Антология опрокидывает штамп о неизлечимом оптимизме литературы
Необходимо сделать изначальную оговорку: десятилетиями русская литература очаровывала западных читателей своим непобедимым внутренним оптимизмом, никогда не опровергаемым убеждением, что человек, за гранью любых зверств и жестокостей, сохраняет в себе изначальное зерно доброты, способной, в конце концов, обнаружить его божественную сущность. Первым, кто начал упорно бороться с этим тезисом, поспешно определенным, как толстовский, был Варлам Шаламов со своими "Колымскими рассказами", где ему удалось провести безжалостное описание того, как человека можно разрушить до такой степени, чтобы сделать абсолютно невозможным никакое восстановление личности после опустошающего опыта существования в огромном советском концлагере. И не случайно Виктор Ерофеев начинает антологию, в которой собраны произведения, ознаменовавшие переход от русской литературы старого типа к литературе "новой", именно с Шаламова. О ГУЛАГе писал и Александр Солженицын, но автор "Одного дня Ивана Денисовича" живет еще внутри "старой" литературы, а значит, убежден, что достаточно назвать Истину, чтобы восстановить добродетельный ход истории, в то время как Шаламов считает задачей "новой" литературы каталогизировать эпизоды, в которых человек разорван. Антология под редакцией Ерофеева является свидетельством того, как внутри русской литературы абсолютная вера в человека заменяется рассмотренным с разных точек зрения любопытством к проявлениям зла, которое перестает быть властью тьмы и сжимается до банального и самого общего разложения реальности. Выбранные писатели, пусть даже относящиеся к разным поколениям, от Андрея Синявского до Виктора Пелевина, объединены полным отсутствием жалости. Их желание писать движимо скорее призванием паталогоанатома, чем состраданием к персонажам, неизбежным жертвам враждебного мира. И если западный читатель сомневается, стоит ли делать столь обобщенные выводы, пусть прочитает некоторые из предложенных рассказов, начав с "Любви тигра" Валерия Попова, чтобы понять, каким образом русский опыт подчиняется призыву радикальности, который делает его в своем роде уникальным. С другой стороны, такая направленность к злу могла бы показаться дурным тоном, если бы не сопровождалась строгой и чарующей работой над языком. С этой точки зрения, настоящие сюрпризы приносят авторы, с которыми итальянская аудитория практически не знакома, именно по причине трудностей в переводе. Это Лев Рубинштейн, Дмитрий Пригов, и особенно, Владимир Сорокин, которому очень подходит определение, данное в предисловии Ерофеевым: "разочарованный романтик, который мстит онтологическому злу мира". В Москве несколько недель назад вышла очередная антология под редакцией Виктора Ерофеева, "Время рожать", в которой слово предоставляется писателям, которые уже уверенно существуют в литературном пространстве нового века. Но этот сборник должен восприниматься обязательно учитывая предшествующий, "Русские цветы зла". Именно он лучше других выражает то, о чем пишет Вячеслав Пьецух в первых абзацах своей "Центрально-ермолаевской войны": "Особенно хорошо у нас сложилось с витанием в облаках. Скажем, человек только что от скуки разобрал очень нужный сарайчик, объяснил соседу, почему мы победили в Отечественной войне 1812 года, отходил жену кухонным полотенцем, но вот он уже сидит у себя на крылечке, тихо улыбается погожему дню и вдруг говорит: Религию новую придумать, что ли?┘"
