Статья опубликована 2 сентября 1843 года в первом номере журнала The Economist
Russia. By. J.G. Kohl. One vol. 8vo. Chapman and Hall. 1842.
_______________________
Это одна из приятнейших книг о путешествиях, которые нам когда-либо доводилось прочесть. Она представляет собой сокращенный перевод с немецкого девяти набранных убористым шрифтом томов в восьмую часть листа и описывает вид и характер немалой части России и ее обитателей. Многим для путешествия в Россию не хватает ни денег, ни времени, даже если они горячо желают узнать больше о народе, занимающем столь значительную часть нашего мира и играющем сегодня столь важную роль в делах Европы. Думаем, что таковым мы можем смело рекомендовать книгу г-на Коля: он не только внимательно смотрел и слушал во время своего путешествия, но и хорошо описал увиденное и услышанное.
Каждый, кто хоть раз пытался поглотить тот сор, что ежедневно предлагается публике в виде книг путешествий, носящих название 'записок', 'дневников', 'размышлений' и пр. и пр., поймут, что наши слова о книге г-на Коля - не пустая похвала. Для написания сносной книги почти на любую тему обычно требуется труд, немного раздумий и опыт в области сочинительства, но если целью ставится описание страны или народа, то публика, похоже, считает, что книгу, достойную уважения, может написать каждый - юнец, только что вышедший из колледжа, гвардейский унтер-офицер, утонченная дама и титулованный олух.
В жизни подобных произведений обычно лишь два этапа; благодаря неуемной похвале, они обретают эфемерное существование, лежа на полках библиотек клубов и в лондонских гостиных или циркулируя в сельском книжном обществе, они заставляют зевать жену пастыря и дочь помещика: это первый этап. Что же касается второго, то поинтересуйтесь о нем у сундучных дел мастера. Но мы вовсе не желаем, чтобы наше мнение о книге г-на Коля принималось на веру, и постараемся доказать, что наша похвала справедлива, хотя отрывки из его произведения вряд ли дадут представление о той живости, которой все оно проникнуто.
Нам рассказывают о дорогих винах, но ни одно из них не сравнимо по цене с принадлежащими Императору водными потоками: 'Северная зима шесть месяцев в году держит прекрасную нимфу Невы в ледяных оковах. Обычно не ранее, чем в начале апреля, вода получает достаточно тепла для того, чтобы освободить ее из темницы. Тогда комендант крепости при всех знаках отличия, подобающих его чину, садится в изящную гондолу и направляется в императорский дворец, расположенный прямо напротив. Он наполняет большой хрустальный кубок невской водой и преподносит его Императору, который выпивает ее за здоровье дорогих жителей своей столицы. Пожалуй, нет на земле столь же дорогого бокала воды, ибо, прежде чем вернуть кубок коменданту, Император наполняет его дукатами. По крайней мере, таким был обычай; но оказалось, что кубок имеет прискорбную склонность к увеличению, поэтому Император начал замечать, что каждый год ему приходится пить все больше воды, и все большим числом дукатов платить за нее. Наконец, он решил, что пора договориться с комендантом, который теперь каждый раз получает установленную сумму в 200 дукатов'. - С. 14.
Но вот сам Император, чьи владения простираются от Китая до Германии, и от Северного полюса до Персии: 'Адмиралтейство окружено бульваром и двумя рядами деревьев. Обычно во время парада под этими деревьями прохаживаются зрители. Как правило, парадом командует сам Император. Император, скачущий со своим блистательным штабом, - само по себе зрелище, которое стоит увидеть. Это красивый, величественный человек. Рядом с ним скачет его старший сын, а за ними - рой кавалеров, из коих каждый - не менее, чем княжеский сын в чине генерал-майора. Когда приближается этот великолепный кортеж, солдаты, выстроенные в шеренгу, берут ружья на караул, а зрители обнажают головы. 'Здорово, ребята!' - таково приветствие Императора; 'Рады стараться, Ваше Величество' - ответ, гремящий в унисон из тысяч глоток'. - С. 34.
Император не знает покоя: 'Однако чужестранцу не нужно идти на парад лишь для того, чтобы увидеть Императора - его можно встретить пешим, конным или на дрожках в любой части Санкт-Петербурга и в любое время суток. Ни у одного другого монарха нет такой массы дел на улицах городах, как у наследника Петра Великого. Он должен инспектировать общественные заведения, проводить осмотры, присутствовать на народных празднованиях, надзирать за строительством новых зданий, не говоря уже о многочисленных частных визитах к тем, кого он решил удостоить столь высоким знаком своего расположения'.
