Двадцать лет тому назад среди немцев мало кто радовался падению стены и гибели первого рабоче-крестьянского государства на немецкой земле. Большая часть населения смирилась с существованием Германской демократической республики. Для правых Восточная Германия была буферной зоной между свободным миром и империей зла, этаким уголком родины под иностранным управлением, который когда-нибудь в отдаленном будущем предполагалось освободить - примерно тогда же, когда пересекутся друг с другом две параллельные прямые. Но важнее для всех было поддерживать статус-кво. Вот почему Федеративная республика Германия поддерживала ГДР займами и субсидиями. За каждого политзаключенного, которого отпускали на Запад, правительство ФРГ выплачивало правительству ГДР около 90 тысяч немецких марок. С виду это казалось гуманитарной акцией, а на самом деле службы безопасности Востока, таким образом, получали стимул арестовывать как можно больше диссидентов, чтобы потом "продавать" их на Запад. Без материальной поддержки Запада ГДР, возможно, рухнула бы намного быстрее.
Что касается левых, то для них ГДР была иностранной территорией, где, тем не менее, говорили по-немецки; этакой второй Германией, которая лучше первой, где многое еще плохо, но самое главное достигнуто: уничтожена гегемония капитала и введена диктатура пролетариата. А тот факт, что заодно с гегемонией в ГДР уничтожили и многое другое - свободу слова, например, и свободу перемещения, и представление об индивидуальной ответственности, и свободные выборы, и независимые суды, - так это было неважно, левым-то необязательно было переезжать жить на Восток. Левые наблюдали за экспериментом с безопасного расстояния, и его внезапный конец вселил в них гнев и горе.
Гюнтер Грасс (Gunter Grass) называл разделение Германии "наказанием за Аушвиц", которое страна еще не успела отбыть до конца (даже спустя сорок четыре года после окончания Второй мировой войны). Писатель Cтефан Гейм (Stefan Heym) - один из привилегированных диссидентов ГДР, за которым правительство одновременно ухаживало и шпионило, - испытал отвращение, когда его сограждане восприняли открытие границ как повод сходить по магазинам. До падения стены Гейм сам нередко бывал в универмаге Kaufhaus der Westens в Западном Берлине, где он покупал все предметы быта, которые в ГДР не продавались. Со своим американским паспортом Гейм имел возможность в любое время, когда хотел, ездить в Западный Берлин; и в Kaufhaus, и в кафе Kranzler через улицу его очень любили, считая писателем-нонконформистом.
Ни одна страна не исчезла с карты мира так аккуратно, как ГДР, но ни одна разделенная страна никогда не испытывала таких проблем с определением себя самой. Поляки смогли сделать это после трех разделов и более чем столетия "несуществования как нации", а вот немцы, находящиеся в намного лучших условиях и терпевшие всего сорок лет, похоже, не имеют на это воли, причем ни в политическом, ни в эмоциональном смысле.
Несмотря на миллиарды, ежегодно вкладываемые в восстановление Востока, бывшие граждане ГДР чувствуют еще более сильную дискриминацию в отношении себя, чем когда-либо. В 1999 году, спустя десять лет после падения стены, был проведен опрос, по итогам которого выяснилось, что немцы с Запада и Востока отдаляются друг от друга все сильнее и сильнее.
"Немцы с Востока чувствуют себя... как граждане низшей категории все сильнее и сильнее, и из-за этого, как и было в ГДР, замыкаются в сфере личного".
В 2009 году - еще одно десятилетие спустя - ощущение неполноценности в собственной стране только усилилось. 49 процентов жителей Восточной Германии согласны с утверждением: "В ГДР было больше хорошего, чем плохого; были проблемы, но с ними можно было жить". Около 8 процентов считают, что "Восточная Германия имела главным образом преимущества; народ жил счастливей и благополучней, чем в объединенной Германии". В целом получается, что 57 процентов немцев с Востока - заметное большинство - предпочитают забыть о том, что порыв к объединению исходил с Востока, а не с Запада, равно как и о том, что это они устраивали демонстрации за объединение и выкрикивали лозунги типа: "Гельмут [Коль] (Helmut Kohl), возьми нас за руки и отведи в экономическую страну чудес!". Теперь, кажется, они готовы обвинить самих себя и немцев с Запада в том, что те буквально взяли их за руки и отвели в экономическую страну чудес. Они ведут себя точь-в-точь как дети, пытающиеся доказать, что родители им не нужны, - уже получив приставку Sony, музыкальный центр, компьютер и iPod.
Параллельно с этим в стране ведутся споры: была ГДР "преступным государством" или нет? Заместитель главы фракции посткоммунистической Партии левых в парламенте Бодо Рамелов (Bodo Ramelow) в феврале 2009 года заявил, что ГДР не была ни "страной законов", ни "преступным государством". По его словам, термин "преступное государство" может оскорбить немцев Востока в их чувствах.
"Сказать шестнадцати миллионам немцев с бывшего Востока, что они жили в преступном государстве, - значит по-новому проинтерпретировать их воспоминания".
Если бы некий политик сказал, что фраза "преступное государство" оскорбляет чувства немцев, живших в Третьем Рейхе, его бы сочли безумцем. Но случай с Партией левых - особый. Партия, правившая ГДР, сейчас представлена в законодательных органах одиннадцати из шестнадцати земель; в Берлине она сформировала правящую коалицию с Социал-демократической партией (СДП), а на последних парламентских выборах, прошедших в земле Саар, левые получили 21 процент голосов. Это политическая сила, с которой приходится считаться.
