Все события, произошедшие после терактов 11 сентября, можно разделить на три этапа. Нападения, совершенные в Нью-Йорке положили начало целой серии операций, проведенных исламскими террористами-камикадзе, и, таким образом, обрела реальность новая опасность, отличная от существовавшей во времена холодной войны.
Вторым этапом стала реакция на эту угрозу. Сначала Соединенные Штаты начали войну против Афганистана и оккупировали эту страну, а затем стали продвигать новую доктрину государственной безопасности, указывавшую на необходимость превентивной войны. В определенных аспектах подобная реакция была оправданной, но в некоторых своих проявлениях она оказалась чрезмерной, вследствие чего многие страны решили, что именно Соединенные Штаты, а не террористы лишили всех существовавшего миропорядка.
И, наконец, теперь, шесть месяцев спустя после войны в Ираке, нам необходимо собрать оставшиеся осколки и уяснить, что мы получили от этого конфликта для создания уже нового мирового порядка.
Центральным моментом всех трех этапов являются события 11 сентября, изменившие весь мир. Впервые некий субъект, не являющийся нацией, нанес столь серьезный удар. Это было нападение на сверхдержаву; нападение, совершенное исламскими террористами; нападение, показавшее, что террористы тоже могут использовать оружие массового поражения. На сегодняшний день, в отличие от эпохи холодной войны, существуют опасности, которые невозможно предотвратить методами, подобными тем, что применялись для сдерживания ядерной угрозы.
Здесь мы вплотную подходим к различиям между Европой и Соединенными Штатами. Для большинства американцев те нападения положили начало новому периоду мировой истории и повлекли за собой, в определенном смысле, лишь минимальные потери, которые можно было бы ожидать от подобных терактов. В следующий раз они могли обернуться взрывом ядерной бомбы на территории Европы или Соединенных Штатов.
Многими же европейцами и другими жителями планеты удар, нанесенный исламистами 11 сентября, напротив, был воспринят как теракт, для проведения которого обычно используют машины, начиненные взрывчаткой. И действия террористов оказались успешными.
Именно оценка опасности, угрожавшей нации, заставила администрацию Джорджа Буша (George Bush) осенью прошлого года начать продвижение стратегии национальной безопасности. Заранее было оговорено, что США больше не будут основывать свои действия по предотвращению новой угрозы на сдерживании, а прибегнут к нанесению превентивного военного удара. Было также предусмотрено, что в некоторых случаях для разрешения угрожающих ситуаций Соединенным Штатам придется действовать в одностороннем порядке.
Проблема родилась именно из формы, в которой Вашингтон изложил свою доктрину: как прямое право на вмешательство в дела других государств. Доктрина стала своего рода объяснением целей администрации Буша: она послужила оправданием потенциальной интервенции в Ирак, а принцип превентивной войны придал этому нападению легитимность.
Указанная доктрина была внедрена в контекст произнесенного Джорджем Бушем доклада об "оси зла", включавшей с себя не только Ирак, но и Северную Корею и Иран. Таким образом, вполне естественно, что люди различных стран мира стали воспринимать ее как объявление о начале действий не только против режима Саддама Хусейна (Saddam Hussein). Действительно, Соединенные Штаты не стали прикладывать много усилий к тому, чтобы объяснить существование определенных границ в использовании американского могущества и что доктрина национальной безопасности не станет своего рода шаблоном внешней политики, а будет использоваться лишь в исключительных случаях.
В сущности, Вашингтон заявлял, что весь остальной мир должен довериться ему, что касается правильного использования его доктрины нанесения превентивного удара. И вполне оправданным было мнение других стран, что это не лучший вариант применения своего авторитета. Действительно, подобный принцип не подходит для мирового порядка, и критика в адрес внешней политики Соединенных Штатов вполне оправдана.
Вскоре началась война в Ираке, воспринимавшаяся как первый пример использования упомянутой доктрины. Соединенные Штаты обратились в ООН. Но все мы отдавали себе отчет в том, что необходима вторая резолюция, оправдывающая применение силы.
Именно в этот момент возникло существенное разногласие между Европой - в основном, Францией и Германией - и Соединенными Штатами. Разногласие серьезное и разрешить его будет не так просто. Европейцы полагают, что Ирак - не единичный случай, а еще один пример неприемлемого поведения Соединенных Штатов. Европейцы говорят об отношении к узникам Гуантанамо, вспоминают об отказе США подписать затрагивающий экологические проблемы Киотский протокол, о неучастии в работе международных трибуналов, о нарушении конвенции по неиспользованию определенных видов вооружения и минных полей. При этом жители Европы отмечают, что США не прикладывают никаких усилий для участия в этих проектах.
