5 августа 2005 года. Знакомство россиян с другими краями не вызывает в них презрительного отношения к своей родине.
"Потому что Римини - русский город", - говорит женщина за стойкой проката автомобилей в аэропорту Римини, когда ее спрашивают, прочему она так хорошо говорит по-русски. Неделей позже пассажиры чартерного рейса, на котором Ваш покорный слуга летел из Москвы, в основном женщины, снова оказались дома, загорелые, одетые еще легче и волочившие невероятных размеров баулы, набитые итальянскими дамскими сумочками и украшениями.
До распада Советского Союза заграничные путешествия были роскошью, которая доставалась привилегированной правящей касте. Многие россияне все еще вспоминают страх и восхищение своих первых заграничных путешествий и вызванное ими тошнотворное понимание того, насколько в действительности плохо управляется и плохо питается их страна. Главный редактор журнала "Россия в глобальной политике" Федор Лукьянов вспоминает, как он потерял дар речи при виде супермаркета в одной деревне под Ганновером.
В начале 1990-х годов опыт такого рода способствовал интенсивному и длительному припадку национального самобичевания. Пятнадцать лет спустя все непредсказуемо изменилось.
В прошлом году более 6,5 миллиона россиян отдыхали за рубежом. Несмотря на то, что (российские) олигархи всегда на виду в западной части Лондона, самыми популярными местами отдыха россиян являются Турция, Китай и Египет. Некоторые из туристов в действительности являются замаскированными торговцами: регистрируясь на авиарейс из Стамбула в Москву, дородные матроны со слишком большим количеством багажных мест упрашивают иностранцев зарегистрировать на себя их ковры. (Китай, с другой стороны, все больше становится местом настоящего отдыха, особенно для жителей восточных районов Российской Федерации). Немногочисленное, но постоянно растущее число россиян открывает для себя когда-то невообразимые экзотические места вроде Мальдивских островов. Страсть к путешествиям у россиян очень сильна: Ирина Тюрина из Российского союза туристической индустрии говорит, что, когда в туристических зонах случаются несчастья, россияне последними их покидают и первыми возвращаются обратно.
Лена, ставшая сейчас юристом, говорит, что, когда впервые выезжала за пределы России, в Прагу, очень волновалась за репутацию россиян за рубежом и пыталась говорить по-английски, скрывая свою национальность. И по сей день сохраняется остаток этого нежелания признаваться в том, что ты россиянин, и общаться с другими россиянами за рубежом. Но, когда снова оказываешься дома, хулить Россию перестало быть модным.
Визы в европейские страны - участницы Шенгенского соглашения получить трудно, особенно для молодых и одиноких людей; новые визовые требования Польши заставили многих россиян отказаться от поездок в эту страну. По-прежнему труднее всего получить американскую визу. Но даже среди тех, кто ездит на Запад по делам, отношение к России и к тому, как она управляется, нередко кажется глухим к критическим сравнениям. Например, контакты с полицией в других странах, как представляется, не делают россиян более обозленными на коррумпированную абсурдность своей милиции. Возвратясь домой, говорит Катя, много путешествующая по миру москвичка, "я всегда думаю, как прекрасна моя Москва". Нам не нужно много путешествовать, сказали мне несколько россиян, чтобы понять проблемы собственной страны.
Разумеется, несмотря на туристический бум постсоветского периода, подавляющее большинство россиян никогда не покидало свою страну. То же самое было и во времена царизма, когда аристократия говорила по-французски, но большинство народа никогда не выезжало за пределы своей деревни. Некоторые современные россияне предпочитают отдыхать на родине. "Мы по-прежнему ощущаем себя континентом", - разъясняет один российский журналист. Ностальгия (и цены) вынуждают некоторых становиться постоянными посетителями бывших советских курортов, например, Абхазии, мятежного анклава Грузии, которая живет на доходы от российских туристов. Однако большинство россиян попросту слишком бедны, чтобы отдыхать где-либо еще, кроме как на шаткой даче, собирая грибы и купаясь в грязной речке.
Многие из этих россиян имеют чуть больше надежной информации об остальном мире, чем в 1980-х годах; в этом смысле, говорит г-н Лукьянов, они "все еще живут в Советском Союзе". Некоторые просто отказываются верить тому, что в других местах люди живут иначе, лучше. Когда в прошлом месяце троим московским милиционерам помешали вымогать взятку у несчастливых американцев, они были крайне удивлены, узнав, что в Америке люди не обязаны всегда иметь при себе паспорт. (Они грубо расхохотались, когда их попросили поразмыслить над тем, какой эффект их вымогательство может оказать на международные отношения.)
И длительное пребывание заграницей не меняет положения дел. Сотрудник одного захудалого московского санатория охотно вспоминал о том, как 7 лет прожил в Чешской Республике, где он женился и получал хорошую зарплату. Но когда его спросили, не хотел бы он поселиться там навсегда, он возмущенно ответил: "А зачем? Я - русский".
Россияне кажутся все более довольными, что могут вести дела с остальным миром как путем личного общения, так и путем покупки заграничных товаров, или то и другое вместе. Однако это больше не затемняет их инстинктивного национализма.
Эта модель поведения - вести дела, но оставаться индифферентным - отражает ту обидчивую внешнюю политику, которая появилась при президенте Владимире Путине, несмотря на то, что экономические связи с Западом стали крепче. На этой неделе его правительство решило, фактически, аннулировать журналистскую аккредитацию телекомпании "ABC news" после передачи в эфир интервью с Шамилем Басаевым, который публично признал, что является чеченским террористом. Еще большую тревогу вызвало недавнее заявление главы Федеральной службы безопасности РФ (наследницы советского Комитета государственной безопасности) о том, что некоторые иностранные неправительственные организации в России являются "крышей" для шпионов, любителей вмешиваться в чужие дела и смутьянов.
Социолог Алексей Левинсон усматривает в этом национализме защитную реакцию на унижение от краха советской системы, хотя национализм имеет также и более глубинные истоки. Это слишком глубокое чувство, утверждает Левинсон, чтобы можно было излечиться от него простым открытием государственных границ.
Россияне, разумеется, не единственные, кто любит свою страну. Но существующее в России сочетание гротескных социальных и политических проблем с возродившимся отвращением к внешнему влиянию (или даже идеям) представляется своеобразным и потенциально трагичным.
