Мне не по себе. Мне всегда не по себе, когда я собираюсь покинуть свое прекрасно оснащенное рабочее место, отключиться от спутника, который мне даже в постель приносит новости со всего мира, отключиться от редакции с ее базой, агентствами, архивами и советами коллег.
Это немного абсурдно, и по мере того как совершенствуются коммуникационные технологии и средства связи, журналистика в виде репортажей с места событий становится чем дальше, тем абсурднее. Кажется, что узнаешь больше, если продолжишь просиживать зад, сравнивая Рейтер с ИТАР-ТАССом, добавляя к этому через спутник афганский канал Arianа, через интернет – «Эхо Москвы» (лучшая российская радиостанция), рассылая пару вопросов по электронной почте, связываясь через скайп с местными жителями и выслушивая их рассказы о том, как один клан режет другой. Можно посмотреть погоду в данной местности, найти всю местную прессу в интернете, познакомиться через социальные сети с местными студентами и вытащить из них кучу информации. Можно сделать интервью с известным социологом, конечно, по скайпу, отправить вопросы по электронной почте диссиденту… через адвоката прямо в тюрьму.
Читайте также: Интернет должен быть демилитаризованной зоной
Можно и так. О происходящем не только в мире, но и на месте, где я как раз находилась, я никогда не была менее информирована, чем во время чеченской войны. Причем почти все 90-е годы я сидела в Грозном и в его окрестностях. Мне было известно только то, что происходило на незначительной части российско-чеченского фронта. И хотя мне были известны имена многих полевых командиров, я знала, что они едят на завтрак и как зовут повара самого известного из них, Шамиля Басаева, но, в общем, я не подозревала, что о конфликте думают евродепутаты.
Куда там евродепутаты. И точка зрения чешских политиков была от меня скрыта. Не говоря о том, что я даже не знала никаких чешских политиков. Зато я прекрасно знала семейные отношения еще одного известного лидера чеченских повстанцев, Асламбека Абдулхаджиева, который свою мать любил больше жены, и она из-за этого страдала.
Я точно ощущала, какая в тот день царила атмосфера на грозненском рынке, который так часто становился целью налетов, что торговцы и без курсов гражданской обороны освоили мгновенную эвакуацию от прилавков в подвалы соседних домов. Кто не успевал - превращался из продавца в жертву, его быстро оплакивали, и родственники забирали его товар. Если готовилось кровопролитие, цены были ниже, продавцы больше нервничали. У чеченцев, однозначно, исторически сформировавшийся инстинкт, который говорит им, когда на них собирается напасть великий сосед. А еще мне удалось узнать, что думают учительницы, когда из-за войны школы закрывают на месяцы (а потом и на годы).
Если бы тогда в Грозном было электричество, а его практически не было, поскольку вся сеть становилась жертвой систематических обстрелов, и россияне даже не были заинтересованы в том, чтобы обеспечивать неприятеля энергией. У интернета еще не было такой мощи, как сегодня. В тех краях даже и не существовало никакого соединения - ни проводного, ни беспроводного. Ни мобильного, ни стационарного. Система INMARSAT весила почти 15 килограмм и к тому же, как говорили, была подходящей мишенью для российских ракет. Одна такая ракета задела телефонную антенну, под которой стоял президент Чечни Джохар Дудаев, разорвала на куски и антенну, и Дудаева. Поэтому было лучше очень долго не разговаривать. Не только из-за высокой стоимости минуты. Таким образом, мои коллеги в Праге о событиях в России, стратегических решениях Москвы и их последствиях знали больше, чем я.
А сегодня? Репортаж с места событий вроде как начинает быть анахронизмом. Интернет дает столько информации и виртуальных впечатлений, что редакциям практически невыгодно дорого платить за заграничные командировки тех, кто отправляется в информационную неопределенность и изоляцию. И хотя теперь, во время президентских выборов, в съемной московской квартире интернет будет, у меня и близко не будет того глобального видения событий, происходящих в России, какое может быть в центральной редакции в Праге. Более того, если я выйду на улицу, не говоря уже о каком-нибудь митинге, мимо меня пройдет множество высказываний политиков, заявлений президентов и решений министров. Я смогу точно описать собственно только то, что происходит на «моем тротуаре».
Читайте также: Оппозиционеры в Москве встали в "Большой белый круг"
Например, рядом со мной расплачется пожилая дама, как было во время моей последней поездки в Москву. И на расстоянии трех метров я чувствовала, как ей грустно. Потом она рассказывала мне свою историю. Она была немного маргинальной. То же самое, конечно, пережили и многие другие россияне. Я даже нигде не использовала ее рассказ. Пока. Но он помог мне собрать мозаику, которая в результате представляет некий экспрессивный образ. Я поняла, что накопилось в широкой русской душе разозлившейся толпы. Это было «просто» чувство. Не подкрепленное ни одним социологическим опросом, которых в интернете десятки, ни одним исследованием или статистикой. Я уже жду, что через несколько часов снова почувствую запах аэропорта «Домодедово», московской подземки, Белорусского вокзала и Тишинской площади. И сколько ни гугли, никакой «гугл» эти слезы на моем тротуаре заменить не сможет.