Реальны ли все упомянутые разногласия или речь идет всего лишь о непонимании, усугубившемся, благодаря крайне скупой дипломатии правительства Буша? В действительности, сложно утверждать, что США в своих действиях оказываются более односторонними, чем европейцы. Мы пытаемся создать мир торговых взаимоотношений, для которого не существовало бы границ, а циркуляция услуг и капиталов была бы более свободной. Но вполне очевидно, что все эти принципы нарушаются.
И проблема заключается в лицемерии, но это характеристика не только Соединенных Штатов, но и Европейского Союза, сельскохозяйственная политика которого наносит урон другим странам, прежде всего, развивающимся. Стоит отметить, что и Соединенные Штаты немного сделали в этом направлении. Но даже при этом, мы не можем утверждать, что, проводя свою политику в этом секторе коммерческих отношений, США оказываются более односторонними, чем европейцы.
Действительно существенные разногласия выявляются в области экологии, охраны окружающей среды и безопасности. В некоторой степени эти проблемы становятся простыми последствиями восприятия ситуации в Соединенных Штатах. Мы говорим о порочности ("ось зла"), но при этом нам стоит рассмотреть, насколько различно отношение к религии в Европе и Соединенных Штатах.
В Соединенных Штатах религиозность никоим образом не исчезла. От 60% до 70% американцев верят в Бога, Рай и Ад: вопреки распространенному в остальном мире мнению, что религиозность - это своего рода предрассудок, от которого люди должны избавляться. И когда американский президент говорит о существовании зла, это, конечно же, не понравится европейцу. Особенно после того, как американская администрация во многих вопросах не обращает внимания на мировое общественное мнение.
Обратимся к Киотскому протоколу, касающемуся проблемы охраны окружающей среды. О нем забыли, потому как казалось, что документ не будет одобрен Сенатом. Администрация Буша могла бы заявить, что, постольку поскольку начатая глобальная война станет для нас - в международном плане - проблемой, мы должны попытаться ратифицировать этого договор. Я лично был свидетелем реакции, которую вызвал в Европе отказ подписать этот документ. Казалось, что отказ ратифицировать Киотский протокол продвигался американским индустриальным лобби. И подобное поведение Соединенных Штатов стало раной, которую они нанесли сами себе: это было то же самое, что сделать харакири.
Можно привести и другие примеры. Министр обороны Дональд Рамсфелд (Donald Rumsefeld) был слишком легкомыслен в некоторых сделанных заявлениях, а Вашингтону, собиравшемуся представить свой план Совету Безопасности ООН, было необходимо совсем другое.
Еще более глубокое разногласие между США и Европой касается отношения к легитимности международной системы и роли суверенитета нации. Американцы признают легитимность и демократические институты наций, но при этом имеют существенные разногласия с международной законностью. Для Соединенных Штатов законность берет свое начало в демократии и развивается вверх. Некоторые аналитики задаются вопросом: кто считает, что Совет Безопасности ООН является законным, кто дал ему право высказывать свое мнение по вопросам безопасности? Иными словами: кто избрал Совет Безопасности?
Соединенные Штаты полагают, что любое решение берет свое начало в демократии, а потому и его легитимность тоже. Чего, в свою очередь, нет у ООН. Если мы обратим наши взгляды в сторону Европы, то заметим, что ситуация с законностью отличается радикальным образом, точно так же как и отношение к суверенитету.
Европейцы полагают, что существует определенный уровень, на котором международное общественное мнение может говорить о законности, принципах, нормах, правах человека и демократии. И подобное мнение стоит выше любого решения, принимаемого законодателем-демократом в любом государстве. Принципы международного сообщества позволяют законности распространять свое действие на различные международные организации, в том числе и международные трибуналы. И подобное действие закона стоит выше действия законодательства любой отдельно взятой нации, будь то в европейском Союзе или любой другой стране мира.
В Соединенных Штатах полагают, что не существует общественных интересов, независимых от интересов граждан. В Европе считают, что может существовать общественное мнение, способное использовать государство против демократического большинства в гораздо более широком обществе, где имеются и другие интересы.
Между этими двумя взглядами располагается набор принципов, касающихся прав человека и демократии; указанные принципы универсальны и стоят выше желаний любого государства-нации. Американцы признают существование этого набора принципов, но при этом отказываются признавать решения таких международных организаций, как Международный Уголовный Суд и Совет Безопасности.
