From The Economist print edition
Во многих странах вопрос о преподавании отечественной истории в школе вызывает жаркие споры - особенно в те моменты, когда там идут дискуссии о национальной идентичности в целом
Если верна поговорка 'прошлое - это неизведанная земля', то раньше в ирландских учебниках истории ее ландшафт выглядел достаточно просто. 750 лет, со времен первого вторжения англичан, Ирландия страдала под игом иноземного монарха. Затем, в пасхальные дни 1916 г., ее храбрые сыны восстали против тирана; лидеры повстанцев были казнены, но их дело восторжествовало, и с тех пор Ирландия (а точнее 26 из 32 ее графств) живет спокойно и счастливо.
Эпизоды, не вписывающиеся в эту картину, вроде вооруженного конфликта между ирландскими националистическими группировками в 1922-23 гг., попросту замалчивались. 'Гражданская война воспринималась как некий 'конфуз', о ней почти не упоминалось', - рассказывает Джимми Джойс (Jimmy Joyce); он заканчивал школу в Дублине в 1950-х гг.
Сегодня школьный курс истории в Ирландии уже лишен упрощенческого подхода. На уроках детям не стесняются рассказывать о фактах, которые нельзя подогнать под схему противоборства героев с тиранами, например о том, что сотни тысяч ирландцев - как протестантов, так и католиков - сражались в рядах британской армии в двух мировых войнах.
С чем связаны эти перемены? Во-первых в 1980-х гг. у некоторых ирландцев стал вызывать беспокойство тот факт, что примитивная версия национальной истории подпитывает конфликт в северной части острова. Затем стало слабеть влияние католической церкви, чей авторитет зиждился на искусном сочетании католицизма с патриотизмом. Наконец, свою роль сыграли и факторы общего порядка: государству, которое обрело богатство, уверенность в себе и космополитизм, уже незачем вдалбливать подрастающему поколению упрощенные идеи, особенно если они способны поощрять насилие.
Споры о том, 'что говорить детям' о национальной истории, идут чуть ли не во всех странах мира, и многие из них, должно быть, завидуют Ирландии. Ее безболезненный переход от националистической к объективной версии истории - скорее исключение, а не правило.
Зачастую школьная программа по истории красноречиво свидетельствует о самовосприятии нации и ее элиты - считают они себя жертвами колониализма или носителями имперской идеи, которой они могут по-прежнему гордиться, или, напротив, каяться в прошлых грехах. К примеру, важным этапом в современной истории Мексики стала разработка 15 лет назад новых учебников, отличавшихся чуть меньшим антиамериканизмом.
Многие государства рассматривают преподавание истории и внедрение в умы патриотических мифов как одну из своих стратегических задач; другие считают, что этот предмет должен прививать детям привычку мыслить самостоятельно. Кроме того, как показывает опыт ряда стран, школьные программы истории, независимо от желания педагогов и политиков, лишь до определенного предела могут расходиться с настроениями в обществе.
Возьмем Австралию. Ее премьер-консерватор Джон Говард (John Howard) уделяет истории особое внимание. На 'историческом саммите', который он организовал в августе прошлого года, преподавателей призывали к 'воссозданию последовательного нарратива' о прошлом страны. Критики-либералы восприняли это как обреченную на провал попытку возродить романтическую версию заселения континента белыми в 18 веке. Эта концепция начала уходить в прошлое в 1980-х гг., когда в школьных программах возобладал 'ревизионистский' либеральный вариант, в рамках которого 'заселение' стало называться 'завоеванием', и впервые привлекалось внимание к истории аборигенов и женщин.
Насколько эти политические баталии затрагивают само преподавание истории в космополитичной Австралии? За 11 лет правления г-на Говарда некогда популярные понятия 'культурного многообразия' и 'примирения с аборигенами' исчезли из политического лексикона. Но не из классов. В Австралии школьные программы контролируются властями штатов, а не Канберрой. В большинстве регионов история Австралии стала частью курса обществоведения, зачастую довольно путанного. Однако в самом многонаселенном штате - Новом Южном Уэльсе - где этот предмет остается самостоятельной дисциплиной, попытки г-на Говарда внедрить патриотическую концепцию отечественной истории встречают стойкое сопротивление.
В сиднейской Риверсайдской школе для девочек, где директорствует Джуди Кинг (Judy King), учатся представители 40 с лишним этнических групп. 'Им просто невозможно излагать одну-единственную версию, и мы этого, естественно, не делаем, - объясняет она. - Мы рассказываем о различных понятиях, которыми характеризуется заселение страны белыми: колониализме, завоевании, геноциде. Имеют ли все эти точки зрения право на существование? Несомненно. В чем здесь проблема? Если премьер-министр требует заменить их одним-единственным нарративом, то я, как человек, преподающий историю 42 года, могу сказать - он получит серьезнейший конфликт в обществе'.
Том Ин (Tom Ying), учитель истории в Бервудской школе для девочек, тоже в Сиднее, рос в китайской семье в белой Австралии 1950-х гг. В его школе большинство учеников - дети иммигрантов, и Ин считает, что о мрачных аспектах европейской колонизации Австралии нельзя умалчивать: 'Если вы освещаете события лишь с одной стороны, иммигрантов, женщин и аборигенов такая история просто не будет интересовать'.
Итак, в Австралии относительно 'мягкая' (по общемировым меркам) попытка возродить некое подобие национальной идеологии обречена на провал. В России, напротив, жесткое насаждение идеологических постулатов в целом, и патриотического варианта истории в частности, до сих пор многим - включая элиту - представляется естественным.