Как и первые римские императоры, он стремится обезоружить зависть, избегая явной демонстрации превосходства: 'Появляясь на публике, Император всегда держится на удивление просто и непритязательно. Передвигаясь по улицам своей столицы, он обычно пользуется санями или дрожками, запряженными одной лошадью, а его tetegue не намного лучше тех повозок, которыми пользуются крепостные. Однако этот обычай свойствен не одному лишь нынешнему Императору: его ввел Петр Великий и восприняли его преемники'.
Следующий рассказ служит интересным доказательством влияния, которое он имеет на подданных. Это случилось
'в 1832 г., когда в Санкт-Петербурге свирепствовала холера, и когда чернь, ежедневно собирающаяся на сенном рынке, уверовала в то, что зараза принесена не Богом, а докторами. Говорили, что врачи отравляют народ, и однажды утром, раззадоренная собственными абсурдными подозрениями, толпа подняла настоящий бунт. Потерявшие рассудок седобородые босяки бешено носились по улицам, набросились на холерные повозки, заставили пациентов вылезти из них, распрягли лошадей и, разгромив повозки, бросили их обломки в Фонтанку, а затем забаррикадировали рыночную площадь телегами с сеном, которые были поставлены на подходах к ней. Бунтовщики провели ночь за своими заграждениями и на следующее утро решили поступить с докторами так же, как поступили с повозками.
Соответственно, рано утром был атакован и приступом взят большой холерный госпиталь. Толпа выбрасывала врачей - по большей части, немцев - в окно и разрывала их на части, а пациентов разносили по домам, чтобы освободить их от тех, кого сочли их мучителями. Император, прибыв вскоре после этого из Царского Села, немедленно направился на рынок в открытом экипаже без какого-либо военного эскорта. При его приближении баррикады исчезли. Его экипаж подъехал ко входу в церковь, где он помолился и осенил себя крестным знамением, а затем кратко обратился к толпе. Он повелел народу встать на колени и просить Бога о прощении грехов; и вся эта толпа, бывшая недавно столь буйной, преклонила колена по приказанию своего суверена и беспрепятственно позволила полиции войти в свои ряды и спокойно передала ей зачинщиков бунта, которых препроводили в тюрьму'. - С. 58.
Мы увидели Императора, а вот его подданный. Мужик принадлежит к 'черни', как в России называют низшие слои: 'На первый взгляд, в русском мужике есть нечто в высшей степени отталкивающее. У него длинные и косматые волосы, такова же и его борода; лицо его грязно, он вечно шумит, а в своей овчине он, скорее, похож на разбойника и убийцу, чем на человека, преданного мирным занятиям. Однако это лишь кажущаяся грубость - она в меньшей степени принадлежит самому человеку, чем его волосам и бороде, его грязной овчине и его густому низкому голосу. Чужестранец, способный обратиться к нему на его родном языке, вскоре обнаружит в мужике добродушное, дружелюбное, безобидное и послушное создание. 'Добрый день, братец, как жизнь?' 'Добрый день, батюшка, все, слава Богу, хорошо. Чего изволите?' И при этих словах его лицо озаряет застенчивая улыбка, стягиваются шапка и рукавицы, поклон следует за поклоном, и он ловит вашу руку, проявляя врожденную вежливость и добродушную сердечность'. - С. 63.
Но, как это ни прискорбно, мужик, при всем своем добродушии и вежливости, по словам нашего автора, способен быть и мошенником и горьким пьяницей. А также он хитроумен, как показывает следующий анекдот: 'Император пожелал торжественно иллюминировать Александровскую колонну: был указан размер круглых ламп, и колбы были заказаны санкт-петербургской мануфактуре, где рабочие тщетно трудились, чуть не теряя сознание, над тем, чтобы выдуть колбу желаемого размера. Заказ должен быть выполнен, но как?
Тому, кто бы решил эту проблему, была назначена большая награда. Вновь рабочие надрывали животы, и цель казалась недостижимой, но, наконец, явился один русский с длинной бородой и объявил, что может сделать это: у него сильные и здоровые легкие, но для начала ему нужно ополоснуть рот холодной водой, чтобы освежить их. Он приложил губы к трубке и дунул с такой силой, что стеклянный шар раздулся почти до нужного размера и вот уже достиг и превзошел его. 'Остановись, остановись, - кричали зрители, - слишком велика, да и как ты это сделал?' 'Дело нехитрое, - сказал бородач, - но для начала, где моя награда?' И когда обещанный подарок был в его руках, он объяснил. Часть воды он оставил во рту, откуда она попала в пылающий шар, а там, став паром, оказала ему добрую услугу'.
