2016 год для Православной церкви, возможно, станет историческим — на Пятидесятницу после более чем тысячелетнего перерыва созывается Всеправославный собор. К этому событию мировое православие готовилось более 50 лет. Готовилось сложно, тяжело, с ссорами, расставаниями и компромиссами, на фоне геополитических сдвигов и даже некоторых катастроф — как настоящих, так и вымышленных. Наконец, участникам переговоров удалось договориться — не обо всем, конечно, но хотя бы о чем-то — были назначены дата и место торжественной встречи. Но это вовсе не означает, что напряжение снято, и Собор таки состоится. Это даже не значит, что Собор будет стоить всех усилий, затраченных на него, и надежд, связываемых с ним в течение этих 50 лет.

Дело не только в очередном политическом карамболе, хотя политика играет огромную роль в делах православных, являясь истинной причиной тех или иных решений. Если бы все было так просто, было бы неинтересно. Иногда причины и поводы очень тесно сплетаются и даже меняются местами. Слово «место», кстати, вообще заколдованное для грядущего Собора. Предполагалось, что он будет проведен в Святом граде Константинополе, но после очередного политического обострения это стало неприемлемым для делегации РПЦ. Это и символично, но и по-своему правдиво: «Святой град Константинополь» существует только в особой православной реальности, но отсутствует на карте мира. Якобы именно с проблемой места было связано экстренное заседание по спасению Собора, проведенное Вселенским патриархом в Шамбези в конце прошлой недели.

По результатам этой встречи патриарх Московский с долей удовлетворения заявил, что «его позиция была услышана» — из Стамбула Собор «переезжает» на Крит. Удовлетворение в голосе патриарха может только удивлять, поскольку на фоне этого «компромисса» становится очевидно: список стран и городов, готовых принять главу Русской церкви, становится все короче. И особенно должно волновать патриарха то, что Стамбула в нем нет точно так же, как и Киева. Да и Украина в предсоборном хороводе тоже оказалась «заколдованным местом». Свидетельством тому стал факт загранкомандировки митрополита Киевского Онуфрия, которого патриарх Кирилл внезапно пригласил в Шамбези на Синаксис. Долго гадать «зачем», не пришлось: патриарх Московский решил в очередной раз «переторговать» Украину за Собор. Митрополит Киевский был приглашен для наглядности.

В Шамбези патриарх Кирилл провел для мирового православия яркую политинформацию об Украине. Он осыпал благообразную публику неудобопонятными для большинства присутствующих украинскими топонимами, связанными с «захватами приходов», обозвал патриарха Филарета последними (ладно, предпоследними) словами, привел леденящую души цитату из Корчинского о том, что митрополита Онуфрия нужно пытать утюгом и паяльником, пока он не согласится на украинскую автокефалию, и «сохрани нас Бог от единства с такими бандитами!». Тут же патриарх весьма кстати пожурил присутствующих товарищей из Константинопольского патриархата, которые «поощряют украинских раскольников» и тем самым сеют в украинской пастве соблазн и сомнения. Речь получилась внушительной.

Патриарх Филарет, покровитель разбойников, угрожающих канонической церкви утюгами и паяльниками, был противопоставлен благообразному старцу, митрополиту Онуфрию — последнему оплоту истинной веры на Украине. Чьи чада терпят настоящие страдания ради верности канонической церкви. Вот прямо в эту самую минуту: закрылись в церкви и сидят там день и ночь, терпя холод и голод, подобно первохристианам, только чтобы не впустить в храм на поочередное богослужение односельчан из Киевского патриархата. Такие они, нынешние «христианские подвиги».

