3 июня 2003 года. Несмотря на то, что президенты Джордж Буш-младший (George W. Bush) и Владимир Путин после резких расхождений из-за Ирака подтверждают свое желание работать вместе, их правительствам пока не удается делать это в сколько-нибудь выразительной манере. Представляется вероятным, что эти два лидера сумеют преодолеть свои разногласия на первой после войны встрече в Санкт-Петербурге 1 июня. Однако даже после этой встречи будущее американо-российских отношений представляется неопределенным. Перед тем как рассориться из-за Ирака, отношения между Соединенными Штатами и Россией находились, по некоторым оценкам, в самой лучшей форме с момента обретения Россией независимости. Несмотря на расхождения в связи с выходом Америки из Договора об ограничении систем противоракетной обороны (Договор по ПРО) и вторым этапом расширения Организации Североатлантического договора (НАТО), сильные личные связи между двумя президентами и новое сотрудничество в войне с терроризмом способствовали появлению чувства оптимизма, что Вашингтон и Москва, наконец, встали на правильный путь к реальным партнерским отношениям. Поэтому решительная оппозиция России американо-британской войне против Саддама Хусейна (Saddam Hussein) стала особенно сильным шоком для многих в Соединенных Штатах (и подтвердила подозрения тех, кто не был этим шокирован) - и его воздействие было только лишь усилено все еще обструкционистским на данный момент послевоенным поведением Москвы.
Однако отношения с Россией остаются существенными для американских национальных интересов. Сотрудничество Кремля в войне в Афганистане - обмен разведывательной информацией, увеличение ранее осуществлявшейся помощи в вооружении Северного альянса, а также отказ от прежних возражений против значительного военного присутствия США в регионе - оказали значительную помощь американским войскам на этом театре военных действий. А крепкие и долговременные отношения с Москвой могут служить важным и даже жизненным американским интересам во многих других областях, от войны с терроризмом до предотвращения распространения в мире оружия массового поражения (ОМП) и также международной торговли и инвестиций. Наоборот, слабые отношения с Россией могли бы поощрить враждебность "государств-изгоев" к Соединенным Штатам, сделать Совет Безопасности (СБ) Организации Объединенных Наций (ООН) бесполезным как во времена "холодной войны" и подвергнуть американцев дополнительным опасностям от терроризма и ОМП.
Вышесказанное ставит два вопроса. Что может быть сделано для укрепления американо-российских отношений и перевода их на более солидную основу? И, принимая во внимание очевидные и существенные расхождения с Москвой по ряду крупных международных вопросов, как далеко в действительности могут пойти эти отношения?
Что пошло не так
Любое обсуждение вопроса об улучшении американо-российских отношений следует начинать с понимания их сегодняшнего статуса и анализа того, "что пошло не так" в американских усилиях заручиться поддержкой или, по меньшей мере, молчаливым согласием России на войну в Ираке.
К сожалению, даже еще до Ирака ни Вашингтон, ни Москва не были удовлетворены прогрессом в своих отношениях. Американские официальные лица частенько сетовали на то, что, при отсутствии прямого вмешательства со стороны Кремля, ведомства российского правительства обыкновенно создавали препятствия на пути эффективного сотрудничества. Равным образом, и российские официальные лица ворчали, что только Белый дом может принудить к позитивным действиям бюрократов эпохи "холодной войны" в Пентагоне и в Центральном разведывательном управлении (ЦРУ) США. Аналитики и комментаторы в обеих странах высказывали сожаление в связи с чрезмерной опорой на персональные связи между двумя президентами.
Тем не менее американские и российские официальные лица продолжали декларировать свою приверженность строительству крепких американо-российских отношений; несмотря на некоторые опасения по поводу использования Америкой (военной) силы и озабоченность в связи с тем, что после войны угроза терроризма для России может усилиться, Москва поначалу казалась склонной к тому, чтобы согласиться с политикой Соединенных Штатов в Ираке, где российские экономические и иные интересы были ее важной, но не первостепенной заботой. Президенты Буш-младший и Путин по окончании своей встречи в Санкт-Петербурге в ноябре прошлого года опубликовали совместное заявление, которое в сущности повторяло смысл резолюции СБ ООН 1441, призывая Ирак "полностью и немедленно подчиниться" всем имеющим к нему касательство резолюциям СБ ООН или "ожидать серьезных последствий". Выступая перед репортерами, г-н Путин выразил уверенность, что Россия и Соединенные Штаты "могут достичь позитивного результата", пока этот процесс не выходит за рамки юрисдикции ООН. Не далее как в январе 2003 года высокопоставленные официальные лица в частном порядке высказывали мнение, что Россия готова воздержаться при голосовании в СБ ООН, если будет подготовлена резолюция с достаточно туманными формулировками, чтобы ее можно было соответственно объяснить российскому народу, который в большинстве своем выступал против использования Америкой силы.
