В своей жизни Ясир Арафат был стольким, что, после смерти, его неприукрашенный, человеческий облик едва ли может быть отделен от вдохновляющего мифа. Герой, божество, живая легенда для своего народа, насильно лишенного родины, он взрастил палестинский национализм. Но одновременно он был первым патриархом международного терроризма, главой вооруженной борьбы, которая практиковала страшное искусство пользоваться угоном самолетов и захватом заложников как средством привлечения к себе внимания. Оказавшись в конце жизни в осаде, он был для Израиля жупелом, чья изорванная в клочья аура нашла свое трагическое отражение в руинах Рамаллаха. И одновременно он был человеком, который первый осознал право Израиля на существование - и сосуществование с палестинцами. Возглавив ФАТХ, он два года боролся за контроль над ООП после унижения арабов в 'шестидневной войне' 1967 года. Ему удалось, со свойственным ему неожиданным блеском, избавить ООП от того, чтобы ею манипулировали в большой арабо-израильской игре. Но он также и препятствовал ее эволюции: его хватка становилась удушающей, когда чрезвычайная по сложности задача миротворчества потребовала свежей крови и новых идей. Он совершил обнадеживающий прорыв, отказавшись от террора и расчистив путь к Осло. Но одновременно он блокировал прорыв в Кэмп-Дэвиде.
Его неистовый национализм вбросил его на международную арену как государственного деятеля, похожего на не ошлифованный алмаз в сияющих залах сильных мира сего, его моральное требование быть услышанным как голос палестинских жертв несправедливости, уколола совесть мира. И вместе с тем он так и не избавился от образа 'прибежища для человека с ружьем' - когда в 2000 году началась вторая интифада, он занял в высшей степени двойственную позицию. А также когда светские националисты, связанные с ФАТХ, стали проявлять симптомы заражения идеями 'джихада', а также когда не оправдало возлагавшихся на него надежд израильско-палестинское сближение, спонсированное Джорджем Бушем. Израиль при Ариэле Шароне и США при Джордже Буше пытались устранить его, однако, при его доминирующем положении, найти ему в Палестине замену так и не смогли. Но одновременно он способствовал маргинализации: подводя свой народ к порогу мечты, он всегда останавливался перед последним шагом к Родине. Он символизировал величие незнающего усталости палестинского борца. Но он никогда не поднялся до того, что составляет подлинное величие - до духа миротворца, который вершит историю.
Его облик двуликого Януса не может, однако, лишить Арафата дани признательности всего мира. Было некое постоянство в стремительных зигзагах и поворотах его жизни: 'Женат на Палестине', его никогда нельзя было обвинить в неверности своему делу. Проклинали ли его как экстремиста или восхваляли как умеренного, Арафат всегда имел одну исключительную цель. Он, может быть, и не дожил до завершения той исторической миссии, за которую получил Нобелевскую премию мира. Но его наследие всегда будет ассоциироваться с его 40-летним служением справедливой борьбе, его неустанные выступления от имени диаспоры придавало ей сил если не физических, то духовных. Несчетное количество палестинцев чувствовали, что их чаяния и трудности были бы забыты миром, если бы не Арафат. Эту веру не поколебала даже его неспособность окончательно уйти. Его истинная мера может быть определена самой неопределенностью, которая воцарилась вокруг вопроса о преемственности.
Его замене придется пройти тернистый путь к миру, который до сих пор был ускользающим и труднодостижимым, все время ступая очень осторожно, чтобы избежать обвинений в предательстве. Более того, ему придется одержать успех там, где его не удалось достичь Арафату, дав искреннюю клятву добиваться палестинской государственности, не утопая в устраиваемых террористами кровавых банях. С уходом Арафата палестинское движение может быть воспринято как обезглавленное и, таким образом, его могут перехватить силы исламского радикализма. Стоять на страже -обязанность не только нового палестинского руководства, но и всего международного сообщества.
Уход Арафата снова напоминает миру, что прочный мир на Ближнем Востоке не может быть достигнут до тех пор, пока у палестинцев не будет дом - а Израиль не будет в безопасности у себя дома.