Красноречивым свидетельством о том, какому видению прошлого отдает предпочтение президент Владимир Путин, стало учреждение в России нового национального праздника - он отмечается 4 ноября и призван заменить прежнюю коммунистическую 'красную дату', годовщину Октябрьской революции 7 ноября. Новый праздник связан с событиями 1612 г., когда русские после периода смуты выгнали из Москвы католические польско-литовские войска. Таким образом, несмотря на состоявшуюся на этой неделе дружескую двадцатипятиминутную беседу г-на Путина с папой Бенедиктом XVI, российский президент сделал национальным праздником дату, которая, по словам российского историка Андрея Зорина, символизирует 'изоляцию и сопротивление' западному христианству.
Поскольку для того, чтобы те или иные тенденции и идеи, продвигаемые элитой, достигли школьных классов, требуется время, в российской школе по-прежнему царит либерализм. Традиции ельцинской эпохи, когда ее отпустили в 'свободное плаванье', еще живы, и учителя фактически могут преподавать историю так, как они считают нужным. Однако они уже готовятся к грядущим переменам. Как раздраженно заметил один либерально настроенный учитель истории, 'Представить себе не могу, что уже через год мы будем вынуждены объяснять первоклассникам значение нового праздника'. А это значение отчасти связано с тем, что жесткий порядок - меньшее зло по сравнению со 'смутой', будь то в начале 17 века или в ельцинские годы.
В Южноафриканской республике, где власть белого меньшинства рухнула одновременно с крушением коммунизма в Европе, власти, похоже, лучше справились с созданием новой версии национальной истории, избежав соблазна просто поменять одну догматическую идеологию на другую. 'Главные принципы новой школьной программы - это общность и примирение', - объясняет Линда Грисхольм (Linda Chisholm), участвовавшая в разработке новых учебников после ликвидации апартеида. 'Мы учим школьников работать с первоисточниками - устно-историческими или письменными документами, а не кормим их из учебника, как с ложечки', - добавляет Алед Джонс (Aled Jones), учитель истории из Школы Бридж-хаус в провинции Кейп. Помогает делу и продуманное переименование символики и юбилеев: так, если раньше 16 сентября отмечалась годовщина подавления белыми поселенцами восстания зулусов в 1838 г., то теперь этот праздник называется Днем примирения.
По этим меркам многие страны Северного полушария явно отстают. К примеру, на юго-востоке Европы в острой полемике относительно истории схлестнулись прежние элиты, рассматривающие преподавание этого вопроса как стратегически важный вопрос, и сторонники нового подхода, отстаивающие свободомыслие.
В современной Турции школьный класс традиционно считается полем битвы за умы и сердца молодого поколения. Каждый учебный день начинается с того, что дети хором повторяют: 'Я турок, я честен и трудолюбив' - и горе тому малышу, кто запнется хоть в слове, потому что турецкий язык для него не родной. В старших классах армейские офицеры регулярно проводят с учениками беседы об 'основах национальной безопасности'.
В этой обстановке история неизбежно 'воспринимается как 'чувствительный' предмет, который должен контролироваться государством', - отмечает турецкий историк Танер Акчам (Taner Akcam). За откровенную оценку печальной судьбы, постигшей армян в Османской империи в 1915 г., его и сейчас, после переезда в США, подвергают преследованию турецкие националисты. Однако в последние годы под давлением Евросоюза в школьные учебники вносятся определенные поправки: в последнем издании британцев по-прежнему называют 'хитрыми и коварными', но о греках говорится уже не столь негативно, как раньше. Ученый-педагог Нейир Бектай (Neyyir Berktay) полагает, что новые учебники стали 'значительно лучше'; однако и им далеко до признания идеи о том, что в пределах турецкого государства может существовать культурное многообразие.
В соседней Греции острые разногласия вызвал новый учебник для двенадцатилетних. В нем подвергаются сомнению некоторые исторические эпизоды, дорогие сердцу многих греков - в частности, версия о 'тайных школах', где священники, пренебрегая запретом завоевателей-османов, учили молодежь читать и писать на родном языке.
Если в Ирландии религиозный национализм слабеет вместе с влиянием католичества, то в Греции лидеры православной церкви, например, Христодул, архиепископ Афинский, гораздо упорнее борются за сохранение националистического духа, который, поначалу, правда, с неохотой, поддержали их предшественники в 19 веке. Их оппонентами выступают представители новой научной школы по истории Балкан: ее концепции стали отражением трансграничного диалога между учеными. Конечным результатом дискуссии становится более объективная версия истории - хотя, как отмечает греческий психолог-педагог Талия Драгона (Thalia Dragona), учебники, авторы которых стремятся к объективности, порой проигрывают в яркости изложения.
Некоторые греки возражают: 11-12 лет - слишком юный возраст, чтобы самостоятельно доискиваться до фактов. В интернетовской дискуссии по поводу нового учебника один из участников возмущается: 'В университете цель изучения истории - установить подлинные факты. Но в начальной школе у этого предмета совсем иная цель - формирование исторического сознания и социальной идентичности!'
_________________________________________________
Уроки истории 'профессора' Путина ("Le Figaro", Франция)
Москва должна заплатить долг памяти ("Le Figaro", Франция)
История по г-ну Путину ("The Washington Post", США)
Опасная историческая амнезия ("Liberation", Франция)
