У тех стран, где у власти стоят любители поднимать шум по всякому нефтяному поводу, далеко не всегда складываются самые выгодные отношения с энергетическими компаниями
Неоколониализм, жестокая эксплуатация, грабеж, иудины деньги - такое впечатление, что для критики нового иракского закона о нефти любые выражения хороши. Если закон пройдет в его нынешнем виде, слабое правительство Ирака, живущее единственно поддержкой Америки, получит полную возможность за гроши раздавать национальное достояние, подписывая неразумно щедрые контракты с иностранными нефтяными компаниями. По крайней мере, так утверждают многие, в особенности радикалы, считающие, что вообще вся стратегия Америки в регионе - не что иное, как меркантилизм с бомбами.
Не отстает от них и Венесуэла, всерьез собравшаяся пересмотреть даже те немногие контракты с западными нефтяными компаниями, которые до сих пор не подвергались переписыванию. Все более жесткие позиции занимает и президент России Владимир Путин, не скрывающий, что иностранных нефтяников уже никто не будет встречать так же радушно, как в 90-е годы. По всему миру, от Алжира до Китая, государственная власть меняет условия вложений в нефть и газ, всякий раз утверждая, что государство не получает справедливой доли прибыли. В прошлогоднем всплеске цен на нефть и газ противники капитализма увидели долгожданную возможность изменить мировой баланс сил и влияния, ослабив как монстроподобные корпорации, так и наиболее близкие к ним государства.
И все же, хотя криков на эту тему раздается великое множество, пока что сами владельцы энергоресурсов не в состоянии прийти к консенсусу о том, что такое, на их взгляд, справедливые условия. Надо заметить, что страны, от которых исходит самая резкая риторика, подчас не получают от контрагентов всего, что хотят. По словам эксперта консалтинговой компании PFC Energy Саада Рахима (Saad Rahim), различные государства получают от торговли нефтью очень разные доли выручки - от 90 до 10 процентов. Столь пестрая картина объясняется многими причинами, из которых государственная политика 'нефтяного самоопределения' - отнюдь не самая важная. В некоторых странах запасы невелики, трудноизвлекаемы, или их присутствие вообще не доказано, поэтому, чтобы привлечь иностранцев, им приходится предлагать очень выгодные условия. В других странах деловой климат в принципе не благоприятен, вести бизнес там рискованно (в том числе и из-за того, что в прошлом нефтяная отрасль там уже национализировалась), и им тоже, чтобы заманить инвесторов, приходится предлагать им преференции. Где-то власти соглашаются пожертвовать частью прибыли ради того, чтобы создать рабочие места или диверсифицировать экономику.
Иногда государство (и даже самые богатые страны, в том числе и США, здесь не исключение) получает меньшую долю доходов от нефти, чем рассчитывает, по причинам менее глобального характера, среди которых не последнее место занимает простая некомпетентность. Американские чиновники, по их собственному признанию, по недосмотру не включили в контракты на бурение в федеральных водах, подписанные с нефтяными компаниями в 1998 и 1999 годах, один важный пункт, в отсутствие которого бюджет недополучил целых 14 миллиардов долларов. Причем те же самые чиновники сегодня, выступая в Конгрессе, утверждают, что попытки вернуть деньги обойдутся государству еще дороже, так как придется тратиться на судебные процессы, а начисленные платежи будут поступать с задержками. В бедных же странах, где чиновникам платят мало и они коррумпированы, возможностей держать нефтяников в узде еще меньше.
Общая ошибка, которую совершают все энергетические страны - близорукость при подписании контрактов, когда в документах не учитывается возможность изменения цен на нефть. Венесуэла подписала контракты, о пересмотре которых сегодня заходит речь, в 90-е годы, когда за нефть давали не больше 10 долларов за баррель. При таких ценах процесс извлечения хотя бы чего-нибудь полезного из огромных запасов 'тяжелой' венесуэльской нефти, похожей на деготь, был cлишком трудоемок, чтобы давать прибыль, и поэтому государство, подписываясь под такими проектами, обеспечивало им льготы по налогу на прибыль и брало однопроцентные роялти. В последние же несколько лет, когда цены на нефть удивительно быстро пошли вверх, эти поблажки стали казаться неприлично щедрыми.
Другое место, где подобным образом изменились обстоятельства - это Россия. В 1994 году, когда подписывался контракт с консорциумом во главе с Royal Dutch Shell на освоение нефтегазовых ресурсов тихоокеанского шельфа, Россия была разорена, и ей отчаянно нужны были инвестиции. Чтобы инвестор взялся за такую сложную задачу в стране с таким непредсказуемым политическим климатом, правительство согласилось отказываться от своей доли прибыли до тех пор, пока инвесторы не окупят свои затраты. Однако правительство не предвидело задержек в освоении месторождений и того, что затраты по смете практически удвоятся. Это разрушило всю схему и отодвинуло день получения прибылей далеко в будущее.
Большинство нефтяных стран пытается уйти от столь жесткого режима соглашений, но пока что между ними нет согласия в том, какой режим должен прийти ему на смену. Во многих странах власти подписывают с компанией контракты в учетом изменения условий, то есть при росте цен на нефть либо соответственно вырастает ставка налога, как в Малайзии, либо увеличивается доля продукции, которую забирает себе государственная компания, как в Азербайджане.
