В тот рождественский вечер 1991 года я решил отправиться на Красную Площадь. Я думал, что увиденное мною запомню на всю жизнь. Но я совершенно не понимал то, что видел. Страна умирала. За несколько месяцев до этого - еще до августовского путча, который лишил власти Михаила Горбачева - прошел всесоюзный референдум, который дал поразительный результат: большая часть граждан Советского Союза, более 70%, не желала распада страны. Но как можно верить результатам референдума в коммунистической стране? Как вообще - добавлю сегодня - можно верить результатам какого-либо референдума? И все же мне казалось, что этот коллективный ответ был правдой, даже если некоторые цифры были искажены.
Когда я вышел на большую площадь, стоял мороз, как на полюсе. Рефлекторы были направлены, как обычно, на круглый купол большого зала, в котором некоторое время назад проходили собрания Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. Все казалось неподвижным, кроме огромного красного флага с серпом и молотом, который тихо колыхался в темном небе. Прошло всего несколько минут. Караул около Мавзолея Ленина стоял неподвижно и казался призрачным из-за леденящего холода. Легкие и редкие снежинки в воздухе. Казалось, все происходит как обычно. Потом красный флаг, в торжественной тишине площади, стал медленно опускаться. Так медленно, что, казалось, талантливый режиссер специально замедлил съемку, желая сделать каждую секунду медленной, как месть, растянутой, как кошмар. Когда спуск был закончен, флагшток оставался пустым, как показалось, целую бесконечность. Такого не было ни разу, после большевистского переворота в Москве, много лет назад. Потом начал подниматься другой флаг, который был совсем неизвестен людям последних поколений. Возвращался бело-красно-синий флаг, существовавший в царской России, как будто бы в одно мгновение исчезли все семьдесят последних лет.
Я посмотрел вокруг. Я был один, вернее, почти один. Неподалеку от меня, на покрытой льдом Красной Площади, был еще один иностранный корреспондент, тоже замерзший и пораженный. Никто больше не пришел посмотреть на этот символический жест умирающей страны. Или, лучше сказать, страны, которая покончила с собой. Россияне остались дома, смотреть мертвые образы по миллионам телевизоров. И не только россияне. Это действо транслировалось во всех республиках умирающего Союза, во всех странах и континентах всего мира. Я не знаю, что испытывали миллионы советских граждан. Меня поразили эти тишина и одиночество иностранцев на Площади, которая всегда имела столь глубокое значение. Наверное, многие были в восторге. И многие - охвачены страхом.
Сейчас, через десять лет после развала СССР, многие вещи представляются в совсем ином свете, чем мы их видели тогда, в их непосредственном и хронологизированном развитии. Никогда прежде не проявлялась так четко мысль о том, что именно победители пишут историю войн. В прошлом историю холодной войны писали мы, на Западе. И не известно, является ли описание событий и их интерпретация единственно возможными или лучшими.
Например, мы все радовались концу "Империи зла", а потом обнаружили, что той самой империи приписывались чужие преступления. Что, например, не все мировые противоречия исходили из репрессивного и оппозиционного присутствия империи. То есть требуется целый ряд переосмыслений. Многие события разворачивались неправильно, много ошибок было допущено, как с их, так и с нашей стороны. И во всех случаях ошибки определялись неправильной оценкой того, что есть Советский Союз. Конечно, свою роль здесь сыграл пятидесятилетний страх, который препятствовал беспристрастному взгляду на врага. Враг всегда представляет собой нечто неизвестное. Кроме того, свое влияние оказало и наличие на Западе целого войска интеллектуалов, полностью вовлеченных в холодную войну и не пожелавших сложить оружие и после того, как враг перестал существовать.
А сейчас осталось больше ностальгии, чем надежд, - в этой стране, на этих пространствах настолько нищенской жизни, что она вызывает, действительно, лишь ностальгию по прошлому. Это их вина, поскольку они предавались иллюзиям? Или наша, поскольку мы давали им эти иллюзии? Возможно, истина где-то посередине, что, однако, не освобождает нас от нашей вины. Мы обещали демократию и благополучие за короткий срок. Они не достигли ни того, ни другого. Наверное, мы, действительно, искренне все это обещали, но были слишком наивны и забыли о возможных тупиках истории и о культурных различиях, которые существовали и не могли быть легко преодолены. Мы обещали демократию, но предоставили лишь карикатуру на демократию. Сейчас многие чувствуют себя обманутыми, поскольку мы не помогли им защититься от агрессии новой криминальной элиты, от олигархов, представляющих собой нечто среднее между старой номенклатурой и новой мафией. Но самое печальное во всей этой истории то, что демократия как основной институт западного общества дискредитировала себя в глазах десятков миллионов людей.
Как мы могли допустить столько ошибок? И в России, и во многих других бывших советских республиках население было готово с энтузиазмом принять наши ценности, нашу систему. Коммунизм потерпел крах, капитализм торжествовал, общее согласие было достигнуто. Новая Россия должна было родиться, и все же не родилась. На ее месте до сих пор остается большой вопросительный знак.
