26 сентября 2005 года. Когда в 1960-е годы я изучал в аспирантуре советскую политику, мои преподаватели были категоричны в одном: советские лидеры рассматривают окружающий мир через призму своей идеологии (марксизма-ленинизма), тогда как мы, американцы, являемся демократичными, прагматичными и открытыми для дискуссий.
Следовательно, мы обязательно выиграем битву "за сердца и умы".
В то время у всех на слуху тоже было слово, начинающееся с буквы "Т" - но только не терроризм, а тоталитаризм. И "тотал" в слове тоталитаризм означал, что подход Советов к реальной политике (realpolitik) был настолько всепоглощающим, что не позволял им видеть существующие реалии.
Вот пример.
Когда летом 1964 года я в первый раз приехал в Советский Союз, то услышал шутку о Никите Хрущеве, который в то время был главой правительства.
Хрущев приезжает в колхоз, занимающийся выращиванием картофеля, и зовет к себе председателя.
"Ну, как в этом году урожай?", - спрашивает Хрущев.
"Урожай невероятный, - с энтузиазмом отвечает председатель - Мы выращиваем картофель на деревьях. Горы картофеля возвышаются до коленей Бога!"
"Послушай, товарищ, - хмурится Хрущев, - но Бога-то ведь нет".
"Так и картофеля тоже нет".
В октябре того же года Хрущева сняли; и когда я снова приехал в Советский Союз в 1965 году, страной управляли Леонид Брежнев и Алексей Косыгин. Их обоих как внутри своего королевства, так и за его пределами называли технократами, более демократичными, более прагматичными и более открытыми для дискуссий, чем их предшественники.
Противоположные принципы планирования
Начало этой полемики - что возобладает: идеологически чистый подход или методологический, делающий упор на опыт - восходит к 20-м годам прошлого века, самым первым годам существования СССР. "Красные" и "спецы" были воплощением двух противоположных принципов планирования. Что более полезно: иметь в качестве плановиков несгибаемых коммунистов или продвигать ученых и специалистов-практиков, которые не связаны догмой? Когда Сталин стал Вождем (что является русским эквивалентом немецкого понятия "Фюрер"), этот диспут был прекращен. Неизменная лояльность Вождю стала единственным критерием опытности; и в результате в правительстве оказались аппаратчики, шарлатаны и лизоблюды.
Если исследовать доктринальный подход к проблемам управления нынешней администрации Буша (George W. Bush) в Соединенных Штатах Америки, бросается в глаза поразительное сходство с Советским Союзом периода 1960-1970-х годов. Личная преданность президенту и основанные на вере в него оценки состояния страны и мира лежат в основе принципов руководства. Риторика заменяет собой здравый смысл.
Когда президент Джордж Буш-младший называет своими целями "свободу и демократию", всякому, кроме преданных ему людей, ясно, что это слова-прикрытия для американского "вмешательства". Брежнев, когда он оттолкнул в сторону настоящего технократа Косыгина и окружил себя покорно поддакивающими ему подхалимами, постоянно твердил о "свободе" и "мире и дружбе со всеми странами". Его роковое вторжение в Афганистан было предпринято именно во имя этих благородных принципов.
Величайшим несчастьем брежневского правления и будущего его страны был не Афганистан, точно так же, как не Ирак, в конечном счете, дискредитирует идеологию Буша и его окружения. Это было всеобщее ухудшение окружающей среды - воздуха, воды и земли - в Советском Союзе, которое открыло людям глаза на бессодержательность идеологии руководства.
Брежнев и его плановики, безусловно, верили в то, что "научный марксизм-ленинизм" гарантирует успех их экономическим начинаниям. Если твои "специалисты" говорят тебе, что картофель есть, тогда он и вправду есть. На всем пути от чертежного кульмана до колхоза и рынка, все, что тебе нужно, так это верить в то, что картофель есть. Когда, наконец, дело доходит до стола, ты обещаешь народу, что в один прекрасный день у него будет больше картофеля, чем он сможет сорвать с дерева. Будущее рисовалось розовым и полным картофеля.
В годы застоя, который наступил практически во всех аспектах советской жизни в 1970-е годы, народ стал видеть дальше пустых обещаний и понял, что идеология является просто уловкой для сохранения власти.
Абсолютная катастрофа
Ядерная катастрофа в Чернобыле в апреле 1986 года нанесла последний удар советской вере, и идеология, которая около 70 лет служила подпоркой правящей элите, рухнула на землю вместе с радиоактивными осадками.
Если Ирак станет для Буша тем, чем Афганистан стал для Брежнева - абсолютной стратегической и политической катастрофой - тогда вполне может статься, что ураган "Катрина" будет бушевским Чернобылем - хотя, разумеется, американская демократия куда более устойчива и жизнеспособна, чтобы допустить какие-либо фундаментальные изменения в структуре управления (Напротив, падение Буша станет доказательством того, что прочное главенство закона переживает своих ренегатов.)
Американская пресса, наконец, стала фокусировать главный антибушевский аргумент на лицемерии веры - и вдохновленной риторикой политике. Маурин Дауд (Maureen Dowd) и Пол Кругман (Paul Krugman), оба из которых пишут для газеты "The New York Times", утверждают, что кумовство и назначения по принципу личной преданности привели к ужасающим просчетам в планировании и осуществлении политики. Такие теории, как "разумный проект", не более научны, чем был марксизм-ленинизм; а игнорирование реальных эффектов глобального потепления Бушем и компанией Дика Чейни (Dick Cheney) "Halliburton Hegel" приведет лишь к ураганам с другими именами, которые один за другим будут обрушиваться на нашу землю. Политическая религия Буша-Чейни не может терпеть реальности, точно так же, как идеология Брежнева-Косыгина не смогла вынести напор правды.
Часто говорят, что история повторяется. Это значит лишь, что в истории полным-полно аналогий. Проявления и атрибутика веры могут не совпадать. Имена аппаратчиков, подхалимов и лизоблюдов могут звучать по-разному. Но политика и события, которые их одолевают и дестабилизируют, весьма сходны. Мораль аналогии: шоу не может продолжаться вечно.
Г-н Буш, где же картофель?
