Москва – Десять лет назад журналистке и многолетнему автору газеты Lidové Noviny Петре Прохазковой (Petra Procházková) запретили въезд в Россию. И теперь она снова туда вернулась.
Те же оборванные обои, те же неплотно закрывающиеся двери и та же жара в квартире. Жара, которая для меня всегда была символом того, что я живу в стране, пышущей газом и нефтью. Для человека, который в 1992 году приехал из экономящей энергию Европы в Россию, как добровольно сделала я, самым большим шоком были дырки в три пальца в окнах и все эти невероятно бросающиеся в глаза, расслаивающиеся, кривые и изогнутые, просто вездесущие трубы, по которым сырье из сибирских месторождений поступало в русские дома.
Количество тепла, которое уходило и уходит, безусловно, осталось прежним. Я не вижу никаких признаков экономии. Москва сегодня ведет себя так же «щедро», как тогда, и еще больше демонстрирует, что она - столица энергетической державы. Как и десять лет назад, когда я была вынуждена спешно ее покинуть.
«Открой двери на балкон, здесь немного душно», - посоветовал мне мой старый добрый друг Саша, один из немногих близких людей, которые остались у меня в Москве после 10 лет запрета въезда на территорию Российской Федерации. В комнате было почти 30 градусов. На улице – чуть меньше нуля и туман. Меня обрадовало, что со своей женой Леной он живет в той же квартире в районе на периферии под названием Выхино. И что их жилье не знало перемен, хотя их журналистские зарплаты, бесспорно, выросли.
Пробки и смог, толпы людей в шубах и огромные бульвары
«Мы путешествуем по миру, - сказал Саша. – И боимся пенсии. Семи тысяч рублей нам не хватит даже на новый пылесос». Он печально посмотрел на ковер, протертый почти до дыр. «Зарплаты – да, они выше, но и цены, они тоже выше, и гораздо больше», - он коротко объяснил мне суть экономических изменений за последние десять лет.
Еще по теме: Москва - любовь моя
Москва считалась одним из самых дорогих городов еще в конце 1990-х годов. Сегодня выпить кофе в центре Москвы практически выше моих финансовых возможностей. Зато в спальном районе в классической пивной я могу позвать на рюмку и пару таджикских рабочих, которые пришли пообедать.
А вот попасть с периферии в центр – гораздо большая проблема, чем десять лет назад. Ехать на машине невозможно, и мы с чемоданами тащимся на рейсовом микроавтобусе, в котором так же немыслимо, как и раньше, платят водителю. К нему надо лезть через спины других пассажиров. Я обрадовалась, что и это мне знакомо. Я знаю и пробки со смогом, толпы людей в шубах и огромные бульвары, которые просто невозможно перейти. Сегодня уже, конечно, не из-за быстро мчащихся «Жигулей». Гордость российской автомобильной промышленности люди поменяли на «Шкоды» или другие западные внедорожники.
То, что Москва переживает с транспортом 2011 году, невероятно. Машины стоят в пробках уже от самых спальных районов и окраин города. В центре мой относительно медленный шаг гораздо быстрее передвижения на четырех колесах. Мне кажется, что людей в метро драматическим образом прибавилось и что опасения руководства страны относительно демографического спада не обоснованы. Только типичных славянских белых лиц как-то меньше. На смену им приходят смуглые кавказцы и жители Центральной Азии. У Кремля с этим могут быть проблемы?
Перед Белорусским вокзалом стоит, похоже, та самая бабка, которой я когда-то каждый день давала пару копеек. На шее у нее висит картонка с надписью: «Боже мой, помогите мне». Или это не она? Я даю ей рубль, она на меня злобно смотрит. Ага. Если когда-то она была благодарна и за копейку, то сегодня рубль ее злит. К тому же еще и отменили копейки! У меня их с тех пор по карманам осталась целая горсть. Теперь уже только на память.
Еще по теме: Как москвичи переходят улицу?
Наверное, это символично, что мои первые шаги после возвращения были сделаны по Зубовскому бульвару, на котором находится Министерство иностранных дел (МИД располагается на Смоленской площади, рядом – прим. ред.). Когда я стояла перед этим огромным зданием, у меня внутри все замирало. Даже не потому, что это одна из семи известных сталинских высоток. Кстати, здание мне показалось более красивым, чем раньше. И несмотря на то, что у меня с ним связаны не самые приятные воспоминания. Аккредитацию иностранного журналиста, которая позволяла заниматься журналистской деятельностью в России, у меня здесь забрали. То есть не совсем так. Аккредитацию у меня забрали сотрудники ФСБ в Назрани в Ингушетии, где я делала репортаж. Сегодня, спустя десять лет, я признаюсь, что я их понимаю. Это произошло через год после прихода к власти Владимира Путина, ставшего главой России с лозунгом: «Наведу порядок». О методах он не говорил, за исключением заверения, что всех чеченских террористов «замочат в сортире».
Меня тоже могло не быть
Сегодня я должна быть ему благодарна. И хотя российские спецслужбы из-за моих хороших связей с чеченцами несправедливо подозревали меня в каких-то не просто журналистских грехах, они меня всего лишь отправили домой в Чехию. Со слезами на глазах и с маленькой сумкой. Через два года мне пришел в Чехию холодильник. Проверенный, отмеченный как исправный и для России безопасный. Как личное имущество он был мне выдан, и даже с едой.
Но могло быть и хуже. Есть несколько журналистов, которым сегодня я уже не позвоню, чтобы позвать их выпить со мной за мое великое возвращение. По крайней мере, я зайду с букетом цветов на Лесную улицу к дому №8.
Здесь до 7-го октября 2006 года, когда ее кто-то именно в день рождения Путина застрелил, жила моя коллега из «Новой газеты», самый резкий критик войны в Чечне Анечка Политковская.
