#20 - JRL 9221
9 августа 2005 года. Андерс Аслунд (Anders Aslund), как обычно, по большей части прав и все изложил очень хорошо. Но некоторые моменты в его политической оценке дают основания для беспокойства. Он, в частности, слишком легко отбрасывает мнение, что "цветная революция" в России могла бы, в конечном счете, обернуться коричневой или красно-коричневой, а не оранжевой или какого-то другого дружественного цвета.
Увы, это не чепуха потому лишь только, что Путин хочет, чтобы люди в нее верили. Это слишком упрощенно, слишком полемично, это способ самоутешения.
Повсюду в мире почти каждый политик, не считая самого крайнего радикала, пытается балансировать между людьми на противоположных флангах и предостерегает людей на одном фланге против тех, кто находится на другом. Неизбежно это особенно справедливо для недемократических и непрозрачных режимов. Тот факт, что так поступают все, не говорит за то, что данное утверждение неверно. Когда имеешь дело с византийским режимом, слишком просто отвергать это как внутреннюю дворцовую интригу, позу умелого притворства, за которой не стоит никакая объективная реальность. Но обыкновенно в ней бывает элемент объективной реальности.
В случае с путинской Россией, тут определенно есть сильный элемент объективности. Мне кажется, это должно быть очевидным всякому, кто хоть немного следит за российскими средствами массовой информации (СМИ), опросами общественного мнения и результатами выборов.
Наиболее энергичным оппозиционным движением является националистическое (с социалистическим подтекстом). Растущим движением, на которое западные СМИ и комментаторы указывают, желая подчеркнуть, как плохо обстоят дела в путинской России, является националистическая партия Рогозина. Другой главной оппозиционной партией являются коммунисты (с намеком национализма и полутоном рыночного прагматизма). Обе эти партии относят к "левой" оппозиции. "Правая" оппозиция (демократов-рыночников) гораздо слабее.
Это правда, что один из опросов общественного мнения показал, что объединенная демократическая (правая) оппозиция могла бы завоевать до 30% голосов избирателей. Однако результаты этого опроса, как мне кажется, были случайны; другие опросы и общие результаты выборов почти все дали (правой оппозиции) 15% или менее. И даже 30% - достаточно малая цифра, чтобы строить революционно-демократические надежды. Тридцатипроцентное демократическое меньшинство иногда может побеждать путем парламентских маневров в нереволюционных обстоятельствах - если имеет поддержку исполнительной власти, а оппозиция разобщена. Именно так удается выживать - и процветать - правым в последние 2 десятилетия: не как оппозиции, а как идеологическому крылу правительства. Но в революционной ситуации их шансы будут крайне незначительны. Путин в определенном смысле консолидировал эту ситуацию для правых, когда куда более эффективно, чем кто-либо до него, разобщил и ослабил оппозицию, в особенности красных, в прошлом являвшихся ее сердцевиной.
Путина критикуют как слева, так и справа, но именно левых он, кажется, признает оппозицией - и не зря, поскольку, в обычных парламентских условиях это его восприятие было бы совершенно точным. Когда нужно было извиниться за то, что некоторая часть печатных СМИ публикует демагогические националистические нападки на Запад, официальным ответом было то, что пресса принадлежит оппозиции (или ее поддерживает), а поэтому не нужно винить в этом правительство. Это было всего лишь полуправдой, но здесь важна та половина, которая правильна.
Антизападные комментарии в российских СМИ - вовсе не то же самое, что проправительственные комментарии. Значительная их часть является скрытой или явной критикой режима за то, что тот слишком мягок с Западом. А Путина обыкновенно считают одним из тех, кто принадлежит к людям, придерживающимся мягких, прозападных взглядов. Ему удалось завоевать репутацию националиста своими нападками на чеченцев и ультраправые западные СМИ. Таким способом он избежал ловушки, в которую попали Горбачев и Ельцин: большинство считает их совершенно бесхарактерными людьми, продавшимися Западу. Однако он не сворачивает с правоцентристского, прозападного курса, используя свой политический капитал, чтобы противостоять сильному давлению антизападных левых.
Эти очаги критики, очаги оппозиции в СМИ и очаги партийной оппозиции все являются реалиями. Они представляют собой широко распространенные, глубоко укоренившиеся социальные формы поведения, которые взаимно влияют друг на друга. Это не манипуляции правительства и, в большинстве случаев, не следствия манипуляций правительства или КГБ. Разумеется, имели место некоторые манипуляции политической жизнью, осуществляемые КГБ и ФСБ, в особенности в позднюю советскую эпоху, когда еще только создавались новые движения-партии, но также и при Путине, когда красные были разобщены и ослаблены, что дало определенные (но не равные или полностью компенсирующие) преимущества националистам. Однако эти манипуляции имеют место на фоне тенденций в умонастроениях, которые являются преимущественно реальными, а не сфабрикованными, и их невозможно отмести, даже если бы они были сфабрикованы.
