Тысячи американцев арабского происхождения, арестованные несколько месяцев назад, по-прежнему содержатся в блоках для особо опасных преступников американских тюрем. Рабих Хаддад - один из них. Он говорит, что невиновен и обвиняет власти в расизме. Свидетельство
Прилагающееся ниже письмо было отправлено помощником имама Рабихом Хаддадом из камеры Metropolitan Correction Center (MCC) в Чикаго, и адресовано чикагской Коалиции против войны и расизма (CCAWR), а затем было размещено на альтернативном веб-журнале Yellow Times.org. Хаддад описал условия содержания под стражей, которые сравнимы с положением особо опасных рецидивистов, и приговоренных к смертной казни, несмотря на то, что единственным обвинением, выдвигаемым против него, является нарушение закона об иммиграции.
Хаддад является основателем одной из самых крупных в США мусульманских организаций милосердия, счета которой заморожены с 14 декабря 2001 года. Американское правительство до сих пор не предъявило доказательств в подкрепление своих подозрений против этой организации.
Подобно тысяче других заключенных арабского происхождения, арестованных после событий 11 сентября (большинство - за нарушение иммиграционного законодательства), Хаддад убежден, что является жертвой целенаправленной политики расизма. Некоторые газеты, в частности, Detroit Free Press, Detroit Metro Times, сенатор Джон Коньерс (John Conyers) и Американский союз гражданских прав вынесли дело на рассмотрение суда, требуя от министра юстиции, Джона Эшкрофта (John Ashcroft) дать возможность прессе и публике ознакомиться с протоколами судебных заседаний.
Вот письмо Хаддада.
27 января 2002 года,
"Уважаемый мистер Тейер,
Я очень признателен Вам за письмо, полученное мной 22 января. Я высоко ценю внимание, которое Вы оказываете моей персоне, предпринимая усилия к моему освобождению. Позвольте мне выразить мою признательность всем членам CCAWR.
Очень сожалею, что не могу видеть манифестаций, поскольку окно моей камеры завешено белым полотном, способным пропускать дневной свет, но совершенно не позволяющим видеть, что происходит снаружи. Однако, я могу слышать, о чем говорят другие заключенные, у которых есть карманные радиоприемники, чтобы узнавать новости.
Я хотел бы воспользоваться случаем и представить Вам, насколько смогу, мир, окружающий меня в МСС. Я заключен в одиночной камере, размером 1,80Х 2,7 метра, похоже, созданной для самых буйных заключенных, или, по крайней мере, для строптивых. Кровать расположена посредине камеры, на расстоянии полуметра от каждой стены. Ножки кровати привинчены к полу, кроме того, она снабжена специальными ремнями, которые можно использовать при необходимости. Камера, отделенная от моей железной дверью, лишает меня всякой возможности побыть наедине с самим собой, поскольку через маленькое оконце тюремщики могут наблюдать за моими действиями, чтобы удостовериться, что 24 часа в сутки я веду себя хорошо. Это сделано для моей же безопасности, говорят они.
Раз в месяц я имею право на 15-минутный разговор с семьей. Отверстие в двери позволяет передавать мне пищу и надевать на меня наручники и ножные цепи, прежде чем открыть дверь в случае надобности. Я имею право трижды в неделю принимать душ, но, чтобы дойти до душевой, мне необходимо сделать 10 шагов в колодках и наручниках. Дверь душевой подобна двери моей камеры. Она запиралась единственный раз, и то, потому что с меня тогда сняли наручники. Пять раз в неделю я имею право на часовую прогулку, но это сущее надувательство! Меня ведут со связанными руками до другой клетки (в буквальном смысле слова) в конце коридора, такого же размера, что и моя камера. В этой комнатушке стоит самодельный "велотренажер", на котором невозможно тренироваться. Я должен ждать, пока клетка освободится, поскольку не имею права находиться там одновременно с кем-либо еще, так сказать, для моей же безопасности.
Я многократно обращался к директору тюрьмы и другим начальникам с просьбой разрешить мне разговаривать с семьей один раз в неделю, но мои просьбы были напрасными. В таких условиях меня содержат уже полтора месяца, и это оказывает ужасное воздействие на мои умственные способности и на мое психологическое состояние.
Где граница между правосудием и подавлением? Между преступлением и наказанием? Правосудие должно служить обществу или порабощать? Прискорбно, но многие люди, заключенные здесь, становятся "собаками Павлова", когда речь заходит о "правосудии". Со мной обращались, как с последним преступником, хотя единственное обвинение, которое можно мне предъявить - это нарушение закона об иммиграции, причем я стремился исправить положение в то самое время, когда подвергся аресту.
Все это лишь увеличило мое желание и решимость бороться и упорствовать. Ваши усилия и усилия других людей - словно лучик надежды, который освещает мой путь в этом темном и глубоком туннеле, куда я попал, и я буду вечно благодарен Вам за все.
Передайте уверения в моей глубочайшей благодарности всем, кто разделил Ваши усилия по моему освобождению.
Да благословит Вас Господь".
