В крохотной республике с территорией площадью 3600 квадратных километров древние традиции, такие, как клановая экономика и кровная месть, уживаются с отсутствием гражданских норм, причиной чего являются нужда, жадность или просто характер. Ингушетия, кажется, живет во времени, далеком от современности. Не существует никаких правил, кроме тех, в которых речь идет, с одной стороны, о чести и мужестве, и, с другой, - о деньгах и влиянии. Не существует законов, есть только сделки, совершаемые на задних дворах и в темных переулках. Человеческая жизнь в Ингушетии цениться во столько, сколько за нее можно получить. При этом иностранцы проходят по более высокой категории.
'Только с моим телохранителем' - таким могло бы быть название голливудского фильма, который мог бы иметь успех в Ингушетии. Телохранители это повседневная реальность. Будь то неправительственная организация, предприниматель, политик или глава клана - свобода передвижения для всех увязывается с мужчинами, вооруженными автоматами. Охрана ему не нравится, говорит сотрудник гуманитарной организации World Vision, но еще больше не нравиться умереть из-за того, что ему отрежут голову.
Ингушетия, соседствувющая с Чечней, - часть запретной зоны и зоны смерти, где расстояние измеряется не в километрах, а в блок-постах, которые надо миновать. Продолжительность поездки зависит от времени ожидания на этих блок-постах плюс от настроения соответствующего офицера. В этой зоне не существует права на то, чтобы остаться невредимым. Похищения людей имеют давнюю традицию. Распространено похищение красивых девушек с целью женитьбы. В исламском мире однажды обесчещенным женщинам не остается ничего, кроме как выходить замуж за похитителя. В этом никогда ничего не менялось. Прислугу раньше тоже охотно набирали из числа похищенных, они исчезали навсегда, влача жалкое рабское существование в одиноких горных селениях. Похищали также с тем, чтобы убрать с пути соперника или совершить акт мести.
Социализм положил конец сценам похищений, и трудно понять, произошло ли это под влиянием идеологии, обуздавшей архаичную дикость, которую приписывают представителям Северного Кавказа, силы советских законов или же депортации вайнахского народа, как себя называют ингуши и чеченцы, в годы второй мировой войны. Оба народа до сих пор не отошли от шока, вызванного лишением их культурного наследия.
Совершенно новый размах похищения людей приняли опять с первой чеченской войной (начиная с 1994 года), в результате которой Москва потеряла контроль над Северным Кавказом, и некоторые гуманитарные организации перебазировались в Ингушетию. При этом речь вряд ли идет о деньгах, бандиты редко являются виновниками. Как считают в российской правозащитной организации 'Мемориал', в 431 случае, связанном с похищениями людей, речь по большей части идет о 'зачистках', когда российские солдаты прочесывают дом за домом, забирают каждого, кто им кажется подозрительным. Из забранных в прошлом году живыми вернулись 127 человек, 47 человек были убиты, нет никаких следов 247 человек. В действительности же, говорят в 'Мемориале', количество похищений в три раза больше.
В ответ на вопрос о причинах похищений пожимают плечами и в Ингушетии. 'Русские', - говорят одни, 'чеченцы' - другие. Командующий российскими войсками на Северном Кавказе генерал Валерий Баранов отрицает причастность своих солдат. По его словам, вся ответственность за эти похищения лежит исключительно на местных преступниках.
Кто бы это ни был, но правительство Ингушетии, во всяком случае, было вынуждено выделить для гуманитарных организаций вооруженную охрану в лице военнослужащих и милиционеров. Соглашение, от которого республика выгадывает, экономя на содержании людей, охраняющих неправительственные организации и на том, что зарабатывает 'деньги на аренде' этих людей.
Отличить политическое преступление от преступления, имеющего под собой чисто финансовую подоплеку, трудно. Число исполнителей невелико, есть с десяток кланов и не больше. Семейные узы в таких кланах настолько тесны, что невиновным, если кто-то берет вину на себя, не остается никто.