Однако к февралю российская позиция, кажется, стала существенно более жесткой. Российский министр иностранных дел Игорь Иванов неоднократно повторял, что Москва использует свое вето в СБ ООН, чтобы заблокировать принятие мер, которые "открыли бы путь, прямо или косвенно, к решению иракской проблемы путем использования силы". Разумеется, конечном итоге администрация Буша-младшего решила не добиваться принятия Советом Безопасности еще одной резолюции по Ираку.
Перемену в позиции России определили как международные, так и внутренние факторы. В международном плане, Франция (с помощью Германии) предприняла весьма решительную попытку соблазнить Москву стать в оппозицию Соединенным Штатам, включая интенсивные переговоры с российскими лидерами накануне ключевых дебатов в СБ. Например, за 10-дневный период перед выступлением в СБ (с докладом по Ираку - прим. пер.) главного военного инспектора ООН Ханса Бликса (Hans Blix), которое состоялось 14 февраля, французский министр иностранных дел Доминик Вильпен (Dominique de Villepin) 5 февраля встретился во своим российским коллегой Игорем Ивановым, французский президент Жак Ширак (Jacques Chirac) 6 февраля разговаривал с президентом Путиным по телефону, а 10 февраля г-н Путин и г-н Иванов нанесли визит в Париж. Президент Буш-младший разговаривал с г-ном Путиным по телефону 4 февраля, перед дипломатическим блицкригом Франции, и 14 февраля, когда г-н Иванов уже находился в Нью-Йорке и принимал участие в заседании СБ.
Равным образом, в критический 10-дневный период перед выступлением в СБ с докладом г-на Бликса 7 марта г-н де Вильпен и г-н Иванов разговаривали по телефону, по меньшей мере, через день и 5 марта встречались в Париже. Немецкий министр иностранных дел Йошка Фишер (Joschka Fischer) также дважды разговаривал с г-ном Ивановым и принимал участие во встрече в Париже. Президент Буш-младший говорил с г-ном Путиным 27 февраля и поздно вечером 6 марта, но, очевидно, мало чего добился. Государственный секретарь США Колин Пауэлл (Colin Powell) встретился с г-ном Ивановым лишь утром 7 марта и передал ему жесткое послание, которое, надо полагать, вместо того чтобы поощрить к поддержке (американской позиции - прим. пер.), вызвало раздражение и возмущение российской стороны.
Попытки французов ухаживать за Москвой были особенно успешными, потому что Париж дал ясно понять, что готов взять на себя лидирующую роль в противодействии Соединенным Штатам. Столь сильная позиция американского союзника по НАТО значительно снизила российскую озабоченность в отношении возможного отчуждения Вашингтона. Тот факт, что Германия - которая в настоящее время также представлена в СБ ООН на основании графика очередности и, несмотря на трения с правительством Шредера (Gerhard Schroeder), исторически является более близким союзником США, чем Франция - точно так же проявила твердость в своем сопротивлении США, способствовал тому, что у Москвы появилось ощущение, что она может выступить против Соединенных Штатов и при этом не навредить двусторонним отношениям, а также не оказаться в изоляции от Запада.
