Террористический акт в отношении двух самолетов, теракт, совершенный террористкой-смертницей в центре города, и вот теперь захват заложников в одной из школ в Северной Осетии. Что можно ждать в такой ситуации, кроме чувства солидарности со своим политическим и личным другом. Правильно, когда Герхард Шредер (Gerhard Schroeder) становится на сторону российского президента Владимира Путина. Террор повсюду, он не останавливается ни перед скептически настроенными к войне французами, ни перед невинными непальцами. В такой обстановке никто не может требовать от канцлера Германии подвергать активной критике политику Путина в Чечне.
Тем не менее, ничто и никто не заставлял Шредера объявлять президентские выборы в Чечне, состоявшиеся в конце прошедшей недели, будто бы нормальными. Канцлер, естественно, знает мнение международных экспертов, знает и о критике со стороны правозащитников. Однако он больше верит в заверения Путина, чем скептикам. Путин все же ищет политическое решение. Возможно даже, что для этого у российского правительства отсутствует партнер по переговорам.
Но именно на президентских выборах Путин не сделал ничего для того, чтобы получить таких партнеров, с которыми можно было бы говорить, и которых поддерживала бы большая часть местного населения. Поддержан был только кандидат Путина Алу Алханов, другим кандидатам создавались серьезные помехи. Чечня - регион, где идет война, она не является правовым государством. Тот, кто, как Шредер, публично поддерживает курс Путина, идет на риск взять часть ответственности на себя, если политическое решение конфликта, к которому якобы стремятся, не станут искать вообще.
Путин наведет порядок
Чечня только один пример, отражающий коренную проблему в немецкой политике в отношении России. Эта политика строится полностью на вере в то, что Путин наведет порядок. Тут Шредер мыслит, как и подавляющее большинство россиян. Канцлер знает Путина, как никакого другого зарубежного государственного деятеля и, конечно, имеет основания доверять ему. Нельзя также оспаривать то, что политика базируется на личных отношениях. Ни один политик не в состоянии разбираться в том, что происходит во всех регионах мира. Шредер, конечно, читает досье, но решающее значение для него имеют личные впечатления.
Только личные впечатления должны отвечать реалиям. Даже неплохие знатоки Кремля не уверены, собирается ли Путин восстанавливать в своей стране порядок, утраченный при Борисе Ельцине, или же ему, что касается демократии в долгосрочном плане, просто все равно. Путина дважды избирала неоспоримо большая часть его соотечественников. Но реального разделения властей, как это имеет место в странах с развитой демократией, недостает в той же степени, в какой недостает уверенности в переизбрании у Шредера или Джорджа Буша (George W. Bush). Вполне возможно, что после горбачевской революции по указке сверху и после ельцинской эпохи хаоса для России был неизбежен своего рода этап реставрации.
Но для того, чтобы за стабилизацией последовала демократизация, необходимо способствовать развитию гражданского общества, должны иметь место независимые политические организации, партии и средства массовой информации. Германия даже поставила себе такую поддержку в качестве задачи, например, оказывая ее через германо-российский молодежный форум. Но пользы от этого мало, так как Путин одновременно усиливает давление на небольшую либеральную часть российского общества.
Рискованным является также 'стратегическое партнерство' Шредера с Россией в экономической области. Германия попадает во все большую зависимость от поставок российских энергоносителей. Шредер по праву может поставить вопрос об альтернативе. Путина, конечно, не минует ни одна дорога, не минует она и российского газа. Но правительство тогда должно признать, что оно ставит определенные стратегические интересы выше поддержки демократии, развития, мира и прав человека, которые красно-зеленые написали на своих знаменах. Они поступают так, как и предыдущее правительство в случае с Китаем, где стыдливо замалчивается проблема Тибета и вся ставка делается на силу экономику.
В поддержку нефти, а не прав человека
Германия - небольшая держава и хочет иметь постоянное место в Совете безопасности Организации Объединенных Наций, возможно, даже с правом вето. Великие державы уже не раз закрывали глаза, когда на окраине соответствующей империи политика приобретала грязный характер. Разве наши солдаты на Гиндукуше защищают, в конечном счете, демократию и права человека, а не возможные источники сырья и энергоносителей согласно доктрине НАТО?
Ни в какой другой сфере не забывают так быстро о якобы столь важных ценностях, как во внешней политике. Американцы и французы, которые особо охотно говорят о ценностях, столь же особенно часто ими пренебрегают. По сравнению с этим, внешнюю политику Шредера, включая деятельность спецслужб, можно считать достаточной чистой. Но она может оставаться таковой только в том случае, если правительство действует осмысленно и занимает четкую позицию во внешних связях, позволяющую видеть властно-политическую необходимость и нравственную оценку. Быть может, было уместным промолчать о Чечне, но неуместно оправдывать происходящее там.
Внешняя политика лавирует между властью и моралью, между интересами своей собственной страны и интересами людей в других, часто в отдаленных районах мира. Но именно терроризм учит, что в долгосрочной перспективе будущее мира могут обеспечить только развитие, мирные компромиссы и открытое общество. Если думать о далеком будущем основательно, то и в том, что происходит в далекой Чечне, речь идет о наших правах человека. Йошка Фишер (Joschka Fischer) уже давно больше не выступал с концептуальными речами. Мне бы с удовольствием хотелось послушать, есть ли у министра что сказать по поводу власти и морали.