Возвращение бывших коммунистов на арену политической борьбы - это урок на тему того, как якобы обреченная партия может, применив хитрые тактико-коалиционные приемы, совершить невозможное и вернуться к жизни. Сначала нужно несколько раз сменить название, чтобы затуманить свое происхождение. Правившая в ГДР Социалистическая единая партия (СЕПГ) преобразовалась в Партию демократического социализма, а Партия левых возникла в результате ее слияния с группировкой унылых профсоюзников и социал-демократов из западногерманских земель. Название выбрано программное, напоминающее о Розе Люксембург (Rosa Luxembourg) и Карле Либкнехте (Karl Liebknecht), а не об Эрихе Мильке (Erich Mielke) и Эрихе Хонеккере (Erich Honecker). Сначала Партия левых пребывала в политической изоляции, так как никто не хотел вступать с такой партией в коалицию, но вскоре начали заключаться союзы, сначала - только на местном уровне. Кто-то говорил, что подобные альянсы бессмысленны; так, в таких отдаленных местностях, как, например, Лимбах-Оберфрона, Калленберг, Фирнау, Вальденбург и другие, поводом для вступления в коалицию была не идеология, а что-нибудь вроде организации уборки мусора, детское здравоохранение или прокладывание велосипедных дорожек. В таких вещах можно было дать слово и бывшим коммунистам. Да и все равно - говорили тогда - надо как-то интегрировать их обратно в политический процесс.
Результаты оказались настолько хорошими, что вскоре пошли формальные и неформальные альянсы уже на уровне земель, например, в Саксонии-Анхальте, Мекленбурге - Передней Померании и Берлине. Так состоялась реабилитация бывших коммунистов. Фридрих Мерц (Friedrich Merz), некогда занимавший пост главы парламентской фракции Христианско-демократического союза - Христианско-социального союза, вызвал бурю негодования, сказав в конце 2001 года, что надо "отменить федеральные субсидии землям, в правительстве которых представлена СЕПГ", чтобы остановить их экспансию. Генеральный секретарь СДПГ Хубертус Хайль (Hubertus Heil) еще в середине 2007 года категорически заявлял, что "не будет никаких альянсов между социал-демократами и Партией левых" в западной части Федеративной республики. Но после недавнего успеха левых на выборах трудно найти такого социал-демократа, который смог бы дать сколько-нибудь надежные гарантии невозможности вступления с левыми в альянс, где бы то ни было. Также не кажется уже невозможным и альянс социалистов с левыми на федеральном уровне, потому что только так социал-демократы смогут вернуться к власти, а не править совместно с ХДС. Таким образом, все больше и больше немцев задается вопросом: кто кого захватил в 1989 году - Западная Германия Восточную или Восточная Западную?
Политическая ситуация в Федеративной Республике все более и более напоминает ситуацию в ГДР - разумеется, с поправкой на совершенно иной уровень экономического развития, а также на то, что система разделения властей существует и функционирует. Но подобно тому, как в парламенте ГДР некогда была представлена всего одна партия - СЕПГ, - так и теперь в бундестаге фактически существует единый социал-демократический союз, сформированный из пяти блоков: СПГ, ХДС, ХСС, "зеленые" и левые. Только ориентированная на деловые круги Свободная демократическая партия не имеет социал-демократической программы и представляет собой настоящую оппозицию.
Если посмотреть новости, выходящие в прайм-тайм на государственных телеканалах, можно подумать, что мы вернулись во времена гостелевидения ГДР. Новости из страны смотрятся так, как будто их придумывали в штабах партий, а сообщения из-за рубежа отражают взгляды и настроения правительства в Берлине. В период правления Джорджа Буша-младшего (George W. Bush) основной тон задавали откровенно антиамериканские настроения; теперь, когда к власти пришел Барак Обама (Barack Obama), в отношении новой Америки, делающей упор на диалоге (а не на директивах), возобладал безоглядный энтузиазм.
Не менее ярок и сдвиг по прочим параметрам, отражающий "внутренние ценности" общества: свободу и равенство. До падения Берлинской стены в ГДР выше всего ценили равенство, а в ФРГ - свободу. Теперь же и на Востоке, и на Западе социальное равенство ставят выше свободы. Кому нужна свобода передвижения, если на поездку вокруг света нет денег? Поговорите с немцем с Востока; он вам скажет, что "равенство" было и остается для него исключительно важной вещью, намного важнее свободы. Но если раньше равенство означало нечто вроде "я такой же бедный, как сосед", то теперь стремление к равенству подразумевает скорее фразу "не хочу быть беднее, чем сосед". В ГДР бедными были все, а теперь все хотят быть богатыми. Отсюда и предвыборный лозунг левых: "Богатство для всех!". Или еще один, разъясняющий способ достижения цели: "Богатство из налогов!".
Да, Германия уже стала необычной нормальной страной. Равенство здесь важнее свободы. Богатство должно быть для всех. Но надо облагать его большими налогами, чтобы не было никакого социального неравенства.
Бродер пишет статьи для газеты Spiegel. Недавно он написал книгу "Критика чистой толерантности" (издательство WJS Verlag, 2008). Эту статью с немецкого языка на английский перевела Белинда Купер (Belinda Cooper)
___________________________________________________________
Нам нужна Германия, и нам нужна Меркель ("The Times", Великобритания)
Наркотик для автопрома, лекарство для экономики ("Deutsche Welle", Германия)