Все это происходило в то время, когда россияне уже начали готовиться к парламентским выборам, которые должны состояться в декабре с.г., и к президентским выборам, намеченным на март 2004 года. Хотя у президента Путина в данный момент, по-видимому, нет серьезных конкурентов, способных помешать его переизбранию, его внутренняя повестка в значительной мере определяется сохранением контроля над российским парламентом, в особенности над его нижней палатой, Государственной Думой. Как свидетельствуют проведенные в конце февраля и в начале марта с.г. Всероссийским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ) опросы, 91% опрошенных россиян выступили против войны, а значительная часть российского народа выразила подозрения в отношении намерений США, тогда как российская элита проявила тенденцию неверия в выгоды от тесных связей с Соединенными Штатами. Г-н Путин мог бы заплатить значительную политическую цену даже за молчаливую поддержку американской позиции (по Ираку - прим. пер.), особенно с учетом позиций Франции и Германии. Если бы Коммунистическая партия РФ, остающаяся самой крупной парламентской фракцией, нанесла поражение пропрезидентскому блоку "Единая Россия", это сильно пошатнуло бы позиции г-на Путина за 3 месяца до президентских выборов. Интересно отметить, что один высший чиновник Кремля, находившийся с визитом в Соединенных Штатах в конце февраля, заявил небольшой группе экспертов, в составе которой был и Ваш автор, что Москве хотелось бы поддержать Вашингтон в вопросе об Ираке, но состояние двусторонних отношений не убеждает российских лидеров в том, что США поддержат их при решении других проблем, которые создаст война в Ираке.
Наконец, Кремль - как многие правительства и наблюдатели во всем мире - вполне возможно, допустил фундаментальный просчет, прогнозируя ход войны в Ираке. Павел Фельгенгауэр, пожалуй, самый уважаемый в российских печатных изданиях аналитик оборонных проблем, на страницах "The Wall Street Journal" за 15 апреля 2003 года описывал главную российскую секретную службу, Федеральную службу безопасности (ФСБ) как "ведущего участника просаддамовского лобби", а официальные представители российского министерства обороны обыкновенно предсказывали длительную, тяжелую и кровавую войну в Ираке. В этих обстоятельствах высшие руководители могли поверить в то, что даже если Соединенные Штаты и начнут свою военную операцию, их все еще можно будет убедить согласиться на дипломатическое решение, учитывая ожидаемые высокие боевые потери и растущую внутреннюю оппозицию войне. Фактически, известные комментаторы внешнеполитических проблем сегодня признают, что у Москвы имелись весьма отличные ожидания в отношении войны; например, ведущий российский аналитик внешнеполитических проблем Сергей Караганов из Совета по внешней и оборонной политике писал в "The Moscow News" за 23-29 апреля 2003 года, что "наши разведывательные службы ввели нас в заблуждение - или мы сами себя обманули - относительно "способности и готовности" иракцев оказать сопротивление войскам США. Президент Путин, несмотря на свой хорошо известный прагматизм, возможно, оказался особенно уязвимым для подобного самообмана в результате его личных связей с ФСБ и тесных отношений с министром обороны России Сергеем Ивановым.
Что теперь?
Когда войска США подходили к Багдаду, президент Путин сделал два широко разрекламированных заявления, которые, как представляется, продемонстрировали интерес России к восстановлению ущерба американо-российским отношениям. Хотя он сказал, что "ничто в нашей позиции по Ираку не изменилось", г-н Путин подчеркнул, что поражение США не отвечает интересам России, и привел подробный перечень оснований для такого вывода. Он также сказал, что Москва и Вашингтон должны продолжать сотрудничать по вопросам борьбы с терроризмом, предотвращения распространения в мире ОМП и по другим важным вопросам. Эти заявления стали для российской общественности сигналом, что, хотя российский президент понимает "народ, который не в силах сдержать свои эмоции", российским средствам массовой информации следует умерить свою едкую критику Америки и войны (что в действительности и случилось).
Тем не менее, остается неясным, в какой мере Кремль готов работать с администрацией Буша-младшего. После того, как он поначалу отверг идею списания или реструктуризации иракского долга, заместитель премьер-министра и министр финансов России Алексей Кудрин сказал, что Россия, быть может, пойдет на рассмотрение подобных шагов при обсуждении этой проблемы в Парижском клубе. (Александр Шохин, экономист ельцинской эпохи и бывший председатель Комитета Государственной думы по кредитным организациям и финансовым рынкам, был еще более откровенным, когда предложил, чтобы иракский долг Москве был уменьшен на 80%.) Однако г-н Путин отверг идею отмены санкций ООН против Ирака, предложив вместо этого временно их приостановить, пока инспекторы ООН не подтвердят, что страна не обладает ОМП. И он обрушился с резкими нападками на британского премьер-министра Тони Блэра (Tony Blair) после их встречи в Москве, которая должна была восстановить дружеские отношения между ними: "Вопрос, где Саддам Хусейн? Где его оружие массового поражения, если оно вообще когда-нибудь было? Быть может, Саддам Хусейн сидит в каком-нибудь бункере на ящиках с ОМП, готовясь взорвать все вокруг?" Несмотря на то, что российские официальные лица, кажется, все более склонны к тому, чтобы вместе с Вашингтоном добиваться отмены санкций, это заявление, которое можно интерпретировать как не имеющую оправдания попытку поставить в неловкое положение самого близкого союзника Америки, не было обнадеживающим.
