Нация, объединенная когда-то потрясениями и чувством собственной незащищенности, оказалась сегодня расколотой из-за неудач и взаимных упреков
Утром 12 сентября 2001 года американцы проснулись совсем в другой стране. Они увидели, как рассыпались в прах башни-близнецы Всемирного торгового центра, как горел Пентагон, а поле в Пенсильвании превратилось в кладбище. Почти 3000 человек погибло, и вдвое больше было ранено в тот самый кровавый день в истории Америки после битвы при Антьетаме в 1862 году. Они увидели, как их президент - самый могущественный человек в мире - перелетал с одного места на другое. И они увидели лицо своего нового врага. До 11 сентября мало кто слышал об Аль-Каиде, даже в администрации президента. Но после того дня никто уже не мог избавиться от образов Усамы Бен Ладена и его агента Мохаммеда Атты (Mohammed Atta).
То, что 11 сентября кардинально изменило Америку, трудно оспорить. С того момента президент Джордж Буш почти ничем другим и не занимался. Однако некоторые изменения оказались неожиданными. Кто мог подумать в те дни, когда потрясенная страна сплотилась вокруг своего флага, что через пять лет партийные разногласия усилятся как никогда? Кто мог подумать в те дни, когда президент клялся воздать по заслугам людям, "разрушившим эти здания", что пять лет спустя господин бен Ладен будет по-прежнему на свободе, а Америка увязнет в Ираке?
Первой реакцией после 11 сентября стало единение нации. Страна украсилась флагами. 11 сентября магазин Wal-Mart продал их 116 тысяч, а на следующий день 250 тысяч. Общее настроение стерло межпартийные распри. Отпетый консерватор, конгрессмен Дик Арми (Dick Armey) клал руку на плечи махровой представительнице левых, члену Конгресса Максин Уотерс (Maxine Waters). Президент Буш обнимался в Сенате с лидером демократов Томом Дэшлом (Tom Daschle). Консерваторы осуждали проповедников-евангелистов Джерри Фалуэлла (Jerry Falwell) и Пэта Робертсона (Pat Robertson) за то, что те в эфире говорили, будто 11 сентября стало божьей карой "атеистам, сторонникам легализации абортов, феминисткам, геям и лесбиянкам". Левые устраивали разносы Сьюзан Сонтаг (Susan Sontag) за ее предположение о том, будто нападение террористов стало расплатой за преступления Америки.
Эти нападения резко свернули "каникулы истории", которые наступили с распадом Советского Союза. Они также мгновенно разрушили американское ощущение неуязвимости - ведь, несмотря на всю свою военную мощь и крепостной ров из двух океанов, страна оказалась совершенно открытой для нападений фанатиков, живущих в афганских пещерах.
Все это создало соответствующий настрой для критичного самоанализа. Newsweek на своей обложке вопрошал: "Почему они нас ненавидят?" Книги по исламу возглавили списки бестселлеров. Но 11 сентября сформировало и более глубокое чувство - желание отомстить. Через три дня после нападений прихожане Национального кафедрального собора в Вашингтоне завершили поминальную службу по погибшим исполнением "Боевого гимна республики".
В администрации возникло более мстительное настроение и стремление дать масштабный ответ. 11 сентября Буш сделал вывод, что Америка находится в состоянии войны. В тот же день он заявил, что не будет проводить различий между террористами и теми, кто их укрывает. Эти заявления быстро назвали "доктриной Буша". Америка не хотела ждать следующего удара: она жаждала перенести войну на территорию противника. И в виду имелась не только Аль-Каида. Любое государство, финансирующее террористов или поставляющее им оружие массового уничтожения, должно было ответить за свои действия, даже если угроза эта была не полностью доказана. Америке нужно было не просто вылечить симптомы болезни. Она должна была искоренить причины возникновения исламского терроризма.
Сильная, но уязвимая
Доктрина основывалась на двух противоречивых убеждениях: что Америка достаточно могущественна для наведения в мире порядка, и что она уязвима для новых, еще более страшных атак. Затем вице-президент Дик Чейни (Dick Cheney) провозгласил собственную политику под названием "Доктрина 1 процента". В ней утверждалось следующее: даже если существует один шанс из ста, что террористы могут завладеть оружием массового уничтожения, Америка будет действовать так, будто такие шансы вполне реальны.
11 сентября дало мощный толчок Бушу. После терактов количество американцев, поддерживавших президента, подскочило с 50 до 90 процентов. Это был самый высокий из когда-либо зарегистрированных рейтингов президента. В течение 16 месяцев он оставался на уровне выше 60 процентов - самый длительный бум президентской популярности после Второй мировой войны. Кроме того, 11 сентября изменило и личность Буша: сынок богатых родителей, выросший в тени своего всего добившегося папаши, обрел дополнительную твердость и решительность.
