Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Журналисты на российско-грузинской войне

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Российско-грузинская война стала первым масштабным вооруженным конфликтом, проходившим не только на поле боя, но и на экранах телевизоров - в прямом эфире.

Российско-грузинская война стала первым масштабным вооруженным конфликтом, проходившим не только на поле боя, но и на экранах телевизоров - в прямом эфире.

Журналисты, оснащенные оборудованием, которое позволяет быстро и качественно передавать в редакции текст, звук и изображение, пытались найти самые зрелищные кадры, проинтервьюировать самых известных политиков, наглядно показать страдания и ужасы войны.

А редакции, в свою очередь, желая опередить конкурентов, немедленно транслировали полученные материалы в эфир или ставили на страницы интернет-изданий.

Но "война в прямом эфире" меняет статус журналистов и их изданий в ходе конфликта, так как им уже не достаточно лишь показывать ход военных действий. Ибо репортеры, рассказывающие о том, что видят, не дают сколько-либо полной картины происходящего, им недоступен военно-политический контекст конфликта.

И политики поняли это раньше, чем многие журналисты. Они поняли также, что журналистов нужно использовать, чтобы война - или та ее часть, которая идет в телевизоре, - проходила к их выгоде.

Немного истории

Первая революция в освещении войн произошла, наверное, в 1870 году, когда репортер лондонской Times Вильям Говард Рассел спешно вез в редакцию репортаж с места битвы у французского городка Седан, где германские войска окружили и разбили французскую армию.

Битва при Седане была важнейшим событием франко-прусской войны, а поражение Франции в этой битве в итоге привело к падению Второй империи Наполеона III.

Рассел спешил. Чтобы не терять времени, он писал свой репортаж по ночам. Но приехав в Лондон, вдруг с удивлением обнаружил, что другие газеты напечатали отчеты о битве на два дня раньше.

А получилось это потому, что корреспонденты конкурирующих изданий послали свои статьи по телеграфу. Таким образом, появление телеграфа резко изменило скорость журналистской работы и приблизило читателей газет к боевым действиям.

И чем больше развивалась техника, тем ближе придвигалась война к аудитории СМИ. С появлением компактных фотокамер возник жанр фронтовых фотографий, одним из непревзойденных мастеров которого считается Роберт Капа, а с развитием кино и радио появились радиорепортажи и киносъемки прямо с театра боевых действий.

Еще больше приблизились боевые действия к читателю, слушателю и зрителю с появлением портативных видеокамер. Операторы могли теперь снимать войну "ближним планом", находясь непосредственно в окопах и показывая все ужасы с максимально близкого расстояния и максимально точно.

Они это делали на Карабахской войне, в Кувейте, на Балканах...

Информация о войне публиковалась буквально в режиме реального времени. Так было и во время натовских бомбардировок Белграда, а потом во время иракской операции.

Развитие интернета, через который сейчас можно посылать и фото, и звук, и видео, окончательно закрепило "эфирный" статус боевых действий в ходе прошлогодней пятидневной августовской войны.

Журналисты на войне

При освещении вооруженных конфликтов журналисты, в общем, занимаются тем же, чем и в мирное время, а именно: показывают, комментируют, анализируют.

И лучшее место для этого, конечно, - передовая.

Но в современных войнах, проходящих преимущественно в воздухе, передовой как таковой может и не быть. Как не было ее в российско-грузинской войне. И журналисты либо ездили от одной полуобезлюдевшей деревни к другой, либо прижимались к командным пунктам, где можно было получить чуть больше информации, чем у растерянных, ничего не понимающих мирных людей.

Но командные пункты показывали журналистам только ту часть войны, которая выгодна им. То есть представляли свою сторону жертвой, а сторону противоположную - агрессором.

Чтобы выглядеть жертвой, надо просто чтобы журналистам показали (а те - рассказали своей аудитории), что "не мы начали". А также что среди погибших и пострадавших были женщины и дети.

Убийства, паника, крики и плач - все это создает в глазах людей, находящихся за тысячи километров от конфликта, картину избиений, образ жертвы.

Военные репортеры понимают, что эти картины эффектны и правдивы (ведь люди действительно страдают), а экстремальные эмоции вызывают сочувствие аудитории.

Журналистам, комментирующим и анализирующим, не обязательно ездить на фронт. Они должны видеть и показывать контекст происходящего, его военно-политическое обрамление.