До американо-российской размолвки из-за Ирака многие в Вашингтоне и в Москве полагали, что г-н Путин сделал стратегический выбор в пользу более тесных отношений с Соединенными Штатами. Хотя российские официальные лица продолжают проявлять интерес к укреплению связей с Соединенными Штатами, ни американцы, ни даже сами россияне пока еще не имеют ясного представления о сегодняшних намерениях российского правительства. Например, Сергей Караганов сетовал на то, что его стране "недостает отчетливой стратегической цели" в ее подходе к войне. Он сказал: "Хотели ли мы сохранить международную легитимность, или спасти СБ ООН, или подружиться с европейцами и разыграть европейскую карту против США, или остаться в хороших отношениях с американцами? Все эти цели оправданны, если они основываются на логически последовательном стратегическом курсе Однако такого курса не было. Это не столько проблема конкретного кризиса, сколько всей внешней политики".
Г-н Караганов, пожалуй, правильно похвалил персональные связи между двумя президентами за то, что благодаря им удалось сохранять отношения на всем протяжении иракского кризиса - но обе стороны еще до войны в Ираке признавали, что отношения г-на Буша-младшего с г-ном Путиным как таковые не являются достаточной основой для тесного и долговременного партнерства. Более того, трудно себе представить, что личные отношения между двумя лидерами не пострадали в результате войны в Ираке. В этой связи возникает вопрос: какие еще имеются основы для американо-российских отношений как сегодня, так и в будущем?
Российская элита как до, так и после 11 сентября в общем случае высмеивала выгоды для своей страны от (дружеских) американо-российских отношений. Сегодня даже некоторые аналитики, которые прежде в общем-то хорошо относились к Соединенным Штатам, видят мало пользы в попытках президента Путина укрепить связи с Вашингтоном. Известный телевизионный комментатор Алексей Пушков, который ранее был склонен поддерживать улучшение отношений с США, в недавнем интервью сказал, что россиянам не следует беспокоиться о последствиях войны в Ираке, поскольку России "нечего было терять в ее отношениях с США". Некоторые американские обозреватели также высказывали мнение, что Россия ничего не выиграла.
Это совершеннейшая неправда. Прежде всего, Россия значительно выиграла от свержения талибского режима в Афганистане. Так случилось, что это также отвечало американским интересам, но это был важный плюс для Москвы, которая на протяжении более 3 лет безуспешно добивалась от Соединенных Штатов сотрудничества в борьбе против движения "Талибан". Российские официальные лица были глубоко озабочены возможностью распространения прижившейся в Афганистане формы радикального ислама на соседние республики Средней Азии, равно как и возможностью прямой поддержки чеченских повстанческих отрядов со стороны "Аль-Каиды". А поддерживаемый Москвой Северный альянс Афганистана терпел поражения в ходе продолжающейся гражданской войны. Американская военная акция внесла крупный вклад в решение вышеназванных проблем и сделала это в такие сроки, которые в ином случае были бы невозможными. Президент Путин публично признал выгоды для России от войны США в Афганистане.
Кстати, Соединенные Штаты подвинулись гораздо ближе к позиции России по вопросу войны в Чечне, признав, что "Аль-Каида" поддерживала некоторых чеченских повстанцев, официально внеся три чеченские группировки в свой "черный список" террористических организаций и существенно приглушив критику российской политики в регионе. Что касается последней, американская делегация в Комиссии ООН по правам человека на мартовском заседании этой комиссии в Женеве не поддержала, как делала это в предыдущие годы, резолюцию с критикой России за Чечню. Администрация Буша-младшего тоже сделала реальную и по-настоящему эффективную попытку (в сотрудничестве с союзниками США на Ближнем Востоке) прервать поток денег для чеченских террористов - на что администрация Клинтона (Bill Clinton) более или менее закрывала глаза, несмотря на многочисленные увещевания России. Принимая во внимание, что стабилизация Чечни является первостепенным интересом безопасности России, это не такой уж немаловажный шаг. Соединенные Штаты, кроме того, оказали давление на Грузию, стремясь заставить ее вытеснить чеченских повстанцев из района Панкисского ущелья, где они фактически нашли себе убежище, и плотно закупорить ее границу с Чечней. Наконец, Соединенные Штаты выразили общую поддержку спорному мартовскому референдуму России, который имел целью одобрение новой конституции для этой мятежной республики.