И тем не менее повторю: речь патриарха была почти блестящей — если бы не эти паяльник да утюг, от которых за версту разит одновременно Киселевым и милыми патриаршему сердцу «лихими 90-ми». Но, напомню, у патриарха есть повод волноваться. И приехав на Синаксис с митрополитом Онуфрием в арьергарде, он, фактически, очертил свои условия участия во Всеправославном соборе: патриарх Варфоломей получит либо Собор, либо Украину. И, судя по паяльнику, это последнее слово патриарха Московского. Не стоит упрекать патриарха Варфоломея в том, что он предпочел Собор Украине и согласился, что «УПЦ МП — единственная каноническая Церковь на Украине». Сам этот оборот речи, занесенный в протокол Синаксиса, может заслужить аплодисментов у любителей бородатых анекдотов. У всех прочих эта сентенция может вызвать разве что зевоту.

Если бы «вопрос Украины на мировой православной сцене» был телесериалом или реалити-шоу, его давно следовало бы закрыть, а сценариста расстрелять за саботаж. Но, увы, так легко мы от этого сериала не отделаемся. Поэтому наберемся терпения и отыграем свои роли еще раз. Мы знаем, что и кого мировое православие признает, а кого не признает. Тем, кто сделал свой конфессиональный выбор на Украине, на мнение торговцев каноничностью, в общем-то, начхать — и они об этом, в свою очередь, знают. Так же как нам, им хорошо известно, какую роль в нашей нынешней войне сыграла и продолжает играть «каноническая церковь». Но на это, по всей видимости, начхать уже представителям мирового православия. Что ж, считайте, мы квиты. Собор — это пунктик Вселенского патриарха.

Человек, открывший прижизненный памятник самому себе, не может не думать о величии деяний своих. Поэтому он до последнего будет бороться за Собор, призванный стать аналогом Второго Ватиканского. Аналогия в данном случае хромает на все четыре, но патриарх предпочитает не замечать этого: ему приятно думать о величии предстоящего события и о том, что он сам — почти как Папа Иоанн XXIII. Проведение Собора кажется патриарху Варфоломею более великим деянием, чем крутой поворот в судьбе украинской церкви. И я не знаю, что тут играет большую роль — узость воображения или омертвение института церкви.

Я вовсе не спорю с тем, что Всеправославный собор — идея, по-своему, грандиозная. Владыкам давно пора разобраться с собственным статусом, ведь бренд «мировое православие» за последнюю тысячу лет изрядно поизносился. Вернее, бренд сохранился, но за ним — ничего. Мировое православие — это набор никак не связанных между собой «канонических территорий» и совершенно замкнутых правящих иерархий. И не совсем понятно, что каждая из них имеет в виду, когда говорит о вере в «Единую святую соборную апостольскую церковь», провозглашая символ веры. Эта пустая фраза начиняется самыми разнообразными домыслами и даже служит предметом насмешек. Потому что никакого единства вселенской православной церкви нет. Как нет и соборности — ведь уже тысячу лет церкви не только не собирались вместе, но пребывают в перманентных конфликтах и при случае объявляют о принципиальном «отсутствии общения».

В данное время мировое православие, потеряв соборность, представляет собой церковно-политическую конвенцию иерархий о невмешательстве в дела друг друга. Иногда, конечно, бывают совместные инициативы и заявления, но «дружат» наши церкви только «против» кого-нибудь, а не «за» что-то. Например, когда нужно как-то противостоять напору католического мира, они могут принять совместный меморандум на тему недопустимости «католического прозелитизма» на «канонических территориях». Также в эту конвенцию «мирового православия» входит молчаливое согласие о непересмотре границ канонических территорий — там, где они есть. То есть своеобразный «пакт о ненападении».

Конечно, в системе православных церквей есть место и «единству», но оно преимущественно выражается не словом «соборность», а словом «симфония», и обозначает специфическое единство руководства каждой поместной церкви с действующей властью. «Симфония» в том или ином виде неизбежна в той системе координат, в которых действует (вернее, бездействует) современное православие — церковь либо имеет надгосударственную структуру и центр принятия решений (например, Собор) находится за границами и вне досягаемости правительства каждой отдельной «канонической территории», либо церковь становится орудием манипуляций в руках светской власти.

