В Гейдельберге в возрасте 102 лет скончался немецкий философ Ханс-Георг Гадамер. Прожив более века, Гадамер почти полвека, начиная с 60-х годов, занимал почетное место среди ведущих современных философов. В конце Первой мировой войны в университете Марбурга, он предпринял изучение филологии и философии, как их предлагали наиболее традиционные немецкие школы: много Платона и Аристотеля, много Канта и много немецкой философии восемнадцатого века. Мир, который постепенно растворялся в войне, воспринимался как прямое наследие афинских философов, а научная и индустриальная культура современной Германии рассматривалась сквозь призму кантовских концептов. Но в начале двадцатых годов, как раз во время изучения Аристотеля и Платона, Гадамер открыл для себя Хайдеггера, который интерпретировал классическую философию гораздо более остро, чем традиционные или неокантианские философы. В нем чувство того, что что-то надорвалось, было очень живо, и Ницше, неудобный философ, которого университетские профессора старались видоизменить, очистить или же просто-напросто запретить, был символом этого надрыва. Гадамера привлекла философия Хайдеггера, его профетический язык, его попытка ввести в концепты академической философии категории средневековья. Кто среди осторожных философов-преподавателей университетов решился бы говорить о существовании, ставить вопросы о существовании, о смерти и о судьбе человека?
Но Гадамер не был создан для сильных чувств: Хайдеггер затруднял его, и мало-помалу, осторожно он отдалился. И мог не быть рядом с ним, когда Хайдеггер принял нацистскую идеологию. Но Гадамер не принадлежал и к либеральной среде, которая в Гейдельберге Ясперса и Вебера оказала бы какое-нибудь сопротивление диктату нацистов. Гадамер мог бы потом похвастаться, что он не сделал принципиальных уступок фашизму и наилучшим образом использовал ту научную свободу, которую допускал режим. Спокойная карьера привела его к преподаванию Лейпциге в тот же год, когда разразилась Вторая мировая война. Тут его застала советская оккупация, и он проработал ректором университета с 1945 по 1947 год. Гадамер надеялся, что сможет рассчитывать на относительный нейтралитет коммунистического режима, по отношению к которому он, в свою очередь, мог сохранять ту же позицию, что и по отношению к фашизму. Но так не случилось, и Гадамер вынужден был признаться себе, что коммунисты не относились к философии так же презрительно, как нацисты: для них марксизм был серьезной вещью.
Гадамер вернулся в Западную Германию, в Гейдельберг, где с 1949 года вел кафедру Ясперса. С тех пор Гадамер занялся восстановлением немецкой философии. Пока Хайдеггер продолжал задавать вопросы о существовании, утверждать, что история Запада - это история заката, где научно-технический прогресс привел к потере смысла бытия и способности мыслить по-настоящему, Гадамер представил более спокойную систему. Это правда, что наука и техника ведут к обману, но не все потеряно. Если, вместо того чтобы культивировать бессмысленную ностальгию по бытию, мы посмотрим на то лучшее из прошлого, что дошло до нас, на его литературные и религиозные тексты; если, вместо того чтобы ставить вопросы о конечном смысле всего, мы будем интерпретировать тексты, то обнаружится великая и единая традиция, которая идет от классических философов Греции до Гете и классической немецкой философии.
Хабермас (Habermas) как-то сказал, что Гадамер провел "урбанизацию хайдеггеровской провинции". И был прав: Гадамер был урбанистом, и казалось, что его проще включить в послевоенное мировое философское сообщество. Антинаучная философия становилась все более популярной, вместе с ростом неудовлетворенности первенством науки и ее точным и предсказуемым языком. В своем самом известном произведении "Истина и метод" Гадамер заявил, что научный метод не приводит к истине и что стоит смотреть не на язык математиков, а на язык поэтов и религиозных пророков: именно они говорят об истине, которая находится не в вещах и не в природе, а в традиции. В послевоенном Гейдельберге зачатки мужественного и беспристрастного либерализма были уничтожены кризисом 30-х. Гадамер представлял экуменический и поучительный традиционализм, который мог сочетаться с возвращением к традиции, теперь уже доминирующем на всем Западе.