Третье, администрация Буша-младшего стала с гораздо меньшей настороженностью относиться к деятельности России в бывших советских республиках Средней Азии, чем это было при администрации Клинтона. Это нашло свое выражение в том, что были прекращены как попытки найти новые маршруты в обход территории России для транспортировки на мировые рынки энергоносителей из Средней Азии, так и попытки отговорить региональные правительства от сохранения на своей территории российских военных баз. Опять-таки, принимая во внимание, что этот регион занимает одно из первых мест в перечне стратегических приоритетов России, это является существенным признанием законных российских интересов.
Это не значит, что не было разочарований. Например, российские официальные лица помнят, что их правительству было неоднократно обещано администрациями Клинтона и Буша-младшего (в том числе сразу же после событий 11 сентября), что оставшаяся от времен "холодной войны" поправка Джексона-Вэника (Jackson-Vanik) будет отменена. В силу различных причин сенат США пока не принял такого решения, хотя в марте с.г. председатель сенатской комиссии по международным отношениям Ричард Лугар (Richard Lugar) и внес соответственный законопроект. Эта задержка с отменой поправки является постоянным источником раздражения, хотя посол России в Соединенных Штатах Юрий Ушаков писал на страницах "The Washington Post" за 3 апреля 2003 года, что он считает этот вопрос скорее американской проблемой, нежели проблемой его страны, поскольку это скорее символ остаточных чувств времен "холодной войны" в Соединенных Штатах, чем препятствие для торговли. Пожалуй, российские лидеры с большей серьезностью отнеслись к выходу Соединенных Штатов из Договора по ПРО и ко второму этапу расширения НАТО на восток, когда в состав этой организации вошли три бывшие прибалтийские советские республики. Вышеназванные вопросы совсем не обязательно должны были стать важной проблемой в контексте улучшения отношений, однако оба они добавляются в перечень претензий во времена напряженности.
С точки зрения Соединенных Штатов, настойчивое требование России довести до конца работу инспекторов ООН в Ираке, прежде чем отменять санкции против этой страны, кажется нелогичным, оппортунистическим и, возможно, недружественным. Принимая во внимание частые в прошлом попытки Москвы облегчить или отменить эти санкции - а также ее настойчивые утверждения, что наличие в Ираке ОМП недоказуемо - можно было бы ожидать, что Россия не верит в то, что Багдад имел такое оружие. Таким образом, отпадает необходимость в санкциях, особенно теперь, когда Соединенные Штаты контролируют большую часть Ирака, и когда поисками этого оружия повсеместно занимаются десятки тысяч американских солдат, а не десятки инспекторов ООН. При снисходительной интерпретации российской позиции можно посчитать, что это ее начальная позиция для торга на переговорах, чтобы попытаться добиться уступок; менее снисходительная интерпретация - что Россия имела целью поставить Соединенные Штаты в неловкое положение. Это был бы опасный курс для Кремля, который может быть поставлен в неловкое положение по гораздо большему числу вопросов, начиная с Чечни и до ее выборов, ее СМИ и ее олигархов (и нефтяных королей).
Запланированный на 1 июня саммит в Санкт-Петербурге между президентами Бушем-младшим и Путиным станет важным индикатором российских намерений. Российские официальные лица могут, конечно, иметь отличные от их американских коллег мнения и публично выражать свои взгляды, но если к президенту Бушу-младшему отнесутся так, как к премьер-министру Тони Блэру, это не будет способствовать улучшению американо-российских отношений. Наоборот, значимые манифестации желания конструктивно работать с Вашингтоном в Ираке и в других областях будут очевидно приветствоваться. Официальная российская реакция на встречи в Москве 14 мая государственного секретаря США Пауэлла с президентом Путиным и с министром иностранных дел Ивановым дает основания для осторожного оптимизма в отношении предстоящего саммита.
Что дальше?
