Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Россия - не статист

Наблюдатели гадают, какие цели преследует Владимир Путин своими действиями в отношении ХАМАС и Ирана

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
В конечном итоге, Кремлю, возможно, придется взвесить, что для него важнее - риск вызвать серьезное недовольство США и к тому же иметь дело с Ираном в качестве ядерной державы, или новообретенная самостоятельность на международной арене. На этот выбор могут повлиять и определенные тактические стимулы, в том числе связанные с вступлением России в ВТО.

Недавно на российской военно-морской базе, ожидая назначенной встречи, я случайно услышал один интересный разговор. Отставной российский офицер рассказывал, что пытается получить 'боевые' за участие в одном задании еще в советские времена. Где это? - спросил его собеседник. У ливанского побережья в восьмидесятых годах - пояснил офицер. В то время Ближний Восток был одним из главных театров Холодной войны. И сегодня появляется все больше признаков, что именно этот регион Россия выбрала для нового раунда борьбы за влияние со своим старым соперником.

На этой неделе Москва вновь подтвердила свою - не слишком приятную для Америки - позицию по двум взрывоопасным проблемам этого региона: отношениям с организацией ХАМАС, победившей на январских выборах в Палестине, и 'иранскому вопросу'. На пресс-конференции в Москве российские дипломаты в очередной раз заявили об отрицательном отношении к применению силы или санкций для обуздания ядерных амбиций Тегерана. Одновременно Москва согласилась предоставить Палестинской автономии, которую теперь возглавляет ХАМАС, финансовую помощь (в отличие от США и Евросоюза, которые ее приостановили) - даже несмотря на теракт в Тель-Авиве на этой неделе.

На первый взгляд заигрывание Москвы с ХАМАС и готовность проявлять терпение по отношению к Тегерану выглядят странно, особенно с учетом того, что Россия сама страдает от исламистского террора, а Иран расположен неподалеку от нестабильного Северного Кавказа - да и вообще, она по идее должна дорожить своим статусом единственной ядерной державы в регионе. Дмитрий Песков из кремлевской пресс-службы заверяет, что Россия воспринимает иранский вопрос не менее серьезно, чем США.

Но, присмотревшись повнимательнее, можно заметить существенные различия между интересами двух держав. В глазах Кремля Иран - 'добрый сосед', не пытающийся вмешиваться в чеченские события, и россияне хотели бы, чтобы так было и дальше. Кроме того, в Москве безопасность Израиля вызывает меньше озабоченности, чем в Вашингтоне. Дмитрий Саймс (Dimitri Simes) из вашингтонского Никсоновского центра отмечает, что союзник США Пакистан, уже обладающий ядерным оружием, беспокоит Москву куда больше, чем Иран. Кроме того, речь идет о больших деньгах: Россия помогает иранцам строить атомную электростанцию. В прошлом году Москва также пообещала продать Тегерану партию зенитных ракетных комплексов - их еще предстоит поставить, но если американцы добьются своего, сделка не будет реализована.

Впрочем, еще большее значение, возможно, имеет другой фактор, связанный с 'особыми' интересами России. Как утверждает Дмитрий Тренин из Московского центра Карнеги, цель Кремля на Ближнем Востоке - продемонстрировать, что 'Россия - не статист'. Или, как выразился один представитель администрации США, недвусмысленно заявить: 'Мы снова в игре'. По его словам, цены на нефть на уровне 70 долларов за баррель придают Москве 'уверенность, какой мы не наблюдали со времен распада СССР'. А доказать, что она 'не статист', Россия может только одним способом: предпринять какие-то шаги, которые бы явно показали, что ее политика отличается от американской. И, как отмечает московский аналитик Георгий Мирский, по разным причинам наиболее подходящей ареной для таких шагов представляется именно Ближний Восток.

Именно в рамках этой новой задачи можно логически объяснить приглашение лидеров ХАМАС в Москву Владимиром Путиным (визит состоялся в марте). Публично это обосновывалось так: ХАМАС победил на демократических выборах; диалог с ним даст больше результатов, чем бойкот, тем более, что Россия, в отличие от других государств, официально не признает ХАМАС террористической организацией; возможно организацию удастся убедить проводить мирную политику, как это в свое время получилось с Ирландской республиканской армией.

По словам Евгения Примакова - бывшего премьера и министра иностранных дел, которого и сегодня считают влиятельной фигурой в российской политике - традиционно хорошие отношения с палестинцами, сирийцами и другими дают России 'особые возможности' на Ближнем Востоке. Г-н Примаков уверен, что инициатива с приглашением руководства ХАМАС была неофициально согласована с Америкой и другими заинтересованными сторонами, хотя на публике они и разразились громкими протестами по этому поводу.

