From The Economist print edition
Некогда здесь были гигантские статуи Сталина и Ленина. Словно языческие боги, они возвышались, лицом друг к другу, над каналом, соединяющим реки Москву и Волгу. Этот канал, построенный в тридцатые годы прошлого века - в том числе и силами заключенных ГУЛАГа, - в одной советской энциклопедии описывался как 'прекрасный архитектурный ансамбль нового социалистического типа, отражающий творческую силу советского народа, воодушевленного великими идеями строительства коммунизма'. Вскоре после смерти Сталина его статую взорвали, но Ленин до сих пор стоит над Дубной - образцовым научным городом, в свое время олицетворявшим достижения Советского Союза в ядерной физике.
Сегодня Дубна стремится стать лицом высокотехнологичной диверсификации в России. Недавно она получила статус свободной экономической зоны - местные высокотехнологичные компании платят меньше налогов и освобождаются от таможенных пошлин. А на левом берегу Волги по проекту британских архитекторов строится новый город. Россия надеется, что Дубна превратится если не во вторую Силиконовую долину, то уж во всяком случае во второй Бангалор. Именно сюда Анатолий Карачинский, глава крупнейшей российской ИТ-компании IBS, планирует перевести сотни своих программистов.
Дубна - закрытый город в послевоенное время - после смерти Сталина стала штаб-квартирой международного института ядерной физики, в работе которого участвовали и другие страны Варшавского договора. Это был своего рода ответ Советского Союза на ЦЕРН - европейскую организацию по ядерным исследованиям, которая тогда только что открылась в Женеве. С одной стороны, город строго охранялся КГБ (здесь также были расположены военный завод и ракетное конструкторское бюро). С другой - в Дубне ученые и инженеры могли пользоваться такими свободами и привилегиями, о которых большинство советских граждан могло только мечтать.
Когда Советского Союза не стало, бюджет науки мгновенно сократился в двадцать раз. Тем не менее, дубнинский институт все же выжил.
- Наука переживала чуму и войны, так почему же она не должна была пережить развал Советского Союза? - спрашивает Юрий Оганесян, возглавляющий лабораторию ядерных реакций.
Эксперименты продолжались даже при отсутствии денег. Напротив, в 90-е годы было сделано очень многое: открыты новые сверхтяжелые ядра, начата работа университета, восстановлен ускоритель.
- Он, может быть, и не очень красивый, но зато самый мощный в мире, - говорит Оганесян, оптимистически указывая на огромное скопление магнитов и труб.
В отличие от большинства российских исследовательских институтов, из Дубны мало кто уехал на Запад. Выжили, что даже более удивительно, и конструкторские бюро, и военные заводы. Преступные банды, в девяностые годы разрывавшие на части российские промышленные города, не решались проникать в Дубну, которую по-прежнему охраняли спецслужбы. Что же касается экономического шока переходного периода, то он, по словам динамичного мэра Дубны Валерия Проха, был смягчен ростом малого бизнеса.
- Мы убрали все барьеры - и за два года зарегистрировали 2 тысячи новых компаний, и семьсот из них работает и сегодня.
Одна из этих компаний построила первый в России коммерческий ускоритель частиц. Сейчас он используется для производства фильтров, отделяющих плазму крови от красных телец.
В прошлом году Владимир Путин, тогда еще президент России, заявил, что 'быстрое развитие фундаментальной науки становится необходимым и основным условием модернизации российской экономики и завоевания [Россией] одного из лидирующих мест в мире'. И, поскольку цены на нефть уже несколько лет высоки, деньги снова перестают быть проблемой: в 2007 году Россия вложила 130 миллиардов рублей в государственную корпорацию нанотехнологий, которую уже сравнивают с 'Манхэттенским проектом'. В ядерный институт Дубны вернулся даже Китай, ушедший в 1956 году, после развенчания Сталина Хрущевым.
Впрочем, самая большая проблема для высоких технологий в России - не отсутствие денег или идей. Самая большая проблема - это всепроникающая бюрократия, слабая судебная система и культура коррупции. Не потому ли нанотехнологическая госкорпорация пока что нашла всего один подходящий проект для вложений (да и тот зарегистрирован в Нидерландах)? В структуре российского экспорта доля высокотехнологичной продукции - всего 0,6 процента - по словам члена Российской Академии Наук Владимира Фортова, это 'просто стыдно'. По его словам, за последние пятнадцать лет Россия не вывела на рынок ни одного серьезного нового лекарства. Средний возраст российских ученых - далеко за пятьдесят, а главной статьей доходов российских научных институтов остается продажа или сдача в аренду своих зданий или земли.
Что же касается российских изобретений, то они по большей части доводятся за рубежом. Цепочки, которая превращала бы инновации в рыночный продукт, просто не существует, считает Фортов. И главное, что необходимо для создания этой цепочки, указывает он - это не плодить госкорпорации, а освободить систему от бюрократии и дать возможность частным компаниям работать свободно.
- Все остальное мы уже попробовали - и знаем, что результата оно не дает.
______________________________________________
Городок ученых выживает благодаря коммерции ("NRC Handelsblad", Голландия)
У того, кто встречается с российскими учеными, возникает впечатление, что здесь втирают очки ("Deutschlandfunk", Германия)
Юрий Израэль: Управлять климатом можно и 'некиотским' методом ("Het Financieele Dagblad", Голландия)