Тем не менее, каков бы ни был результат встречи 1 июня, трудно видеть, как американо-российские отношения могут полностью вернуться к предвоенным - хотя бы в силу одного того факта, что все еще внешне важные личные связи между президентами Бушем-младшим и Путиным (и, если на то пошло, между Колином Пауэллом и Игорем Ивановым) никак не обойдутся без новых элементов напряженности, которые могут возникнуть в будущих кризисах. И все-таки потенциальное влияние России на важные американские интересы обуславливает необходимость усилий по продвижению отношений вперед.
Однако, поскольку продвижение американских интересов - а не дружеских отношений - является первостепенной целью этой политики, важно обеспечить, чтобы американо-российские отношения в самом деле служили этим интересам. Это не самоочевидно из послевоенного поведения России в Ираке, и потому администрации Буша-младшего следует принять все меры к тому, чтобы российские официальные лица поняли, что их активная оппозиция войне была серьезным разочарованием, которое могло иметь реальные последствия.
Президенту Бушу-младшему и другим американским официальным лицам следует разъяснить их российским коллегам в ходе саммита или при других подходящих случаях, что Соединенные Штаты принимают специальные меры с целью установления более тесных американо-российских отношений, и что, если Москва не готова к ответным шагам, Соединенные Штаты в дальнейшем от них откажутся. Это будет означать более откровенные высказывания по поводу различных неверных действий России, призванные показать, что Кремль едва ли находится в таком положении, когда может выступать с позиций высокой морали. Это также может включать конкретные шаги, например, более пристальное внимание к поведению российских олигархов, стремящихся получить аккредитацию на Нью-йоркской фондовой бирже. С учетом российской деловой практики последних лет, практически любая крупная российская компания может стать объектом тщательного расследования - причем вполне законно - со стороны соответственных правительственных ведомств США, что ни в коей мере не будет способствовать ни конкретной компании, ни более общим усилиям России по успокоению норовистых иностранных инвесторов. Равным образом, многие из бывших правительственных чиновников России имеют в Соединенных Штатах коммерческие интересы, которые, вполне вероятно, могут пострадать в результате более придирчивого взгляда на их деятельность.
Если российские лидеры покажут, что полны решимости крепить связи, Вашингтону следует быть готовым к тому, чтобы возобновить усилия по расширению отношений с Москвой. Неотложной целью любых подобных усилий должно стать создание солидной основы для конструктивных и долгосрочных отношений с Россией. В то же самое время Соединенные Штаты должны установить свои собственные приоритеты в отношениях с Россией. Как показывает случай с Ираком, основа сегодняшних американо-российских отношений способна выдержать только определенную нагрузку. Следовательно, Вашингтону в отношениях с Россией следует наиболее активно стремиться к продвижению жизненных или очень важных интересов, в то же время пытаясь избежать споров по второстепенным или частным вопросам.
Ключ к извлечению максимальной пользы из американо-российских отношений на долговременной основе лежит в структуризации российских опций путем предоставления России достаточных выгод от сотрудничества, которые перевешивали бы потери от необходимых и неизбежных акций Соединенных Штатов, не совпадающих с российскими преференциями. Это далеко не абстрактный принцип: перед войной высокопоставленные российские официальные лица в частном порядке давали понять, что Москва, возможно, не так сильно досадила бы Соединенным Штатам в вопросе Ирака в контексте улучшенных отношений с Вашингтоном. Для того чтобы дать России эти выгоды, необходимо отыскать области важных взаимных интересов и энергично развивать сотрудничество в этих областях, в то же время не прекращая поиска созидательных решений в тех областях, где наши интересы не являются по сути противоречивыми. Успех в этом должен позволить Соединенным Штатам действовать, когда необходимо, независимо (в том числе и перед лицом российских возражений), не жертвуя долговременными преимуществами конструктивных отношений с Россией.
Три центральных вопроса, война с терроризмом, борьба с распространением в мире ОМП и интеграция России в международное сообщество, потенциально способны предложить важные взаимные выгоды для Соединенных Штатов и России и послужить в качестве основы прочных отношений. Хотя есть много других областей для потенциального сотрудничества, вышеназванные три области сразу же дают очевидные и ощутимые выгоды обеим странам. Другие вопросы, например, сотрудничество в космосе, могут быть желательными, но недостаточно важны как для Вашингтона, так и для Москвы, чтобы служить основой для американо-российских отношений или оправдывать существенные жертвы со стороны любого из двух правительств.