В России после 1991 года правящий режим с самого начала был ультраправым. В конце 1992 года он был подкорректирован в правоцентристский. В 1993 году он встал на ограниченные центристско-националистические (или правонационалистические) позиции, в то же время по-прежнему избегая красной/левой оппозиции после первых выборов в Думу (и впервые использовав нападки на чеченцев как способ вычленения ультранационалистических настроений из своей более глобальной антизападной тенденции). После переизбрания Ельцина на пост президента режим с радостью возвратился в ряды ультраправых; при Примакове, после обвала рубля в 1998 году, левые впервые стали дружественной, а не серьезной оппозиционной силой правительству, которое руководствовалось принципом консенсуса - и в 1999 году опасно дрейфовало в сторону левых на волне истерической националистической реакции на войну в Косово, но было снова возвращено на правоцентристские позиции Ельциным, когда тот уволил Примакова и нашел в Путине окончательную замену себе. (И опять нападки на чеченцев как способ перенацеливания националистических импульсов и сведения к минимуму глобальных последствий.) Там, в правоцентристском поле, правящий режим и остается, хотя с тех пор было много незначительных корректировок - даже еще менее существенных, чем при попытках урегулирования кризисов 1990-х годов, отчасти потому, что чрезвычайных кризисов стало меньше, но главным образом потому, что оппозиция после парламентских выборов, в начальный период пребывания Путина на посту премьер-министра, была гораздо более слабой.
Революция почти всегда является ужасной, ибо она погружает общество в хаос, создает опасность гражданской войны и порождает опасения по поводу неизвестного исхода. Демократы всегда считали, что, пока правительство еще можно терпеть, революций надо скорее опасаться, чем возлагать на них надежды; даже Джефферсон (Jefferson) написал примерно то же самое в своей Декларации независимости, документе, который был призван оправдать насильственную революцию (именно поэтому ему в дальнейшем пришлось написать одну из теорий заговоров, в которой существовал заговор королевской власти против всякой свободы, чтобы так или иначе доказать необходимость революции). А более трезвые демократы считают революцию страшной даже тогда, когда она полностью оправдана: чем более зловещ режим, тем более вероятна жестокая, кровопролитная, глубокая революция и тем менее вероятен ее демократический исход. Вот почему демократы обыкновенно предостерегают правящий режим, чтобы тот не навлек на себя революцию, и рекомендуют реформы, чтобы ее не допустить.
Ненасильственная смена режима в процессе защиты результатов выборов, совершенно определенно, является новым подходом, который фактически вовсе не является переворотом, но, скорее, защитой улицы от попыток правительственного заговора против конституции. Этот прием работает сравнительно безопасно при мягких режимах, когда западное влияние глубоко пронизало структуру правящего режима, и когда сам режим настолько сильно разобщен и деморализован, что, в конечном итоге, не решается применить силу, чтобы поддержать спланированный им заговор. Именно так было на Украине, но даже там ситуация была на краю кровопролития; то же самое было в Киргизстане, где крови было пролито немного. Узбекистан, где демократов было поменьше, а ситуация была более мрачной, дело кончилось кровавой резней с сотнями убитых, которые легко могли превратиться в тысячи, если бы народ попытался свергнуть правящий режим. А Россия?
В России демократы не могут рассчитывать на привлечение на свою сторону большинства народа, еще меньше - на некое подобие консенсуса как в обществе, так и в элитах. Не могут они также дать народу и элитам харизматического лидера, вокруг которого те могли бы сплотиться и осуществить полумирную реформистскую революцию. Такая революция оказалась бы без руля; она неизвестно куда завела бы. Россия является сердцевиной бывшего режима, она сохранила внутри себя государственное сознание и закономерно более значительную готовность государства защищаться и подавлять перевороты. Это вовсе не еще одно образовавшееся на месте прежнего советского периферийное государство, насчитывающее всего несколько десятков лет истории, скорее с национальным, чем с государственным самосознанием, и без ядерного чемоданчика, который мог бы его защитить.
