27 сентября 2005 года. То, что иранский президент Махмуд Ахмадинежад (Mahmoud Ahmadi Nejad) отреагировал на приветствие президента сверхдержавы Джорджа Буша-младшего (George W. Bush) в Нью-Йорке простым жестом, является парадоксально удивительным. А то, что он ответил на жест, призывавший к заключению мира, наращиванием эскалации, является крайне вызывающим. Поскольку Буш признал, что Иран "имеет право" осуществлять "мирную" ядерную программу, он это воспринял как пролог к крупной "сделке". Но Нежад, отец бедных, не хотел разочаровать тех, кто его избрал, и поэтому он ответил на американскую морковку небольшим куском пирога, от которого, теоретически, может вкусить Вашингтон, а позднее и европейцы, предложив свой опыт и партнерство тем, кто не видит никакого вреда в своем вкладе в ядерную программу. Скорее всего, Нежад хотел, чтобы они были "служащими" и оставались в рамках норм и прав суверенитета.
Что касается возможностей сдерживания ирано-американского (и ирано-европейского) "ядерного кризиса", имевшиеся у региона надежды - и удивление, которое он испытал - быстро испарились. . . но ситуацию несколько смягчил Пхеньян. Тегеран считал свою изоляцию ловушкой, и поэтому тональность эскалации достигла своей высшей точки. Но все в зоне Персидского залива, которую эта исламская республика по прежнему предполагает сделать персидской, ожидают, что США завтра начнут против них войну, несмотря на громкие угрозы и предупреждения, исходящие от "революционных гвардейцев" и их лидера, Сафави (Safavi), который ответил на эту ловушку с помощью нефтяной силы. Более того, он также вернулся к тому, чтобы снова, впервые после избрания Ахмадинежада, угрожать ударами по интересам Вашингтона во всем мире.
В таком случае это язык войны, первым признаком которой стало заявление Ирана о всеохватывающем "противодействии" любым рекомендациям Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) в отношении передачи ядерного досье на Иран в Совет Безопасности Организации Объединенных Наций (ООН). Очевидно, что иранская эскалация, которая забросила мяч американского радикализма в поле европейцев, подошла к краю бездонной пропасти в рамках политики, которая побуждает к принятию мер в самую последнюю минуту. Подбадривает большая уверенность в том, что Россия и Китай в случае передачи этого спора на рассмотрение из Вены в Нью-Йорк прибегнут к вето в Совете Безопасности. Эта уверенность базируется, по меньшей мере, на том, что Тегерану известно, что президент Путин не позабыл удара в сердце Средней Азии, российского подворья, который нанесли американские военные базы, и поэтому он ищет возможности, чтобы ответить на односторонние акции Буша по перекройке мировых карт и на обман партнера.
В расчетах, связанных с Россией, учитываются также активные финансовые интересы, имеющие отношение к обеспечению выживания российской атомной промышленности с помощью иранских денег, в обмен на то, чтобы не хоронить объект в Бушере.
Другой гранью "ядерной" конфронтации между Тегераном и Вашингтоном является заключение перемирия в Ираке. Администрации США потребовалось определенное время, чтобы осознать пагубные результаты своей деятельности. Она более 2 лет не придавала значения просачиванию Ирана в Южный Ирак. Конфронтация в вышеназванной стране в прошлом и сегодня по-прежнему осуществляется под прикрытием таких утверждений, как "подавление мятежа" в суннитском регионе и преследование людей Заркави (Zarqawi) и "Аль-Каиды". Наращивание иранской мощи в районе, который должен стать Южной провинцией, является поразительной истиной, которая стала возможной под прикрытием дымовой завесы на Севере, повседневных убийств и целой серии взрывов, осуществленных террористами-смертниками.
Длительное время Вашингтон подозрительно наблюдал за Дамаском, который не хотел сотрудничать, но не видел иранских пальцев, которые этого не касались, поскольку на этом настаивал кабинет Джаафари (Jaafari), примеру которого последовала группировка Абдель Азиза Хакима (Abdel Aziz Hakim) и организация "Бадр" (Badr). Они утверждают, что страны региона помешались на американо-иранском "молчаливом согласии" в Ираке или, по меньшей мере, осознают опасность от ошибок Вашингтона, который не захотел признать проект Тегерана для этой страны, где преобладает язык раскольнической борьбы, которую подстегивает проект иракской конституции. Это только нормально, что любой раскол в стране Рафидана (Rafidain) не станет волновать республику Хаменеи (Khamenei)-Нежада. Причина кроется в том, что последняя планирует установить "опеку" над шиитами в Ираке и мечтает вернуть себе свою имперскую силу, которая только лишь крепнет под сокрушительным ветром, дующим в регионе по причине "достижений" США.
Предполагая наличие молчаливого "согласия" между Ираном и США, его врагом, иранскую эскалацию "ядерной" конфронтации очень трудно оправдать, кроме, разве что, заявления, что решение Ирана бросить США самый сильный вызов является результатом осознания им склонности Буша к тому, чтобы принять решение о войне и открыть уже третий фронт, после Ирака и Афганистана.
Каков бы ни был исход ирано-американской гонки за то, чтобы первым проверить край пропасти в ядерном кризисе, Тегерану, возможно, на данный момент удастся найти достаточно оправданий, чтобы осуществить свою мечту о воссоздании империи. Эта исламская республика становится самой большой нейтрализующей силой для США. . . в зоне Персидского залива и на Ближнем Востоке.