В этом свете попытка Вселенского патриарха возродить Всеправославный Собор как центральный орган принятия решений в мировом православии, действительно, имеет смысл для церкви. Независимо от того, что движет патриархом Варфоломеем — желание почувствовать себя «Папой всех православных», увидеть в Фанаре аналог Ватикана или что-нибудь еще. И, возможно, такая реформа в мировом православии стоит того, чтобы отложить решение по Украине в долгий ящик. Во всяком случае, для Вселенского патриарха: ведь ему очень хочется не потерять свое место «первого среди равных» в изменившемся мире, где его первенство горячо и не без оснований оспаривается. Патриарх Московский уже неоднократно и разными способами давал понять патриарху Варфоломею, в чьих руках судьба Собора.

Украина и непересмотр ее статуса — его первое и главное условие. Но не единственное. Интересной в патриаршей речи, например, стала критика проектов некоторых документов Собора. С точки зрения патриарха, они «слишком конкретные». Например, патриарх считает, что Собор должен задекларировать «отношение к семье» вообще. Польза подобных деклараций для практики христианской жизни — нулевая. В жизни нет «семьи вообще», зато есть проблема разводов и повторных браков, в том числе среди священников. Но декларации — конек патриарха Московского. А практика… А что практика? С ней и так «все нормально», и «не нужно трогать то, что работает», как нам известно из речей митрополита Киевского.

Не менее «конструктивный» подход патриарх продемонстрировал в отношении едва ли не самого болезненного для себя вопроса — о порядке предоставления автокефалии. С точки зрения патриарха Кирилла, автокефалия должна предоставляться «всеправославным консенсусом», а не Вселенским патриархом единолично. Звучит вполне демократичненько — патриарх Кирилл, как и почти все представители российского политического истеблишмента, становится пламенным демократом, когда речь заходит о расширении именно его полномочий. Но в разговорах о «консенсусном» принятии любых решений в мировом православии кроется лукавство. Впрочем, в предложении «консенсусной автокефалии» есть интересный момент. Если принимать решение об автокефалии всей полнотой православия, то, может, стоит начать сначала?

Взять все существующие автокефалии, кроме древних патриархатов, и по очереди — начиная с Болгарской, заканчивая Грузинской (а можно сразу и украинской, чтобы два раза не вставать) — одну за другой принять/подтвердить. Консенсусом. И не надо про «закон обратной силы не имеет». Имеет-имеет: Томоса патриарха Константинопольского либо достаточно, либо не достаточно, чтобы автокефалия считалась канонической. Представляете, какое это будет веселье — процесс подтверждения всех нынешних автокефалий консенсусом?

Думаю, некоторые из «консенсусов» будут претендовать на «сделку века». Не знаю, по этой причине или по какой другой, вопрос об автокефалии по результатам Синаксиса оказался вообще снят с повестки дня Собора. Не исключаю, что как раз этот пункт и стоил патриарху Варфоломею ровно одну Украину. Патриарху Кириллу, впрочем, сейчас не до подсчета пятаков. Из «пунктика» Вселенского патриарха ему нужно выдавить как можно больше. И идея консенсуса тут весьма продуктивна — не только в том, что касается предоставления автокефалии, но и вообще, как принцип принятия любых решений и на Соборе, и полнотой православия в целом.

Слово «единомыслие» сыпется из уст патриарха Кирилла бисером. Он не понаслышке знает, сколько стоит благосклонность тех или иных партнеров по «православному диалогу». И на случай, если купить сразу целый консенсус не удастся, всегда остается опция вето. То, что на «единомыслие» согласился во спасение Собора Вселенский патриарх — гораздо худшая новость, чем то, что в обмен на Собор он забудет слово «Украина». Потому что и так почти пустой, совершенно обезвреженный, с выхолощенной повесткой дня Собор, который, кажется, соберется только для того, чтобы поведать миру о своем существовании, скорее, мертв, чем жив. Ибо сама идея «единомыслия» убивает идею Собора на корню.