Аналитик Роберт Каган (Robert Kagan) сказал, что это результат власти. Соединенные Штаты гораздо сильнее и могущественнее любого другого действующего лица на международной арене. Но при этом вполне логично, что более слабые нации будут прибегать к существующим в нашей международной системе организациям для ограничения позиции Соединенных Штатов.
Почему Европа приняла решение оставаться слабой и не участвовать в этой борьбе за власть? В данном случае различия, скорее, касаются ценностей и принципов, существующих у той и другой стороны, чем положения власти. Позиция Европы, в которой отношение к суверенитету стоит ниже отношения к мультилатерализму, является естественным итогом европейской истории ХХ-го столетия - двух мировых войн и холокоста.
Соединенные Штаты находятся в другом месте, и феномен, называемый американской исключительностью, действительно существует. США не были нацией до того как стали политической единицей, а потому многие американцы, такие, например, как я - моя семья родом из Японии - не рассматривают свою сущность в терминах культуры, как нечто, принадлежащее американскому народу как нации. Существование американца в своей стране - это своего рода альянс с политическими институтами, и эти институты изначально являются демократическими.
Мы живем при режиме, который считается правильным не только для самого американского народа, но и для всего остального мира. В определенном смысле американская республика с самого момента своего основания, сразу же после принятия Декларации о Независимости, вступила на путь революции, полагая, что созданные ею институты будут иметь смысл не только в самих США, но и во всем остальном мире. Именно отсюда берет начало идеалистическая составляющая американской внешней политики, именно в этом и заключается объяснение того факта, что американцы путают свои интересы с интересами международного сообщества, и с таким скептицизмом относятся к многонациональным организациям.
Я полагаю, что нельзя опираться ни на позицию европейцев, основанную на принятии решений такими международными организациями, как Совет Безопасности ООН, ни на позицию американцев, готовых использовать свою силу в одностороннем порядке и призывать себе на помощь добровольных союзников.
Невозможно однозначно утверждать, что какая-либо из международных организаций в состоянии контролировать все вопросы безопасности. По моему мнению, подобное убеждение было порождено самой формой создания Совета Безопасности странами-победителями второй мировой войны.
В СБ ООН входит пять постоянных членов, имеющих право вето, но этого не достаточно для позитивных действий в случаях, когда необходимо применение силы. На протяжении всего периода холодной войны советское вето ослабляло Совет Безопасности, исключение составляет лишь война с Кореей. ООН будет играть крайне важную роль в решении вопросов мирового порядка при организации правления в различных странах. Но эта организация не подходит для решения вопросов безопасности.
Кроме того, я не верю, что американская позиция использования своей силы в одностороннем порядке может превратиться в обычное явление: это своего рода эвфемизм американского унилатерализма, он имеет смысл лишь в военном аспекте. В Ираке США вынуждены расплачиваться за отсутствие легитимности своих действий. В 1991 году у Соединенных Штатов было 70 миллиардов долларов на восстановление Кувейта. Сегодня, из-за того, что Штаты проявили бестактность и вступили в войну, вопреки негативному отношению остальной части стран мира, Вашингтон получил обещания предоставить лишь 20 миллиардов долларов.
Тем же, кого беспокоит унилатерализм американцев, вмешательство США в дела других стран мира, стоит обратить внимание на Ирак, демонстрирующий принцип самоограничения американской власти. Вполне возможно, что в будущем году именно проблема Ирака станет центральным моментом препирательств между республиканцами и демократами. Процесс будет очень болезненным для Соединенных Штатов. И должно пройти достаточно времени, прежде чем Вашингтон предпримет еще один военных поход. Доказательством тому являются переговоры с Северной Кореей и Ираном.
По моему мнению, для поддержания миропорядка должно быть создано большое число международных организаций, способных и упорядочивать положение в мире, и быть источником правосудия. И, полагаю, чем больше международных организаций будет существовать в мире, тем будет лучше для всех. На Балканах и в Косово, когда ООН не могла вмешаться из-за наложенного Россией вето, мы действовали посредством НАТО и действовали решительно.
И последний комментарий будет касаться глобальной экономики. Именно коммерческие отношения будут способствовать реальному процветанию бедных наций. Разумеется, здесь мы говорим и о внешней помощи, но проблема, как уже говорилось выше, заключается в лицемерии, в том, что ни Соединенные Штаты, ни Европа, ни другие развитые государства не выполняют взятых на себя обязательств.