Благодаря хитростям российской юриспруденции небольшой кавказский регион стал зоной, свободной от налогов. Этим самым Москва обеспечила себе глубокую благодарность. Когда война в соседней республике оставила сотни тысяч чеченцев без крыши над головой и лишила достойного человеческого существования, свободная зона торговли Ингушетия превратилась также в прибежище для преступников, дезертиров и торговцев людьми, в царство контрабанды водки, оружия и нефти. Нет такого криминального таланта, который не смог бы здесь себя проявить. Во всяком случае, нынешнее богатство было бы невозможным во времена социалистической системы, когда геополитический ландшафт кавказской республики был, казалось, непригоден ни для чего иного, кроме как для выращивания телят и поросят.
В этом плане нет необходимости ехать в Чечню, чтобы узнать жестокость, с какой в этом регионе может вестись война, поскольку часть Чечни переехала в Ингушетию. Цифры относительно числа беженцев, бежавших в соседнюю республику, начиная с осени 1999 года, когда началась вторая чеченская война, на автобусах и грузовиках в длинных колоннах, спасаясь от российских авианалетов, приводятся разные. Цифры можно взять у тех, кто считал. Правительство в Москве говорит о 100000, гуманитарные организации - о 200000 беженцев, что примерно соответствует численности населения Ингушетии. По данным на прошлый год, 6000 из них остаются там до сих пор, в нищете и без всякой надежды они ждут того дня, когда смогут вернуться на свою родину.
Ингушетия столь очевидно выгадывает от войны в Чечне, что становится неловко. Центр Назрани, прежде скопление колхозов, до сегодняшнего дня представляет собой непонятный конгломерат из бараков, грязных улиц и голодных кошек. Однако среди возведенных из красного кирпича частных строений в новых поселениях, окружающих центр, больше вилл с громадными арочными окнами и башенками, чем домов.
Имеет выгоду от политического и человеческого хаоса и Аликхан, возглавляющий группу из шести телохранителей. Страх перед похищением обеспечивает ему некоторые привилегии: договорную зарплату, комфортное жилье, социальный престиж, возможность видеть мир, в котором живут иностранцы. Отношения со своими подопечными тесные. Вместе едят, спорят за чаем, показывают фотографии детей. Он стыдится того, говорит Аликхан, что приезжим в его стране больше не может быть гарантировано традиционное гостеприимство, что их приходится охранять с автоматами.
Ингуши, продолжает Аликхан, миролюбивый народ. Угощать гостя считается честью, но война разрушила традиции, в том числе и братство с чеченцами. В начале еще охотно помогали, почти каждая семья приняла у себя дома группу беженцев. Однако готовность приходить на помощь из-за непрекращающегося конфликта исчерпала себя. 'Мне неприятно говорить, но большинство людей здесь были бы рады, если бы беженцы, наконец, ушли'. Это желание в итоге как раз реализуется. В Чечне установился мир, беженцы могли бы возвращаться домой, говорят в Москве. Все без исключения лагери для беженцев должны быть закрыты.
Ингушетия все еще почти на 85 процентов зависит от России. Распространяются новости о попытках европейцев и американцев пробиться к нефтяным источникам Кавказа и завоевать российские задворки. Правительство, исходя из того, что город Назрань, на рынке которого чаще всего взрываются бомбы или совершаются нападения на отделы внутренних дел, как это было 22-го июня, небезопасный, а также, учитывая манящее богатство, перенесло столицу в Магас, в котором есть даже аэропорт. Эта столица пока не более чем равнина, на которой стоят несколько домов нарождающейся финансовой элиты Ингушетии и два правительственных здания. Тем не менее президент Мурат Зязиков распорядился построить в Магасе в монументальном дворцовом стиле свою резиденцию и здание парламента.
Ссылаясь на 150 миллионов тонн сырой нефти, добываемой ежегодно в республике, премьер-министр Тимур Могушков уверенно говорит: 'До 2015 года мы, благодаря западным инвестициям, сведем субсидии из Москвы до нуля'. На вопрос, не означает ли это, что Ингушетия хочет встать на свои собственные ноги, ясного ответа он не находит: его страна, мол, в будущем не будет стремиться к большей независимости, чем та, которой она обладает сегодня. Желания становиться на чеченский путь нет.