Ведь даже в суровых политических обстоятельствах, в которых проводились Вселенские соборы, не было «единомыслия» — были споры, диспуты, скандалы, анафемы, отмены анафем, до рукоприкладства дело доходило. Потому что вызов Собора — не «единомыслие в Церкви», а истина. Которая не зависит от того, есть по ее поводу консенсус или нет. Вернее, зависит. Консенсус — самый верный способ увернуться от истины. Ценой вот таких уступок и компромиссов, Собор, балансируя на цыпочках, возможно, соберется в июне на Крите. Можно гадать, что из списка вопросов и проектов документов доживет до заветной даты, а что станет очередным поводом для демарша и торга в поисках консенсуса, чья цена по мере приближения Пятидесятницы будет расти.

Уже сейчас можно сказать, что Собор — а он все-таки состоится — будет иметь чисто декларативный характер. По всей вероятности, для участников Собора и это немало: они будут казаться Церковью (издалека), а патриарх Варфоломей, возможно, так же издалека — «Папой для всех православных». Но как Собор изменит жизнь каждого православного христианина? Скорее всего, никак. Это, пожалуй, главный вывод из всего уже произошедшего и все еще происходящего с Собором: церковные иерархии не обслуживают интересы верующих и даже не представляют их. Об «интересах верующих» речь вообще идет только тогда, когда все политические темы либо исчерпаны, либо с чего-то надо начать разговор после размашистой драки.

Каждый практический вопрос — будь то вопрос поста мирян или брака священников — упирается в сморщенные носы тех, кто считает, что «все и так работает», и тех, кому интереснее торговать декларациями, чем проводить реформы. У рядовых верующих нет «интереса» — для них в церкви предусмотрено «послушание», т.е. безусловное подчинение «снизу доверху» — от мирян к клирикам, от клира к епископу, от епископа к патриарху. Обратной связи почти нет. Голоса мирян если и звучат, то только тогда, когда это «кому-нибудь нужно», т.е. становятся средством манипуляции. Как мы, кстати, могли убедиться на примере протестов против Собора, высказанных нашими же согражданами из УПЦ МП.

Верные — не причина и не цель существования церковной иерархии. Это ее питательная среда. И тут трудно не согласиться с мнением митрополита Онуфрия: раз «среда питает», значит, «все работает», и в практике православной жизни ничего менять не нужно. Реформы — вообще одна головная боль и затраты. Даже если на практике священник просто «предоставляет услуги», а мирянин эти «услуги» просто «покупает», это все равно означает, что «система работает». Потому что система эта — чисто бюрократическая, смысл ее существования не в том, чтобы нести какое-то осмысленное содержание, а чтобы колесики крутились.

Убедиться в этом можно, посмотрев, с какой легкостью и аргументацией приходы меняют «МП-шного» священника на «КП-шного». Миряне-потребители просто хотят «покупать украинское» и очень не хотят «покупать российское». К самим священникам зачастую у них и претензий-то нет — кроме того, что они «московские». Ничего личного — джаст политик. Это только один из симптомов системного заболевания церковных институтов. Где «все работает», а потому вопрос о качестве христианской жизни не выносится на повестку дня ни на каком уровне — от епархиального собрания до Всеправославного собора.

Никаких волнений не вызывает тот факт, что практикующие христиане в повседневной жизни ничем выгодно не отличаются от нехристиан или «непрактикующих» собратьев (не только у нас — это подтверждают и американские социсследования). Вопросу о качестве христианской жизни не суждено взорвать Собор. Куда важнее для иерархов «вопрос места», которое каждый из них займет в пространстве Собора — долгожданного, «Святого и Великого», но, может статься, пустого, как прошлогодний орех.