Русские красавицы, или нос в Петербурге

Три с половиной дня в Петербурге могут совершенно поглотить человека. Пока я от всего этого не опомнился, и пока я не буду в состоянии написать что-то более целенаправленное, я опишу здесь, через пару часов после возвращения домой, несколько первых впечатлений и ощущений, которые мне дал этот невероятно интересный и впечатляющий город.

Последнее, что я помню: я стоял на набережной Невы прямо у Зимнего дворца, или Эрмитажа, и ждал, когда поднимется мост. Было уже давно за полночь, и при этом настолько светло, что при желании можно было читать. Главное театральное представление севера, белые ночи, вызывают нехорошую привычку ложиться спать под утро, что подкрепляется грустным ощущением того, что человек, живущий в более банальных краях, уже больше не увидит и не испытает этого чуда.

Здесь в Петербурге все в несколько раз сильнее, ведь это не просто обычный город, о котором можно всю жизнь читать, а потом, наконец, увидеть и сказать себе: вот это да, так он действительно существует…

Здесь было все. Были цари, Распутин, революция и большевики, Ленин и Троцкий, и та страшная блокада и голод, а еще Раскольников и пушкинская Наташа, и гоголевские «Нос» и «Шинель», и, например, Зощенко и Анна Ахматова, и Иосиф Бродский, и еще очень много всего. Как говорит Бржетислав Рыхлик (Břetislav Rychlík), Петербург страшно интересен.

Только у меня в фотоаппарате уже давно разрядилась батарейка, так что я не сфотографировал тот момент, когда пол-второго ночи мост действительно подняли, медленно, но все равно не настолько, чтобы стало скучно, друг против друга встали две половины дороги и остались торчать в воздухе. В моей памяти запечатлелось, как потом через эти открытые ворота начали проплывать огромные корабли, будто мимо вас движется какое-то темное чудовище, к которому вы практически можете прикоснуться.

И еще у меня в памяти осталось то, как одна из актрис театра Husa na provázku удерживала равновесие на перилах, на девушке была тельняшка (это, конечно, самый практичный сувенир из города, я тоже ее купил), на голове у нее была фуражка капитана, и она приветствовала эти корабли и кричала им: «Привееет!». И все замирали, боясь, что она упадет в Неву. И я тоже приобщился к театру из Брно, который выступал там с «Балладой для бандита», как я писал в четверг в Lidové noviny.

И пока актеры днем репетировали, потому что театр – это почти религия, я вдоль и поперек ходил и ездил по городу на метро, трамваях, троллейбусах и на таких микроавтобусах, которые называют маршрутками. Но больше всего я ходил пешком по Невскому проспекту, по которому за эти дни туда и обратно я прошел, по крайней мере, три раза. Говорят, его длина - 4,5 километра, а, может быть, еще больше. Как пишет Гоголь в самом начале «Петербургских повестей», в рассказе «Невский проспект»: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все». Но эти вещи я опишу в следующей части, когда опомнюсь от всего этого.

В первый день (было уже 10 часов вечера, но было все еще светло, как ранним вечером) я вышел из метро на станции «Площадь восстания», где начинается Невский проспект, и глубоко вздохнул. Воздух был насквозь пропитан автомобильными выхлопами и еще чем-то, что у меня связано с этой страной еще со времен первой давней поездки в Россию: такой тяжелый и в то же время сладкий запах, происходящий, видимо, от гниющего мусора, мочи и дезинфекции и идущий из дворов, которые вроде как и не имеют отношения к этим пышным зданиям, фасады которых могут быть великолепны, но, увы, когда вы входите в подворотни и подъезды, там начинается царство крыс и невероятно облупившихся стен.

Я вспоминаю, что обоняние является очень важным инструментом познания мира, и именно Николай Васильевич Гоголь со своим невероятно интересным, напоминающим землеройку, носом посвятил этому органу известный рассказ, где отделившийся от лица нос ходит по Петербургу. Гоголь сам был гением обоняния. Владимир Набоков, который, конечно, тоже родился в Петербурге, о сверхчувствительном носе Гоголя написал замечательное эссе.

При этом город сам по себе мне показался чистым и убранным, с раннего утра на улицах работали целые подразделения подметальщиков и подметальщиц, у большинства из них были архаичные метлы из прутьев, с помощью которых они волокли перед собой кучи мусора, который набросали во время массово пропиваемых белых ночей на самых привлекающих внимание местах, то есть в основном на набережных у городских каналов.

Потому что в Петербурге развлекаются и гуляют до самого утра, и всегда есть с чем. Магазины с бухлом и самым разным алкогольным ассортиментом (например, сушеная рыба, которая, в отличие от советских времен, когда ее продавали на развес, конечно, аккуратно и гигиенично нарезана и запакована в пластиковые пакеты так, что даже японцы не сделали бы лучше). И эти магазины однозначно открыты и после полуночи, и бутылки водки там продают в руки. При этом такая бутылка совсем не дешевая, она стоит около 600 рублей, то есть где-то 400 крон, но я совсем не представляю, сколько это стоит у нас… Да, водку я и здесь не покупал, я просто был рядом.

Алкоголиков я там, конечно, встречал на каждом углу, и я не имею в виду тех, с кем я там был. Они сидят на лавочках, передвигаются по отдельности и в группах, лежат у станций метро. Типичных бездомных, тех, кого я знаю по нашему Смихову, мне казалось, здесь меньше. Я бы даже сказал, что здесь преобладает такая разновидность пьяных мужиков: у них блестит пропитая красная рожа, одеты они в какой-то все еще сносный костюм, в жилистой руке – какой-то пакет. Утром, когда я выглянул из окна своей комнаты в одном сомнительном отеле, почти все лавочки внизу на Фурштадской улице были заняты спящими телами, вокруг стояли бутылки из-под водки и вина, банки от пива. Но через некоторое время все уже было убрано, и фигуры, видимо, отправились в свои берлоги.
 