Администрация беззастенчиво использовала популярность президента для укрепления исполнительной ветви власти. После 11 сентября она разработала проект самого крупного расширения полномочий исполнительных органов со времен Франклина Рузвельта (Franklin Roosevelt). Буш объявил себя "президентом военного времени". И он принял ряд решений, которые позже крепко ему аукнулись. Это и прослушивание телефонных разговоров без официального решения суда, и создание военных трибуналов. Даже имея гарантии согласия сговорчивого конгресса, он предпочитал все делать сам. Сенатор-республиканец Чак Хейгел (Chuck Hagel) жаловался, что администрация обращается с конгрессом как с "конституционной помехой".
"Явился для проигрыша"
В то же время, 11 сентября усилило республиканцев, одновременно ослабив демократов. Во второй половине 20-го века республиканцев начали считать более заслуживающей доверия силой в вопросах национальной безопасности. К 2001 году это поняли и демократы, но они не знали, что делать. Сначала они попытались сменить тему на более выигрышные для них проблемы: здравоохранение и образование. Но потом, выбрав своим кандидатом в президенты Джона Керри (John Kerry), демократы заигрались, превратив свой съезд в Бостоне в 2004 году в митинг ветеранов вьетнамской войны. На нем господин Керри, откозыряв собравшейся аудитории, представился ей по-военному четко: "По вашему приказанию явился".
Республиканцы достигли значительных успехов на промежуточных выборах 2002 года, укрепив свой контроль над палатой представителей и оккупировав Сенат. Лишь в третий раз после гражданской войны президентской партии удалось увеличить свое представительство на промежуточных выборах. А в 2004 году Буш на президентских выборах набрал больше голосов, чем любой из президентов за всю историю страны. 11 сентября еще больше укрепило позиции республиканцев. Когда речь зашла о том, чтобы "сохранить Америку сильной", опросы общественного мнения показали, что республиканская партия в 2002 году опережает соперника почти на 40 очков. На съезде партии в Нью-Йорке двумя годами позже каждый выступавший, а активнее всех Руди Джулиани (Rudy Giuliani), бывший героическим мэром этого города в 2001 году, взывал к урокам того огненного дня.
Чувства межпартийного единения, возникшие после 11 сентября, не могли сохраняться вечно. И тем не менее, крайне удивительно, как быстро теплое чувство национального единства и мужества превратилось во взрывоопасный межпартийный раскол. Первые перемены можно было увидеть в мятеже Говарда Дина (Howard Dean) против демократического истэблишмента, когда он добивался от партии своего выдвижения в кандидаты на пост президента. По его мнению, именно этот истэблишмент позволил Бушу превратить сентябрьские теракты в карт-бланш для его собственной партии. И перемены эти можно увидеть не только в политике, но и в массовой культуре. Музыкант Нил Янг (Neil Young) в сочиненной им в 2001 году песне "Let's Roll" воздавал должное мужеству пассажиров, атаковавших угонщиков самолета, который упал в Пенсильвании. А теперь он поет об импичменте президенту.
Главной причиной межпартийной борьбы стала война в Ираке, которая расколола общество еще больше, чем Вьетнам. Сразу после событий 11 сентября американцы были готовы обвинять в них Саддама Хусейна: в ходе опросов спустя два дня после трагедии 34 процента респондентов заявляло о "высокой вероятности" его личной причастности к атакам, а 44 процента говорило об "определенной вероятности". Огромное большинство в обеих партиях - 80 процентов республиканцев и 69 процентов демократов - поддержало войну с Ираком.
Но консервативные ястребы активнее всех указывали на эту связь. На совещании в Кемп-Дэвиде сразу после событий 11 сентября заместитель министра обороны Пол Вулфовиц (Paul Wolfowitz) трижды заявлял, что Америка должна нанести удар по Ираку, а не по Афганистану. Но многие демократы неизменно скептически относились к этой войне. 126 демократов в палате представителей и 21 сенатор-демократ голосовали против резолюции о войне в Ираке в октябре 2002 года. Демократическая антивоенная оппозиция усилилась, когда Америке не удалось получить санкцию ООН на свержение Саддама Хусейна. И противостояние превратилось в неистовое негодование, когда Америка не смогла найти в Ираке оружие массового уничтожения и подавить сопротивление. Сегодня у левых самый большой гнев вызывает уверенность в том, что Буш использовал 11 сентября для реализации своих давних планов свержения иракского президента.