В некоторых странах, среди которых, например, Ангола, власти даже выделяют нефтяным компаниям определенный 'уровень отсечения' прибыли; все, что выше него, достается государству. Однако подобные договоренности неизбежно приводят к спорам о том, насколько оправданны те или иные затраты и вложения, из которых извлекается прибыль. По условиям контрактов, заключенных на бурение на ангольском шельфе, компании больше зарабатывают, если бюджеты проектов превышают первоначальные сметы - как говорит Грэм Келлас (Graham Kellas) из консалтинговой компании Wood Mackenzie, так можно дойти и до позолоченных приборов в корпоративной столовой. Иран, например, заставляет подрядчиков самостоятельно финансировать практически весь объем превышения сметы, а это огромный риск, поскольку во всем мире растут цены на материалы и рабочую силу.
Иногда, увлекаясь националистической риторикой, государство может потерять саму суть вопроса. Например, Катар, принимающий крупные западные компании с распростертыми объятиями, в результате все же отбирает у них гораздо большую долю прибыли, чем любая из стран Южной Америки, где так любят покричать о том, что пора покончить с иностранной эксплуатацией. По расчетам Wood Mackenzie, в Эквадоре - даже после прошлого года, когда для нефтяных компаний был введен налог на сверхприбыль, - доход на каждый добытый баррель все равно остается выше, чем на Аляске, крупнейшей нефтеносной провинции Америки. Последние налоговые новации в Великобритании предусматривают, что компаниям приходится отдавать гораздо больше денег, чем в той же Венесуэле, а по доле отбираемых государством будущих прибылей британские налоговики оказались даже более алчными, чем российские.
Те, кто объявляет очередной раунд 'ресурсного национализма', даже друг с другом не всегда согласны в том, что, собственно, это выражение означает. В Ираке самая радикальная позиция состоит в том, что любое соглашение, в принципе дающее иностранным нефтяным компаниям право официально претендовать на иракские нефть и газ, уже является непростительным нарушением государственного суверенитета. Однако именно к таким контрактам толкает иностранных нефтяников президент Венесуэлы Уго Чавес (Hugo Chávez). Эта загадка, кстати, разрешается довольно просто: зачастую иностранные нефтяные фирмы готовы хорошо платить не только за право качать нефть, но и за формальное владение ею, потому что в последнем случае их отчетность - в частности, в Америке - выглядит гораздо красивее.
Националисты, кроме всего прочего, постоянно стараются настроить государственные компании на то, чтобы те играли все более значительную роль в нефтяной промышленности - для них это и вопрос национальной гордости, и возможность сформировать национальные отраслевые кадры. Но образование государственной нефтяной компании - это само по себе весьма затратное предприятие. Такие компании практически никогда не достигают таких же возможностей и такой же эффективности, как их партнеры из частного сектора, и зачастую работают лишь до тех пор, пока не выработается ресурс экспроприированных активов. После того, как гигантская российская нефтяная госкомпания 'Роснефть' захватила месторождения своего частного конкурента "ЮКОСа", объемы добычи нефти на них упали, хотя сейчас они снова растут. Даже восстановив контроль над нефтяной промышленностью, российское государство не достигло тех же объемов добычи, чем они могли бы быть, если бы в отрасль вкладывалось больше денег частных инвесторов то есть недополучило доходов.
Более простой и зачастую более эффективный способ максимизации доходов государства - это повышение налогов (Россия, кстати, этот способ тоже использовала). Например, в Норвегии налог на прибыль нефтяных компаний просто невообразимый - 87 процентов. При этом государственная компания Statoil, активно вкладываясь в бурение новых скважин и установку новых платформ, компенсирует всего 6-7 процентов общей прибыли по отрасли.
Самый, пожалуй, красивый способ, который может использовать государство - опросить инвесторов на предмет максимальной доли доходов от любого из предлагаемых месторождений, которую они готовы отдавать, и затем отдать права на освоение месторождения тому, кто предложит больше всех. Такой аукцион прошел в Ливии в 2005 году, и в результате инвесторы согласились отдавать более 90 процентов любой нефти, которую они найдут на десяти из двадцати трех предлагавшихся участков. Как показывают эти цифры, даже сами нефтяники постепенно приходят к мысли о том, что самые прибыльные контракты - не всегда самые лучшие, поскольку государственная власть, как правило, характеризуется реваншизмом и в будущем наверняка разорвет любую сделку, условия которой покажутся ей - задним числом - слишком обременительными.
Цикл многих крупных проектов может составлять двадцать лет или даже больше, причем финансирование рассчитывается именно исходя из этого ожидаемого цикла. В этих условиях гораздо предпочтительнее иметь дело с жестким, но предсказуемым режимом, чем с тем, который предлагает золотые горы, а впоследствии часто или резко меняет свою позицию. Правда, если мерить по этим меркам, утверждает Рахим, самое плохое место для вложений в нефть - это не Венесуэла и не Россия, а Великобритания, постоянно играющая налоговыми ставками.
____________________________________________
Россия: силовые игры с энергией ("The Washington Times", США)