Впрочем, один американский чиновник утверждает обратное: 'Нас это крайне расстроило'. Решением о финансовой помощи Палестинской автономии Россия еще больше отошла от ранее согласованной линии. Победа ХАМАС на выборах - 'сильный удар' по американской политике, как не без злорадства заметил г-н Путин - на какое-то время создала идеальную ситуацию. Как выразился Авиноам Идан (Avinoam Idan), израильский дипломат, прежде работавший в Москве, ХАМАС нужно было признание, а Кремлю - возможность продемонстрировать свою независимость.

Впрочем, путинское приглашение в адрес ХАМАС выглядит не столько проявлением хитроумного коварства, которым в свое время славился г-н Примаков, сколько признаком другой тенденции - усилением роли Кремля в выработке внешнеполитического курса. По словам американцев, для российского МИДа этот демарш стал таким же сюрпризом, как и для Вашингтона. Гадать на кофейной гуще, к кому из кремлевских чиновников прислушивается президент в этих вопросах, дело неблагодарное; однако, по словам г-на Мирского, в его окружении есть люди, приученные завязывать дружбу 'с любым бандитом на планете, который заявляет о своем американизме'.

Некоторые, утверждает г-н Саймс, считают, что г-н Путин и его предшественник Борис Ельцин проявляли излишнюю услужливость в отношении США по Косово, Ираку и вопросу об американском военном присутствии в Центральной Азии. Многие высокопоставленные чиновники рассматривают поддержку американцами прозападных сил в странах бывшего СССР как провокацию, и считают, что США намеренно саботируют процесс вступления России во Всемирную торговую организацию.

Подозрения россиян усиливаются вдвойне, если они усматривают некую связь, пусть даже самую незначительную, между обретением американцами новых друзей на постсоветском пространстве и ближневосточной политикой Вашингтона - взять хотя бы недавнее увеличение грузинского контингента в составе возглавляемых США коалиционных сил в Ираке. 'Мы хотим быть не только 'потребителями безопасности', но и участвовать в ее обеспечении, и Россия ругает нас за это', - заметила по этому поводу спикер грузинского парламента Нино Бурджанадзе.

Существует, конечно, риск, что этот новый внешнеполитический курс окажется для России контрпродуктивным, как это порой, судя по всему, случалось с экономической политикой, которой также 'дирижирует' Кремль. Тем не менее, пока что тактика 'булавочных уколов' и создания 'неприятностей' для Америки на Ближнем Востоке остается в силе, и не создает опасности серьезного 'срыва' в двусторонних отношениях. Хотя в Вашингтоне и раздаются требования, чтобы Джордж Буш 'наказал' г-на Путина за проводимую им внутреннюю и внешнюю политику, его администрация предпочитает в отношении России ограничиваться лишь периодическими 'упреками'.

Впрочем, из-за иранского вопроса ситуация может измениться. Здесь расхождение между политикой США и России начинает сужаться: как выразился один американский чиновник, сегодня две страны по крайней мере 'цитируют если не одну страницу, то хотя бы одну книгу'. Однако по мере того, как Иран занимает все более важное место в американской политике, увеличивается и значение разногласий между Вашингтоном и Россией по этому вопросу. В конечном итоге, Кремлю, возможно, придется взвесить, что для него важнее - риск вызвать серьезное недовольство США и к тому же иметь дело с Ираном в качестве ядерной державы, или новообретенная самостоятельность на международной арене. На этот выбор могут повлиять и определенные тактические стимулы, в том числе связанные с вступлением России в ВТО.

Порой в действиях российских властей тесно переплетаются национальные и личные интересы (в том числе финансовые). Возможно, именно в этом кроется объяснение недавно выплывшей наружу странной истории о том, что россияне (по утверждению Пентагона) передавали иракцам разведданные накануне и в ходе войны 2003 г. (Кремль все это отрицает). Столь же загадочным выглядит визит, который нанесли в Багдад перед началом вторжения двое отставных российских генералов - сторонников 'жесткой линии', или переправка людей, документов и бог знает чего еще из иракской столицы в Сирию - утверждается, что автоколонну лично возглавил российский посол.

Американцев, похоже, все это волнует меньше, чем можно было бы ожидать. Возможно, они пришли к выводу, что указанные чиновники действовали по собственной инициативе, или утешились мыслью - что бы ни замышляла Россия, на исход событий это не повлияло. Впрочем, есть и другая вероятность: они просто решили, что 'ближневосточный вальс' Вашингтона с Москвой - дело слишком тонкое, чтобы возобновлять старые споры.