Г-н Коль пишет для нас портрет наших соотечественников, живущих в Санкт-Петербурге, и сходство надо признать удовлетворительным.
'Англичане образуют еще более обособленную колонию, чем немцы, в среде коих много русских подданных; они же всегда остаются 'заморскими гостями', которые в мирное время пользуются привилегиями уроженцев этой страны, не разделяя их бремена. Свою корпорацию они называют Санкт-Петербургской Факторией. У них есть своя церковь, и живут они замкнуто, презирая все прочие народы, в особенности же принявших их русских; ездят в английских экипажах; охотятся на медведя на берегах Невы так же, как на тигра - на берегах Ганга; отказываются снимать шапки перед Императором и смотрят свысока на всех, хвастаясь тем, что без них здесь не обойтись, и что их флот непобедим'.
Как они смотрят свысока на русских, так и те смотрят на них снизу вверх.
'По мнению рядового русского, весь европейский мир разделен на две части: на 'нашу сторону' и 'вашу сторону', причем к последней он причисляет всю Европу, не принадлежащую России. Вторую половину Европы он также называет 'чужой землей' и в общем считает, что все там высшего качества: люди отменны, природа чрезвычайно красива, произведения искусства и промышленности безупречны. Оттуда родом те самые 'Inostranzi', мудрые люди, понимающие все лучше, чем он сам, и столь многому его обучающие'.
Нижеследующее мы приводим как замечательный пример того, что подобные причины имеют подобные следствия, и того, насколько владеющая землей аристократия даже в абсолютной монархии способна пользоваться силой закона ради достижения личных интересов:
'Помещики взялись учитывать свои большие неиспользуемые капиталы и крепостных и создавать мануфактуры на своей земле, под управлением собственных рабов. Все эти ярмарки и рынки внутренней России изобилуют бумагой, товарами из железа, кружками, чайниками и тому подобным от Демидовых, Яковлевых, Карповых и пр. Эти могущественные влиятельные аристократы-заводчики служат во многих случаях большим препятствием к улучшению качества изделий мелкими, но более умелыми производителями, которым привилегированные монополисты не позволяют вступить в конкуренцию. В этом смысле русская аристократия находится в том же положении относительно производящей промышленности, что и английская относительно сельскохозяйственной.
В Англии, где так велика потребность во ввозе сырья, принадлежащее могущественной аристократии исключительное право собственности на землю не только делает хлеб дороже, но и препятствует улучшению сельского хозяйства. В России, где имеется избыток сырья, но недостаток в изделиях, члены аристократии, производящие для себя, потребовали ввести высокий налог на зарубежные товары, и, отчасти потому, что их общественное положение дает им естественное преимущество, отчасти - в силу развития той или иной отрасли промышленности они объединяются, дабы получить у правительства монополию, лишая другие классы возможности изобретения и приобретения и заставляя их по этой самой причине платить больше за необходимые им изделия'. - С. 125.
На этом мы завершаем наши отрывки. Мы взяли их из одной лишь части книги, а потому в будущем, когда представится случай, возможно, приведем и другие. Однако мы надеемся, что извлекли достаточно для того, чтобы доказать, что не заблуждаемся, считая, что книга г-на Коля принадлежит к числу тех, коих не только чтение, но и обладание по прочтении доставляет удовольствие. Мы догадываемся, что в настоящее время автор пребывает в нашей стране, и, если это так, то надеемся, что наш портрет в полный рост выйдет у него так же умело, как и изображение русских.
* Вероятно, опечатка, должно быть 'telegue' - '(русская) телега' (фр.) - прим. пер. (Вернуться к тексту статьи)
* В оригинале - слово 'mobility', образованное из 'mob' - 'толпа, чернь' и 'nobility' - 'знать' - прим. пер. (Вернуться к тексту статьи)
* В оригинале - Karpzoffs - прим. пер. (Вернуться к тексту статьи)
___________________________________
Как Англии лучше всего вести войну с Россией ("The New York Times", США)
В 11:35 перед проклятыми московитскими пушками . . . ("The Times", Великобритания)
Насколько сильна Россия? ("The New York Times", США)