Вполне уникальными мне показались возможности питания. Я имею в виду огромный прогресс и один из крупнейших успехов российского капитализма, или что бы это ни было. Я помню свои посещения Москвы в 1997 году, как тяжело тогда было найти какой-нибудь обычный ресторан или кафе, где рано утром можно было бы выпить кофе с каким-нибудь пирогом. Все очень сильно изменилось, по крайней мере, в Санкт-Петербурге. На Невском проспекте, да и во всем городе, полно заведений, где можно съесть, как правило, что-нибудь обычное и вполне хорошее. Абсолютно преобладает русская традиционная кухня, которая прекрасна и продумана, благодаря своему сладко-кислому вкусу она подходит для опустошенного алкоголем организма. Особенно хороши супы, солянка и, конечно, борщ, который подают и холодным, а еще самые разные салаты из свеклы, капусты и укропа, соленые огурцы и чеснок. И конечно, самые разные виды пельменей и пирогов, и блины, это что-то вроде наших palačinky, которые начиняют творогом, вареньем и тому подобным.

Эти буфеты, как ни странно, чистые, и там вкусно (в отношении русских у меня много предрассудков, во многом обоснованных). Официанты доброжелательны, и они даже улыбаются, что совсем не является правилом. Каменное или даже ожесточенно недовольное выражение лица, например, обязательно для женщин, которые на станциях продают билеты на метро, где выглядеть отталкивающе явно предписывает революционный декрет.

А в этих буфетах – совсем нет. Например, в работающем 24 часа «Емеле» на канале Грибоедова, куда мы ходили есть, нас обслуживала девушка в национальном костюме, она постоянно улыбалась, после каждого заказа слегка кланялась, деньги возвращала все до копейки и удивлялась, что ей хотят оставить что-то на чай. И хотя она все делала довольно медленно, у меня было ощущение, что это часть национального ритуала. Это заведение было открыто круглые сутки, и витрина всегда была заполнена свежей и, как я уже говорил, действительно вкусной едой. Честно говоря, чего-то подобного у нас нет… Может быть, у нас больше «Макдональдсов» (они, конечно, есть и здесь), точно больше китайских заведений (здесь я их, наоборот, практически не видел), но таких приятных и при этом простых «народных» буфетов у нас, я повторяю, нет…

Я никогда не видел столько ног на высоких каблуках, можно даже сказать, что я нигде на улице не видел столько обнаженных женских ног. К тому же такого высокого качества, чему способствуют те самые каблуки. Русская красавица – это, как известно, феномен, причем это не значит, что эти женщины и девушки обязательно должны быть действительно красивыми. Наоборот, при более близком рассмотрении у меня сложилось впечатление, что они часто длинноносые, с большим подбородком, угловатые, с вытаращенными или косыми глазами. 

Русские женщины порой даже напоминают русалок и морских фей, по крайней мере, здесь на севере, где преобладает светлый тип внешности с водяными голубыми глазами и с формой головы, напоминающей тыкву.

Я утверждаю, что действительно красивых женщин там, скорее, меньше, чем у нас и в остальной Европе, но одну вещь эти русские красавицы знают или, скорее, воспринимают как обязанность: они должны вести себя и выглядеть как красавицы! Они должны соответствующим образом одеваться, обуваться, наряжаться, ходить, будто они идут по подиуму или будто мимо проезжает какой-нибудь бизнесмен, а он иногда действительно проезжает.

Там почти не существует такого, преобладающего у нас, по крайней мере в городах, типа спортивной девочки-унисекс, так что встретить там какую-нибудь эмансипированную интеллектуалку западного типа – явление достаточно редкое и революционное. Я не думаю, что это девушки легкого поведения, ни в коем случае. Я, например, за все эти дни не заметил ни одной стоящей на улице Сони Мармеладовой, но это было и в силу того, что в этом вопросе я был вполне пресыщен этим визуальным пастбищем, этой сексуальной пищей, которой натерты до блеска и сильно надушены главные места променада в Петербурге.

Эти девочки своим внешним видом будто хотели и должны были совершенным образом доказать свою сексуальную и гендерную принадлежность: я здесь, чтобы выполнить свой женский долг, а значит, исполнить роль сексуального объекта. В определенный момент жизни, исполнив свою роль, они начнут превращаться в тип соблазненной барышни, и в их лицах, в уже массивных фигурах, можно будет увидеть воспоминания о временах девичества, которые скрылись за реальностью жизни, которая на Руси все еще тяжела, причем это бремя традиционно несет женщина, некогда русская красавица.

И это первое петербургское излияние, которое я действительно пишу через несколько часов после прилета, я закончу описанием сцены, которую я вдохновенно наблюдал в парке чуть в стороне от памятника Петру Первому, того самого Медного всадника, где происходило нечто под названием «Праздник цветов». Мероприятие заключалось в том, что по газону гуляли Лолиты, на которых только начинали распускаться первые телесные цветы, и эти девочки все время вставали в балетные вызывающие позиции и стояли так, а люди их фотографировали и говорили: kakaja krasata. Периодически кто-то не выдерживал и хотел с ними сфотографироваться, и они охотно соглашались. И все это было по-своему впечатляюще и в то же время ненормально, я стоял там, у меня дергался кадык, но я совладал с собой.

В следующий раз уже о достопримечательностях и большевиках.