Но причиной поляризации Америки является не только Ирак. Партийными пристрастиями отчасти руководил политический оппортунизм, поскольку республиканцы постарались воспользоваться 11 сентября для привлечения на свою сторону избирателей. Как могли демократы простить республиканцев за то, что те заклеймили позором ветерана вьетнамской войны Макса Клеланда (Max Cleland), потерявшего там три конечности, за его излишнюю мягкость в отношении терроризма, делающую его якобы недостойным переизбрания в Сенат в 2002 году? Но в основе раскола лежали также мировоззренческие различия во взглядах (хотя и временно приглушенные) на роль Америки в мире.
Левые особенно активно начали вновь проявлять свои подозрения в отношении американской мощи, которые существовали у них до 11 сентября, а возможно и до Клинтона. Исследование, проведенное в ноябре 2005 года Массачусетским технологическим институтом, показало, что лишь 59 процентов демократов по-прежнему поддерживает решение о вторжении в Афганистан - на фоне 94-процентной поддержки республиканцев. Представители Century Foundation в ходе своего исследования попросили левых и консерваторов расставить в порядке приоритетности две главные цели внешней политики. Консерваторы во главу угла поставили уничтожение Аль-Каиды. Левые отвели этой задаче лишь десятое место.
Очень заманчиво поддаться искушению и продолжать твердить о том, что спустя пять лет после 11 сентября Америка почти совсем не изменилась. Сохранилось множество черт "досентябрьского" политического ландшафта - односторонне настроенный президент, практически поровну поделенный в своих партийных пристрастиях электорат, республиканская партия, любящая размахивать флагом, и демократическая партия, обеспокоенная проблемой внешнего долга больше, чем терроризмом. Но вглядитесь поглубже, и вы увидите драматические перемены.
Главная перемена - это усиленное внимание к национальной безопасности. В 2000 году, несмотря на серию все более разрушительных терактов, включая первое нападение на Всемирный торговый центр, лишь 12 процентов американцев считало "международные дела" "важной проблемой". Сегодня эти международные дела находятся в центре внимания.
Тень 11 сентября будет нависать и над промежуточными выборами. Председатель Национального комитета республиканской партии Кеннет Мельман (Ken Mehlman) утверждает, что важнейшим вопросом в ноябре будет следующий: "Верите ли вы, что мы находимся в состоянии войны?" Демократы в ответ заявляют, что из-за своей войны в Ираке и пренебрежения к вопросам внутренней безопасности Буш делает Америку все менее безопасной.
11 сентября может также оказать свое влияние и на президентские выборы 2008 года. Джон Маккейн (John McCain) (тот, которого пытали вьетнамцы) и господин Джулиани (геройски проявивший себя 11 сентября) - эти два наиболее вероятных кандидата от республиканцев, имеют репутацию, прекрасно подходящую для нашего измученного террором мира. Претендент номер один от демократов Хиллари Клинтон (Hillary Clinton) шлифует свой собственный образ "крутой дамы" в сенатском комитете по делам вооруженных сил.
Огромное внимание к национальной безопасности отражает второе большое изменение: новое для американцев, но сохраняющееся чувство незащищенности. Это чувство с годами только усиливается. Война в Ираке показала, как трудно Америке использовать свою военную мощь для переделки мира. Фиаско, которое потерпели США в поиске оружия массового уничтожения в Ираке, лишь подчеркивает слабость их разведывательных служб. Действия по ликвидации последствий урагана "Катрина" очень драматично продемонстрировали то, о чем не раз уже говорилось в докладах Конгресса: что администрация сделала недопустимо мало для предотвращения очередной катастрофы.
И наконец, 11 сентября превратило президента Буша в важную персону. До нападения террористов Буш выглядел как президент малого калибра: Да, о нем спорили, но спорили по незначительным поводам. Утром 11 сентября Буш читал группе школьников сказку про любимого козленка. Его спичрайтер Майкл Герсон (Michael Gerson) готовил речь о воспитании характера и об этике. Америка и сегодня полна разногласий по поводу Буша. Сторонники считают его "преобразователем", подобным Рональду Рейгану (Ronald Reagan). А по мнению критиков, он - бедствие - пожалуй, самый худший президент за всю историю Америки. Это утверждает ученый-историк из Принстона Шон Виленц (Sean Wilentz). Но благодаря 11 сентября никто не может игнорировать Буша как простую сноску в книге.
____________________________________________________________
Почему для Америки все кончено ("The Independent", Великобритания)
Конец 'ковбойской дипломатии' ("Time", США)
