения. В чем эффективность афганской истории? В отличие от предыдущей истории, когда Штаты воевали против Советов на стороне моджахедов сегодня ни одна страна не воюет на стороне талибов. Таким образом у талибов нет выхода. Какой бы ни была великой эта страна, как бы ни была страшна ее культура, как бы ни бегали 12 летний мальчишки со своими ружьями, в истории Афганистана не было случая, чтобы она не была предметом разводки между державами. Тоже самое касается и Вьетнама. Если бы во Вьетнаме Советский Союз и США выступали с одной стороны, причем с любой, то никакой проблемы бы в этой войне не было. И героический вьетнамский народ вряд ли чего-нибудь добился бы. Поэтому если США решатся на какие-то самостоятельные действия, то они поломают саму идею, структуру такой коалиции, которая способна довести решение задачи до определенного логического конца.
6. Каким вы видите мир после войны в Афганистане и какова роль России в этом мире?
Эндрю Джек: Я считаю, что в международных отношениях произошел сдвиг, который приблизил Россию к Америке, и что, может статься, это одна из самых значительных перемен в двусторонних отношениях между США и другими странами из всех, что произошли в недавнее время. Впрочем, по-прежнему остается много вопросов о том, насколько глубокой и продолжительной будет эта перемена в отношениях.
Андрей Остальский: Я думаю, что мир не будет безоблачным. Проблема исламистского террора и операция в Афганистане не может решиться в один день. Это задача нескольких десятилетий, для решения которой потребуются не только военно-силовые, но и энергичные экономические, политические и пропагандистские усилия. Необходим целенаправленный диалог с арабскими и исламскими лидерами. И только тогда эту проблему можно будет решить. Иначе она останется одной из центральных проблем человечества, результатом которой станет массовое уничтожение людей чудовищных масштабов, по сравнению с которыми трагедия в Торговом центре покажется ничем. И вот это ощущение не позволит расслабиться. И, кроме того, я думаю, что в этом же направлении будет расти сопротивление части российской политэлиты, которая недовольна мировым капитализмом, глобализацией и может прибегать к крайним террористическим методам, для того чтобы взорвать происходящий процесс. То есть я не думаю, что будущее будет мирным.
Гисберт Мрозек: Что касается Афганистана, то Кремль может быть доволен тем, что с помощью США удалось взять Кабул и восстановить российское влияние в этом регионе. Необходимо объяснить Раббани, что победой надо делиться. Но главный итог - это приход США в среднюю Азию. Дальше стоят два вопроса: что делать с китайским гигантом, насколько он мирный? Второе, как дальше жить с арабским и исламским миром? Похоже, что США хотят бомбить Саддама, но это может взорвать не только Багдад и Дамаск. У США есть большой шанс получить в Афганистане и соседних с ним регионах затяжную войну, которая по всем новым правилам глобализации ударит по американскому материку. В таком случае для США Афганистан превратится в супер-Чечню. В то время, как сама Чечня никогда не превращалась для России во второй Афганистан.
Игорь Макаренко: Это будет уже роль партнера. Не будем говорить союзника - слишком обязывающее слово, - но это будет партнерство с Западом. Оно будет более равноправным, а статус России повысится. Это не означает, что Россия опять станет сверхдержавой, такой поворот событий практически исключен. Но она сможет добиться для себя большего влияния в мировых делах. Мир останется однополярным. Он и раньше был однополярным, где единственно значимым полюсом силы были Соединенные Штаты. Но это будет более сложный мир, потому что далеко не все планы и надежды реализуются. Например, я достаточно пессимистически оцениваю перспективы мирного процесса в Афганистане. Впрочем, это будет мир, в котором, по крайней мере, одной линией напряженности станет меньше: я имею в виду линию напряженности между Россией и Западом.
Михаил Леонтьев: Мне бы не хотелось чтобы у России в этом поствоенном мире в Афганистане была слишком большая роль. России сейчас очень легко восстановить в этой стране серьезные позиции. Более того, эти позиции будут гораздо устойчивыми, чем раньше, потому что мы может предоставлять США некоторые услуги (разведданные и т.д.). Но очень не хочется. Это тот случай, когда вроде бы теоретически было бы и выгодно, но очень не хочется. Что же касается самого Афганистана, то очень хотелось бы чтобы главой правительства этой страны стал бы Борис Абрамович Березовский. Она просто нуждается в таком правители. Здесь другой тип политики просто вообще никогда не проходил. Это страна, которая не может существовать разъединенно, потому что афганский народ мыслит себя в единстве. Единственным противоречием между кланами является вопрос о месте в системе власти. Никто из них не хочет рвать страну на части, но они хотят иметь в ней свое место. Поэтому если там необходимо создать мягкую структуру власти - конфедерацию, которую объединит некая центральная власть, имеющая более тонкие рычаги управления, чем вертикаль. А это практически управленческий идеал Березовского.
7. Как строились бы отношения России с Западом и США, если бы не было трагедии 11 сентября?
Эндрю Джек: Я думаю, отношения развивались бы в том же направлении, но перемены наступали бы гораздо медленнее, чем это произошло после событий 11 сентября. Может быть то, что это случилось, и есть одно из немногих положительных последствий терактов.
Андрей Остальский: Это сближение наметилось задолго до событий 11 сентября. Трагедия ускорила процесс и показала, что линия основного конфликта проходит не по границе России с Европой, а гораздо южнее, по другим направлениям. Поэтому эти события, я повторяю, во-первых, ускорили сближение России и Запада, а во-вторых, показали, что для этого сближения есть очень серьезные причины.
Гисберт Мрозек: Скорее всего, все пошло бы в том же направлении, только значительно медленнее. Взрывы 11-ого сентября сыграли роль гигантского, исторического ускорителя, однако это не могло повернуть весь мир в другую сторону. Пока мы не знаем куда катится мир, и останется ли он управляемым. Наивно было бы думать, что сейчас нет желающих повторить так или иначе катастрофу одиннадцатого сентября. Рухнувшие башни многими воспринимались как грандиозные спектакли и выражение ненависти США. Есть желающие и, что хуже, все моральные и этические стержни поставлены под вопрос.
Игорь Яковлев: Я думаю, что сближение пошло так быстро не только из-за чрезвычайности внешних обстоятельств, но и потому, что оно объективно уже стояло на повестке дня. Напомню, что первые подходы к компромиссу по договору о противоракетной обороне наметились на встрече Путина и Буша в Любляне, задолго до терактов 11 сентября. Просто эта тенденция дольше бы себе пробивала дорогу и развивалась бы гораздо медленнее.
Михаил Леонтьев: Трагедия 11 сентября не могла не произойти. Есть вещи, которые уже теоретически заложены в каком-то политическом движении. Вспомните видеокадры, показанные практически во всех страна мира, где исламские добровольцы английского и американского происхождения говорили о том, как они будут воевать в Лондоне и Нью-Йорке. Ведь степень заигрывания с этими ребятами у США была запредельной! Так что надо сказать, что американцы легко отделались, потому что если бы эти угрозы действительно осуществились в следующей фазе, то это могло бы перерасти в народную войну. Представьте себе если бы британские или американские мусульмане начали бы джихад ... Я думаю, что от Лондона и Нью-Йорка остались бы одни развалины. Так что то, что произошло в одноразовом экстремальном виде возможно спасло от очень многих неприятных последствий.
Интернет-форум подготовила и провела: Светлана Листопадова