Поэтому их работа может основываться на тех интервью и репортажах, которые добывают репортеры. Но, конечно, лучше, если комментаторы и аналитики окажутся как можно ближе к тем, кто принимает решения, чтобы суметь получить информацию "из первых рук", от руководителей - военных и политических, - чьи приказы заставляют действовать массы людей и военную технику.

Естественно, высокопоставленные военные и политики должны показывать комментаторам ту часть войны, которая им выгодна. Они должны выглядеть ответственными руководителями, радеющими за свой пострадавший народ-жертву чужой агрессии.

А это значит, что политики и военные используют журналистов, чтобы война - или та ее часть, которая проходит в телевизоре, - проходила к их выгоде.

Понимают ли это журналисты?

'Мы проиграли в информационной войне'

Эту фразу произносят все участники всех конфликтов последних лет. Ее повторяют так часто, что она теряет часть смысла, становясь просто эмоциональной формулой, фиксирующей статус жертвы.

Если говорить о российско-грузинской войне, то явственно прослеживаются две линии, две стратегии информационного поведения.

Если Грузия была заинтересована в симпатиях западного мира, то руководство и СМИ России сконцентрировали свою деятельность на русскоязычной аудитории, живущей, главным образом, в странах СНГ.

Поскольку Би-би-си является западной вещательной компанией, то автор этой статьи в ходе войны мог с легкостью дозвониться до членов правительства Грузии, чтобы получить комментарий о происходящем в стране. У меня были номера мобильных телефонов министров, которые, как правило, отвечали на звонки и не отказывались представлять свою точку зрения.

Не удалось мне лишь интервью с президентом Саакашвили, который, как мне говорили в его пресс-центре, в те дни отказывался говорить по-русски.

Каждый день в ходе войны пресс-центр правительства Грузии высылал мне SMS-сообщения на мобильный телефон, в которых говорилось о действиях российских вооруженных сил на территории Грузии. Подавляющее большинство этих сообщений соответствовало действительности.

Грузинские власти организовывали для журналистов поездки в "горячие точки", показывая им разрушения, причиненные действиями россиян.

Официальная же Москва была для нас практически недоступна. Можно разве что вспомнить беседу с вице-премьером Сергеем Ивановым в программе Hard Talk на Би-би-си. Была одна или две поездки для репортеров, организованные командованием российских сил.

И были журналисты, погибшие в Южной Осетии.

Были журналисты, раненые в ходе обстрелов и ограбленные мародерами, шнырявшими по южноосетинским дорогам и селам. Собственно, моих коллег из западных СМИ в ходе войны, за редкими исключениями, просто не впускали на территорию Южной Осетии.

При этом именно на западных телеканалах появились самые скандальные кадры, связанные с этой войной, - Саакашвили, нервно жующий свой галстук, и он же, убегающий от российского самолета.

Вопросы, вопросы

Российско-грузинская война, как другие масштабные вооруженные конфликты, поставила перед журналистикой ряд вопросов. И главный, конечно, - это вопрос независимости.

Насколько в реальности независимы журналисты, и возможно ли в принципе непредвзятое освещение событий такой значимости и такой эмоциональной силы? И если мы, журналисты, хотим оставаться независимыми, то как этого добиться?

Ведь военные и политики обладают властью "пускать" или "не пускать" журналистов в те места, которые им выгодно или невыгодно показывать публике. На моей памяти эта власть была ясно продемонстрирована в первой чеченской войне, а затем и в ходе вторжения сил коалиции в Ирак.

И что делать журналистам? Пробиваться в "закрытые зоны", рискуя собственной жизнью (что, собственно, и делают некоторые наши коллеги), или отсиживаться в штабах и столицах, получая комментарии от высоких должностных лиц?

И сможем ли мы показать войну, не искажая при этом общей картины? Да и журналистское ли это дело?

Обсудить публикацию на форуме

_________________________________________________________

"Репортеры без границ": Россия опасна для журналистов ("BBCRussian.com", Великобритания)

Российские журналисты "стали политэмигрантами" ("BBCRussian.com", Великобритания)

Кавказская война своими глазами ("Delfi", Эстония)

Михаил Саакашвили: 'Все - российская пропаганда' ("Cicero", Германия)