24 марта 2004 года. Пока мы все заглядываем под сиденья наших поездов в поисках подозрительных пакетов, оставленных террористами "Аль-Каиды", россияне буксируют в порт назначения проржавевший крейсер советской постройки с его прослужившим 40 лет атомным реактором, который грозит взорваться в любой момент.
Что за странное маленькое напоминание о былых кошмарах! Атомный крейсер "Петр Великий", сегодня такой же обветшалый и ослабленный, как и коммунистическая мечта, для служения которой он был построен, должен тащить свой парящий груз в сухой док, где (надо думать) он может быть благополучно демонтирован и сделан безопасным для окружающих.
Что за унижение! Что стало с когда-то славными Вооруженными Силами Советского Союза?! Остается лишь надеяться на то, что российские возможности по поддержанию в технически исправном состоянии своего Военно-Морского Флота деградировали не настолько сильно, что Россия не сумеет справиться с этой бомбой замедленного действия, когда крейсер возвратится в порт.
Было время - фактически, на протяжении большей части моей юности - когда мысль именно о случайности такого рода была кошмаром века. На протяжении всего периода "холодной войны" (по крайней мере, с того времени, как Советы завладели секретом атомной бомбы) перспектива ядерного Армагеддона, быть может, инициированного благодаря случайности, считалась практически неизбежной.
В результате предумышленного нападения, или ядерного инцидента, или односторонних поступков какого-то одного сумасшедшего военного - вспомните сценарий фильма "Доктор Стрейнжлав"(Dr Strangelove) - мир мог быть брошен в неодолимый ад взаимного гарантированного уничтожения.
Взросление под тенью Бомбы, то есть в атмосфере некоей обреченности, было всеохватывающей темой эпохи, в которой жило поколение бэби-бумеров. Такой неотвратимой, ужасающей и отталкивающей в своих деталях казалась эта воображаемая судьба, что она почти заслоняла собой реальный опыт того периода, который, на Западе, состоял из беспрецедентного мирного бытия, процветания и персональных возможностей.
Бессчетное количество романов, фильмов и "черных" комедий базировалось на этой теме катастрофического уничтожения, которое не только погубило бы значительную часть живущих, но отравило бы Землю настолько, что она стала бы непригодной для жизни.
Трудно сегодня припомнить, как ярко все это рисовалось: те, кто остался в живых после Судного дня, умирают от гротескных травм, которые никто не хочет лечить из опасения получить радиоактивное заражение; лучевая болезнь постепенно доканчивает тех, кто укрылся в своих бесполезных бункерах. Мы запугали себя чуть ли не до смерти - и ничего такого не произошло.
Иногда происходили инциденты на ядерных объектах - "Трехмильный остров" (атомная электростанция в окрестностях города Харрисбург, штат Пенсильвания - прим. пер.) в Америке, Чернобыль в Советском Союзе - но это были локальные чрезвычайные происшествия, последствия которых можно было ограничить, а никак не глобальные кризисы.
Но риск того, что Это (подразумевалась критическая ядерная катастрофа) когда-нибудь произойдет, всегда был отдаленным главным образом потому, что никто в здравом уме не мог этого желать. Как однажды сказал Кеннеди (Kennedy), после такого события "живые стали бы завидовать мертвым". А тогда все по обе стороны конфликта хотели жить, а не умирать.
В отличие от тех сил, которые нам противостоят сегодня, все отвечали примерно одинаково на самый главный вопрос: стоит ли жизнь того, чтобы жить? Расхождения касались того, как именно нужно жить - коллективно или индивидуально - а не того, стоит ли жить вообще. Несмотря на всю смертоносную идеологическую враждебность, существовала некая общая точка соприкосновения.
Именно поэтому никогда не существовало серьезной возможности, что чрезвычайные происшествия или думающие по-своему сумасшедшие из числа военных выйдут из-под контроля. Америка и Советский Союз постоянно поддерживали контакты на официальном и неофициальном уровнях даже в самые горячие (и особенно в самые горячие) моменты "холодной войны".
Заговор в фильме "Доктор Стрейнжлав", какой бы правдоподобной ни казалась фабула этого сценария в постановке режиссера Стэнли Кубрика (Stanley Kubrick), в реальной действительности мог бы быть сорван на любом этапе, если не благодаря системе мер безопасности, которая есть у военных, то благодаря телефонному звонку по "горячей линии". Если на то пошло, политическое руководство того времени, по всей вероятности, ощущало более высокую ответственность за свое поведение именно вследствие находящейся в его распоряжении громадной разрушительной силы.
Наличие у противников ядерного оружия помогало сохранить мир, потому что все руководители были абсолютно рациональными людьми.
Все верили, по крайней мере, в теории, в то, что целью любых политических движений является улучшение качества жизни большинства людей: споры по поводу того, что именно следует делать для того, чтобы этого достичь, стали довольно-таки жаркими, но никто никогда официально не заявлял, что людям лучше умереть, чем жить. В действительности, разумеется, на кону стояли глобальные империи и возможность приобретения могущества в исторически новых масштабах.
Однако, по существу, это был спор между идеологическими системами - капитализмом и коммунизмом - обе из которых выросли из европейской эпохи просвещения. Обе они базировались на гуманитарных ценностях и рационалистических принципах.
Итак, сегодня старый советский корабль "Петр Великий" с его устаревшим атомным реактором угрожает не более чем опасным радиоактивным загрязнением, а серьезная опасность для нашей жизни исходит от совершенно новой глобальной силы, которая вовсе не является политической. По меньшей мере, это не политика в современном понимании систематической - и оптимистической - программы повышения качества жизни.
И как рациональному миру справляться с подобным иррациональным движением? Ясно одно: с таким противником у нас не остается надежды на систему мер безопасности или на "горячую" телефонную линию. Вот почему отчаянно важно не допустить приобретения этим противником ядерных возможностей - и почему так чертовски безответственно пытаться мешать американским и английским усилиям, направленным на то, чтобы этому помешать.
После долгих лет, когда мы были до смерти напуганы возможностью события, которое в действительности никогда не было вероятным, мы теперь сталкиваемся с реальной угрозой, масштабы которой почти невозможно измерить.
Признавая, что это не политика в том смысле, как мы ее понимаем, мы испытываем соблазн бороться с этой угрозой просто как с преступным сообществом: ликвидировать ее "крестных отцов", что и планирует сделать Израиль. Но сделать это можно будет лишь в случае, если мы откажемся от рационального принципа главенства закона и сами станем преступниками. Совершенно очевидно, что мы идем опасным и ранее не протоптанным путем.
