Этого отрицать нельзя: во всем мире политика обменных курсов беспорядочна и лишена теоретического обоснования. Хотя степень беспорядочности различна, Россия близка к званию чемпиона в этой области.
До Первой мировой войны все было просто. Почти все пользовались золотым стандартом, и, если в той или иной стране цены становились слишком высокими, то их надо было снижать. В межвоенный период от золотого стандарта отказались, и на смену ему пришли конкурентные девальвации, равносильные жесткому протекционизму.
После Второй мировой войны Бреттон-Вудская система восстановила фиксированные обменные курсы, основанные на долларе и золоте. Но в начале 1970-х, когда американское доминирование начало ослабевать, рухнули и фиксированные обменные курсы, а монетарный хаос способствовал стагфляции (высокая инфляция при низких темпах роста).
В 1980-е американский экономист Милтон Фридман, премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, президент США Рональд Рейган и Бундесбанк испробовали такое средство, как монетаризм или таргетирование роста денежной массы. Они утверждали, что центральные банки должны задать такую планку монетарной экспансии, которая определит и инфляцию и обменный курс, но ничего хорошего из этого, на самом деле, не вышло. Взаимосвязь монетарной экспансии и инфляции была слишком неубедительной и неопределенной, чтобы сдерживать рост инфляции при помощи предложения денег.
Когда в 1989-1991 гг. во всей Восточной Европе рушился коммунизм, возобладали две альтернативные идеи. Первая заключалась в том, что обменный курс должен быть фиксированным, чтобы функционировать в качестве номинального критерия для сдерживания инфляции. Первые страны, добившиеся стабилизации, фиксировали свои обменные курсы хотя бы в течение какого-то времени. Это были Польша, Чехия, Словакия, Эстония, Латвия и Литва.
Альтернативный вариант применялся там, где резервы были слишком незначительными для какого-либо фиксирования обменного курса, и поэтому обменный курс должен был колебаться более или менее свободно. Именно с такой ситуацией столкнулись Россия и все остальные постсоветские страны. У России вплоть до лета 1995 г. были слишком незначительные резервы и слишком крупный дефицит бюджета, чтобы она могла позволить себе фиксированный обменный курс. Стабильный обменный курс вызвал чрезмерный приток международного капитала в 1996 и 1997 гг., что способствовало финансовому краху 1998 г., хотя основной причиной был все же крупное положительное сальдо бюджета.
Точно так же и финансовый кризис 1997-98 гг. в Восточной Азии был, по сути, вызван привязкой курсов национальных валют, которая привела к крупному притоку краткосрочного капитала. Там повышался дефицит по текущим счетам и увеличивался объем внешнего долга. Увы, нынешний восточноевропейский финансовый кризис - это, по большому счету, повторение восточноазиатского. Вновь целый ряд развивающихся экономик стремился к безопасности, которую якобы дает привязка обменного курса. В большинстве стран это вылилось в крупный дефицит по текущим счетам и рост внешнего долга - точно так же, как в Восточной Азии в 1997-98 гг. Россия не страдает от этих проблем благодаря гигантскому профициту своего бюджета в 2000-2008 гг., но там сохраняется инфляция, выражаемая двузначными числами.
В России царит иллюзия, согласно которой административный контроль над номинальным обменным курсом позволит стране сохранить конкурентоспособность. Но на самом деле значение имеет реальный обменный курс, включающий в себя инфляцию. В отличие, например, от Китая, Россия не сумела стерилизовать дефицит по текущим счетам и притоки капитала. В связи с высокой инфляцией Москва уже несколько лет является одним из самых дорогих городов мира.
Мало значения имеет то, привяжет ли Россия рубль к доллару, евро или корзине из обеих валют, равно как и широта диапазона. Фундаментальная истина такова, что любая привязка обменного курса подрывает контроль страны над инфляцией. Экономисты говорят о невозможной троице: нельзя одновременно иметь фиксированные обменные курсы, свободное движение капитала и независимую монетарную политику. Одним из трех нужно пожертвовать.
Если обменный курс фиксированный, а капитал движется свободно, то страна не может вести независимую монетарную политику, поскольку, повысив процентные ставки, она привлечет капитал, а не охладит экономическую активность. Последствием этого для России и других восточноевропейских стран с привязкой обменных курсов были негативные реальные процентные ставки. Это происходило в Восточной Европе в 2006-2007 гг. и привело к мощному перегреву и высокой инфляции.
Очевидное решение - допустить свободное колебание обменного курса для того, чтобы сфокусировать монетарную политику и контролировать инфляцию процентными ставками. В 1990 г. Новая Зеландия первой применила так называемое инфляционное таргетирование. Идея была проста: Центральный банк должен задать разумную планку инфляции - как правило, 2 процента в год - и стараться направлять инфляцию к этой планке путем корректировки процентных ставок и применения других монетарных инструментов - таких, как резервные коэффициенты и продажа облигаций.
Система работала хорошо, и инфляционное таргетирование применяется в 20 развитых и продвинутых развивающихся экономиках. Среди них Швеция, Норвегия, Польша, Чехия, Австралия, Южная Корея, Канада, Чили и другие ключевые страны Латинской Америки - страны, которые успешно переживают нынешний кризис. Вдобавок, многие центральные банки - такие, как Европейский Центральный банк, Федеральная резервная система США и Банк Японии близки к инфляционному таргетированию, хотя их подход несколько нетрадиционен.
Можно утверждать, что в условиях нынешнего финансового кризиса в Латинской Америке ситуация с экономическим ростом гораздо благоприятнее, чем в России, главным образом потому, что Латинская Америка широко применяет инфляционное таргетирование с плавающими обменными курсами, а Москва упорно контролирует обменные курсы, а не инфляцию.
Хотя финансовое положение России остается обнадеживающим, в последний год страна вела политику обменных курсов из рук вон плохо. Во время глобальной дефляции у России инфляция в 11 процентов. Постепенная девальвация, продолжавшаяся с ноября по январь включительно, вызвала резкое сокращение денежной массы и объема кредитных ресурсов, что, в свою очередь, привело к резкому снижению валового внутреннего продукта более чем на 10 процентов за первую половину 2009 г. Вдобавок, страна потеряла более 200 миллиардов долларов своих валютных резервов.
Возникает естественный вопрос: как можно было допустить, чтобы в экономической политике воцарился подобный абсурд, нанесший такой ущерб уровню жизни? Ответ, который мы слышим чаще всего, заключается в том, что постепенная девальвация - это очень хитроумная политика по неявному спасению крупных российских корпораций. Что ж, это не должно быть целью государственной политики.
Напротив, австрийский экономист Фридрих Хайек приветствовал кризисы капитализма, поскольку они очищают экономику от устаревших и неэффективных предприятий. Стоит ли говорить, что многие из крупнейших недееспособных корпораций России номинально принадлежат государству? Вместо того, чтобы воспользоваться кризисом для реструктуризации и модернизации экономики страны, Кремль манипулирует обменным курсом, чтобы сохранить друзей за счет народа.
И это еще один довод в пользу того, чтобы Россия разрешила свободное колебания курса рубля и таргетировала низкую инфляцию.
Андерс Аслунд, старший научный сотрудник Института международной экономики им. Петерсона, соавтор, вместе с Эндрю Качинсом (Andrew Kuchins), книги 'The Russia Balance Sheet' (Россия: подведем баланс)
______________________________________________________
Иллюзорный ренессанс ("Radio Free Europe / Radio Liberty", США)
Для русских нет никакой рецессии ("The Korea Times", Южная Корея)
