Die Tagespost: Госпожа Альшанская, в 1991 году многие в Европе считали, что с падением Советского Союза ценности и идеалы Европы смогут закрепиться на всем континенте. Но кажется, что в России сегодня есть другая идея прогресса. Как президент Путин рассматривает общество?

Алена Альшанская: Владимир Путин пытается позиционировать себя как защитник христианских и традиционных ценностей, чтобы выйти из международной изоляции, в которую он попал. Кроме того, он рассматривает Россию как глобальную мировую державу. Россия должна по-прежнему оставаться мировой державой, это цель его действий и его представления о прогрессе.

— С одной стороны многое из советской эры реабилитировано, с другой стороны Владимир Путин позиционирует себя как наследник царей, то есть речь идет о более глубоком слое российской истории.

— В девяностые годы прошлого столетия в российском обществе возник идеологический вакуум. Путин выбрал реставрационный курс, вернул ностальгию по старой российской империи. И после этого в эти же рамки был вставлен и Советский Союз, хотя здесь, несомненно, присутствует внутреннее противоречие. Обе империи включены в собственное историко-политическое пространство. В течение нескольких лет происходит все более глубокое погружение в историю, и Россию представляют также как наследницу Византийской империи, а Москву представляют «третьим Римом».

Русский православный епископ Тихон Шевкунов, который считается духовным отцом президента и которого некоторые называют «Распутиным Путина», в 2008 году, как раз перед президентскими выборами, представил на российском телевидении фильм, в котором проводятся параллели между Византией и Россией. Фильм «Гибель империи» предупреждает российский народ о том, что Россию без сильной власти постигнет судьба Византийской империи.

— Не являются ли эти параллели традицией? После падения Византии в 1453 году Москва как «третий Рим» претендует на руководство православным миром.

— В период с XVI по XVIII века ситуация вряд ли была таковой. Тогдашние правители не представляли себя наследниками Византии. До конца XIX века в работах по истории России не было никакого упоминания Византии. В начале XX века византийское наследство впервые было использовано как аргумент для обоснования российских внешнеполитических притязаний на востоке. Теперь эта византийская идея активируется снова, хотя и с другими целями.

Два года тому назад в Москве с участием известных российских политиков был основан «Византийский клуб», который теперь выступает на международной арене и видит свою задачу в подчеркивании роли России в мире как преемницы великой восточно-римской цивилизации. В этом активное участие принимают специалисты по Византии, а также декан исторического факультета Московского государственного университета. Так научная элита России поступает на службу проводимой государством исторической политики и ставит под сомнение достоверность изучения Византии как научной дисциплины.

— Каков смысл этого толковании истории?

— Речь идет о переосмыслении византийской цивилизации, в конечном счете о расширении зоны российского влияния и распространении его на пространство Византийской империи через предполагаемую близость стран этой империи с Россией. Таким образом эта квази-историческая аргументация объявляет Ближний Восток сферой российских интересов.

— Путин явно стремится распространить российское влияние на страны, где нет никаких русских, есть только православное большинство, например, на Балканах. Является ли православная вера здесь средством продвижения политической стратегии?

— Во всяком случае есть попытки представить себя защитой всех православных. Не только на Балканах, но, например, и в Сирии. Существует концепция «православной цивилизации», у которой есть политическая функция. Путин использует язык религии в интересах своей политической власти. Но не следует его переоценивать стратегически. Я думаю, за этим не кроется никакой закрытой концепции, потому что Путин допускает совершенно различные варианты, чтобы воспользоваться всей палитрой идеологических запасов по своему усмотрению. У него нет никакой продуманной идеологии, он действует по ситуации.

— Русская православная церковь является самой большой православной церковью и считает себя призванной руководить. Проблемы между Экуменическим Патриархатом Константинополя и Московским Патриархатом особенно заметны на европейском фоне. Что касается встречи в рамках диалога между православными церквями и фракцией Европейской народной партии, Москва сказала несколько лет тому назад, что у Экуменического Патриархата нет права представлять весь православный мир. Экуменический Патриархат претендует на то, чтобы представлять православных во всех неправославных странах, но русское православие смотрит на это дело совершенно иначе. Москва пытается взять под свое покровительство все русскоговорящее население мира и таким образом действовать как глобальная церковь.

