Эпоха Возрождения тоже подверглась ревизионизму, который вот уже несколько десятилетий стоит на повестке дня у сегодняшних историков. Понятие об эпохе Возрождения не было выдумано потомками. Действительно, оно восходит к культуре и людям тех времен, которые с энтузиазмом приветствовали возрождение в области литературы и искусств, участниками которого они себя ощущали. Эта культура долго оставалась среди самых устойчивых и сложных в Европе. И, тем не менее, хотя тема Возрождения оставалась среди основных и часто упоминаемых почти в каждом разделе истории, значение эпохи Возрождения постепенно стало пересматриваться и даже отрицаться. Уже то хорошо, что этот период считают мифом, а что, может быть, еще лучше, то согласно другому мощному критерию, стали говорить о возрождениях во множественном числе.
О Возрождении как о мифе и во множественном числе пишет Élisabeth Crouzet-Pavan (изд. Viella, стр. 464, € 38), в книге «Итальянские Возрождения» (Rinascimenti italiani), которая говорить, что она вдохновлялась критерием «разумного эмпиризма». По правде говоря, я не понял, в чем заключается этот «эмпиризм». Здесь, мне кажется, утверждается возможность того, что в эссе или «в анализе определенного исторического сюжета» метод обретает форму так же, как и при формальной теоретической дискуссии. Это не новая мысль. Потом автор объясняет, что ее «эмпиризм» вылился в «прагматизм». Но лучше я сконцентрирую свое внимание на книге, которая родилась из этой аргументации автора.
Фактически речь идет о путешествии по Италии 15 века, а также вокруг этого периода, которое подтверждает идею автора о множественности «возрождений» от места к месту внутри Италии и от одной среды до другой почти во всех областях социальной жизни. Отсюда вытекает «богатство Италии» того времени, выразившееся в «шедеврах, созданных в камне, в чудесных коллекциях, в изобилии материалов, в мощи городов и даже в апельсиновых садах Неаполя». Доказывается, что этот период «итальянской экспансии», к тому же продолжительный по времени, базируется на «исключительной способности к новшествам и возрождению».
Показательны и действительно интересны в этом смысле главы, которые, согласно намерению автора, «приводят нас в культурный период, овеянный мечтой и надеждой, вдыхают жизнь в прошлую эпоху в ее единстве и разнообразии, чтобы выработать благодаря изучению античных текстов и научных сведений того времени обновленное понимание человека и утвердить возможность очистительного будущего». Но именно это традиционная идея об эпохе Возрождения всегда и утверждала, хотя автор не хочет вновь предлагать «сущность гуманизма в совокупном ракурсе», но желает изучать этот период на разных уровнях, «в соответствии с ходом развития, в настоящем и в прошлом, в истории и в памяти». Однако, в процессе этой работы она не захотела быть пленницей представлений гуманистов. Она хорошо видела, что их эпоха «сопровождалась многими тенями сомнений и утверждений, активной памятью мест и вещей, сохранившихся и отраженных в памятниках, в сельских пейзажах, в словах хроник и в мощи сооружений». И вот так «возрождение слов и форм» сопровождается античными сооружениями, которые мы можем видеть.
Отдельные события, творения, тексты, обряды, праздники, детали, использованные для иллюстрации этих моментов, наиболее привлекают в книге. Отсюда возникает интерпретация, достойно подтвержденная: Возрождение рассматривается как «культурная революция, выгодная господствующему классу», но такого размаха, что «влияние творений и речей людей, стоящих у власти, глубоко и конкретно действует на воображение и поведение». «Сама эта революция была одним из действующих лиц нашей истории». Центральные главы, посвященные политике и экономике, кажутся мне менее убедительными, но заключительные разделы дышат вдохновением. За анализом пейзажа в произведениях искусства следует анализ портретов, которые в наибольшей степени отражают дух эпохи Возрождения. В свою очередь возникает культура «казаться» и «быть» с «навязчивой идеей о чести», с выставлением напоказ одежды и других элементов, которые прежде всего проявляются «в соседстве и в семье» и касаются как общественной, так и частной жизни. В конце делается попытка рассмотреть, «как это общество строит свои отношения со священными понятиями, со смертью и с потусторонним миром». В связи с этой темой утверждается, что «все представления сужались и расплывались». И здесь говорится о женщинах и инженерах, о проблеме веры и о понимании святости некоторых вещей, о смерти и о конце света, рассказывается, как это общество жило в сфере религии, идей и мыслей, чувств и представлений, уверенности и беспокойства, которое старались игнорировать.
Эта книга действительно обогащает привычные понятия об эпохе Возрождения, особенно если отвлечься от озабоченности программой и методом автора. Но это обогащение не очень далеко уводит нас от мифа эпохи Возрождения и не растворяет во множестве затронутых тем единство явления в разнообразии социальных, культурных, внешних и внутренних хорошо указанных здесь рамках. Наоборот, обогащенные датами и идеями, мы все больше склоняемся к традиционной трактовке, которую обвиняют в том, что она культивирует «миф». Несмотря на все отрицания, рассуждая об эпохе Возрождения как о культурной и моральной революции, как о перевороте в ощущении современности, мы говорим о критически обоснованной и анализируемой исторической реальности.