Другие смогли удовлетворить свой национализм, объединившись с Западом против России во имя демократии, и народные массы, соответственно, сплотились вокруг идеи демократического национализма. (Можете быть уверены, действие этого наркотика вскоре заканчивается, а реальные проблемы демократической перестройки оказываются куда более серьезными; при этом национализм становится одним из смертоносных раздражителей, осложняющих работу новых режимов в Грузии и на Украине.) Для России это невозможно - даже если бы Запад и был готов стать домом для новой формы избавившегося от ненависти русского национализма, хотя русский национализм неоднократно доказывал, что от нее не избавился, начиная с того, что он не одобрил попыток Ельцина в 1991 году вступить в НАТО на почве русского антисоветизма.
Столетие назад одного писателя, чьи произведения были включены в сборник "Вехи", поносили за то, что он сказал, что русские либералы должны благословлять и благодарить ту руку, которая подавляет их и революцию; при этом слово "должны" было употреблено для выражения необходимости, а не предпочтительности. Мы, пожалуй, снова оказались в той ситуации. Какой бы неприятной ни была антидемократическая тенденция в политическом развитии России в последние полдесятка лет, революции, вероятно, следует опасаться куда сильнее, чем ее приветствовать.
Что нам действительно необходимо в нынешнее время, чтобы помочь понять и оценить реалию, так это анализ контрреволюционных теорий в России и нынешнего режима. Контрреволюция имеет долгую и мерзкую историю, но ее нельзя назвать несмешанной: Франко (Franco) и Пиночет (Pinochet) руководили контрреволюционными режимами, оба сотрудничали с Западом в борьбе против его врагов и, в конечном счете, уступили место не только демократии, но на удивление прочным демократическим обществам. Нынешний российский режим неоднороден, но он ни в коем случае не контрреволюционен.
Путинский режим имеет сильные элементы контрреволюционного сознания, особенно с тех пор, как начались "цветные революции". Однако этот режим возник в результате мирной революции 1991 года, а не корректировок 1999 года, и он, безусловно, не участвует ни в какой контрреволюции. Сам термин "контрреволюция" в настоящий период используется очень различными личностями, от правоцентристских умеренных вроде Глеба Павловского (который начал употреблять этот термин после того, как потерпел персональную неудачу с Оранжевой революцией) до поклонников фашистов Веймарской эры вроде Александра Дугина, и далее до уличных нацистов. Этот режим не чисто контрреволюционный, но смешанный; он остается преимущественно правоцентристским, хотя центристско-полицейский элемент в нем был укреплен. В нем присутствуют также контрреволюционный элемент и параноидный элемент выпячивания врагов.
Под "выпячиванием врагов" (enemy-projecting) я имею в виду тех, кто своевольно выбирает врагов, иногда утверждая, что обществу нужен враг для своего сплочения, или заявляя, что Запад является вечным врагом России. Неважно, какие враги в действительности есть у России, будь то террористы или чеченские сепаратисты, они в действительности являются просто инструментами западных манипуляций. Если России грозит опасность распада, то это вина Запада. Эти взгляды были широко распространены в 1999 году, во время войны в Косово. Путин всегда в определенной мере разделял их, но в первые годы старался главным образом не давать им дороги.
Масштабы этих взглядов, их субстантивное содержание и разнообразие, их взаимодействие с правоцентристскими (реформистскими, либерально-экономическими, модернизаторскими, государственническими, замедленно-демократическими) взглядами режима, их взаимное влияние на красно-коричневые взгляды экстремистов в собственных рядах и в рядах оппозиции, масштабы опасности того, что в случае кризиса режим с такими взглядами совершит необдуманные поступки, или, напротив, с помощью таких взглядов режим попытается уберечься от совершения необдуманных поступков, а также то, в какой мере этим можно объяснить поступки режима в начале-середине 1990-х годов и в 1999 году, в какой мере можно понять чеченские войны - все это вопросы, которые необходимо исследовать и понять.
Быть может, если мы будем больше знать об этих вопросах, то сможем сформировать более здравые представления о динамике кризиса в России - и, если на то пошло - о тенденциях развития российского правящего режима в период отсутствия кризисов. Для того чтобы во всем этом разобраться и затем сплести все это в доступное пониманию повествование, нужен Александр Янов (Янов Александр Львович, историк, публицист, профессор Университета г. Нью-Йорка - прим. пер.), причем такой Янов, который стоит на вершине своей проницательности. Однако, в конце концов, наверняка станет очевидным одно: Путин и его друзья не просто сочиняют, когда говорят нам, что существует опасность со стороны националистических левых и оппозиции.
____________________________________________________________
Спецархив ИноСМИ.Ru
Закат Путина и ответ Америки ("Carnegie Endowment", США)
Пора изменить мнение о России ("Johnson's Russia List", США)
В России нет диктатуры ("Johnson's Russia List", США)
Если уж и критиковать Путина, то по делу ("Johnson's Russia List", США)