— После встречи Патриарха Кирилла и Папы Франциска на Кубе некоторые русские священники больше не упоминали своего патриарха в Центральной молитве Божественной литургии. Насколько экуменическим является русское православие? Существуют ли различные экуменические фракции или направления?

— У церкви не было консенсуса относительно этой встречи. По экклезиологическому самоопределению православия Патриарх не мог в одиночку принять решение о такой встрече, но в епископском синоде непосредственно перед поездкой на Кубу об этом не было речи. Есть сведения, что многие православные епископы вообще ничего об этом не знали. После встречи в Гаване раздавались многочисленные антиэкуменические и антикатолические голоса, были открытые письма и демонстративные выступления. Некоторые говорили о предательстве Патриарха. Антиэкуменические силы — это очень активные верующие, которых нельзя просто так обойти. Но Кирилл хорошо подстраховался в Святом Синоде. В последние годы он пригласил на служение много новых епископов, в основном молодых, неопытных и верных патриарху. В 2009 году в РПЦ было примерно 150 епископов, сейчас их более 300.

— Почему произошла эта встреча?

— Я лично считаю, что решающим обстоятельством здесь были политические условия. Встреча способствовала улучшению имиджа России. Россия и русское православие смогли выступить как глобальные игроки и защитники христиан на Ближнем Востоке. Кремль, безусловно, дал согласие на эту встречу. В принципе я считаю, что эта встреча с обеих стороны была переоценена. Она не помогла христианам Востока и не успокоила антикатолическое недовольство российского православия. Позднее Патриарх попытался оправдать эту встречу среди собственных верующих, называя ее необходимой для договоренности о предоставлении мощей Св.Николая. Поездка Папы в Россию по свободно составленной программе была бы признаком того, что русская церковь больше не считает Рим соперником.

— Каково отношение руководства российского православия, Патриарха Кирилла и его руководителя отдела внешних церковных связей митрополита Илариона к контактам с католической церковью?

— Они в действительности не заинтересованы в теологическом или экклезиологическом диалоге. Митрополит Иларион говорит о стратегическом альянсе. Он выступает за то, чтобы оставить в стороне теологические вопросы и сконцентрировать свое внимание на предполагаемой общей социальной этике. Иларион хочет институционализацию и ищет сильного партнера в Европе, чтобы представлять общие позиции в Брюсселе. Для Русской православной церкви важно, чтобы игроки в Европе признали ее важным партнером. Это поможет ей и в России.

— Рассматривает ли российское православие картину Европу сквозь идеологические очки?

— В этом случае картина Европы предстает как карикатура. Речь идет только о светской жизни, либерализме, релятивизме, но не предпринимается никаких усилий понять аргументы противоположной стороны, например, как в Европе определяют такие ценности, как свобода религии и свобода совести. К сожалению, используются только понятия борьбы, наполненные всевозможной негативной коннотацией.

— Декаданс Европы было бы легче критиковать, если бы в самой России преступность и коррупция были бы меньше, семьи более стабильными и уменьшалось бы количество абортов.

— Патриарх Кирилл однажды сказал, что о «святой Руси» говорят не потому, что мы такие святые, а потому что мы стремимся к более высоким идеалам. Москва говорит, что европейские права человека в первую очередь служат для того, чтобы оправдывать грехи и экспортировать в Россию аморальное поведение. Нельзя оставлять без ответа такую обобщенную критику.

— Способствует ли сегодня снова свободное и привилегированное русское православие оздоровлению российского общества, которое в течение 75 лет страдало при коммунизме?

— Десятилетия коммунизма больше не считаются историей страданий, и уж если говорят о страданиях, то только в отношении отдельных моментов преследования церкви, но всегда с оговоркой «а так все было хорошо». Официальное руководство церкви меньше заинтересовано в нео-евангелизации и больше в ВИП-христианизации, то есть оно заинтересовано в сотрудничестве с политической бюрократией и прочей элитой. Но бесспорно, что широкие слои русского населения воспринимают православную веру как средство преодоления внешних и внутренних кризисных ситуаций и утверждения собственной личности.