Санкт-Петербург, улица Большая Монетная. Международный центр по окружающей среде и дистанционному зондированию имени Нансена (Nansen) прячется на грязных задворках - подъезд к Центру весь в колдобинах. Институт Нансена бы создан в 1992 году при участии исследовательских учреждений Норвегии, Германии и США. 30 ученых исследуют здесь воздействие изменения климата на Арктику, поясняет директор центра Леонид Бобылев.
В рабочем помещении, по площади не больше жилой комнаты, молодые сотрудники пристально смотрят на мониторы своих компьютеров с таблицами климатических показателей и данными, полученными с помощью спутников. Ученых здесь, что сельдей в бочке: 17 рабочих мест на 30 квадратных метрах. Причем можно говорить о привилегированном положении, считает Леонид Бобылев. Благодаря деньгам из-за рубежа - поступления от соучредителей института составляют четвертую часть годового бюджета, - у ученых есть доступ к самым последним научным публикациям. Для многих коллег это не само собой разумеющееся обстоятельство.
Многие исследовательские институты в России больше не могут позволить себе подписку на ведущие научные специализированные журналы. Просто нет денег. Благодаря тесному сотрудничеству с зарубежьем, у нас, к счастью, положение лучше.
После распада Советского Союза условия труда российских ученых резко ухудшились. В прошлом году правительство выделило на науку и исследования из-за нехватки средств не более половины от суммы 1990 года.
Наука в России сегодня - значит жить в условиях дефицита и как-то держаться на плаву. Средняя месячная зарплата профессора университета составляет несколько сот евро - почему некоторые ученые, чтобы что-то подзаработать, становятся после работы таксистами.
В прошлом году правительство предусматривало выделить на фундаментальные исследования 46 миллиардов евро, то есть 1,3 миллиарда евро - в 140 раз меньше бюджета науки в США. Доля расходов на науку во внутреннем валовом продукте составляет в России 1,3 процента, это крайне мало для индустриальной страны. В ЕС этот показатель составляет в среднем два процента, заявленная цель - три процента.
Главное слабое место - недофинансирование - то есть, плохое финансирование, и именно фундаментальных исследований.
Кристиан Шайх (Christian Schaich) - руководитель контактного бюро Немецкого научного сообщества (DFG).
Еще одно слабое место: старение научных кадров. Это относится не только к Академии наук, но и в целом ко всем научным учреждениям: существует нехватка ученых в возрасте от 28 до 50 лет. Дело в том, что десять лет назад многие ученые эмигрировали и возвратить их домой нелегко, так как финансовое положение хорошим не назовешь.
Хроническое недофинансирование, старение и эмиграция умных голов - слабое место и для московского исследователя, работающего в области инноваций, Леонида Гохберга. Ученый-экономист провел по поручению правительства исследование российского научного ландшафта. Его анализ сокрушительный, ответственность за это не лучшее положение он возлагает прежде всего на закостеневшие структуры:
Структура нашей науки - пережиток советских времен. В то время были учреждения, проводившие исследования, и были такие, где для полученных результатов исследований искали практическое применение. В ходе реформ эти связующие звенья между фундаментальными исследованиями и их практическим использованием были утрачены. Научные институты оказались вдруг в одиночестве и были вынуждены самостоятельно искать на рынке возможности применения результатов своего труда.
Леонид Гохберг, будучи советником правительства, научился говорить дипломатическим языком. Цифры говорят другим языком. В России сегодня ученых в два раза меньше, чем в 1990 году. Тот, кто был помоложе и поспособнее, нашел свое счастье за рубежом или же перешел на более оплачиваемую работу в промышленности.
Потеря одаренных ученых имеет фатальные последствия: по оценкам экспертов, большая часть из 2500 научных учреждений страны занимаются исследованиями только на бумаге. Многие вместо этого сдают, чтобы удержаться на плаву, в аренду свои представительные здания.
Константин Косачев, заместитель Комитета по международным делам Думы, еще два года назад указывал на то, что Россия находится на мировом уровне лишь в немногих отраслях, имеющих будущее.
Доля России на мировом рынке высокотехнологичной продукции составляла в начале тысячелетия всего 0,6 процента - это в 130 меньше, чем доля США. Печальный вывод Косачева: Россия по определению утратила свое ведущее положение в области науки и технологий.
Институт полимерной физики Университета имени Ломоносова в Москве располагается в величественном здании, построенном в классическом стиле, невдалеке от главного здания, которое видно издалека.
Одним из главных направлений исследований здесь являются жидкие кристаллы для плоских мониторов и сотовых телефонов. Рабочая группа профессора Алексея Хохлова считается в Германии эталоном российской науки. В 2001 году физик получил за свои работы премию Вольфганга Пауля (Wolfgang-Paul) Федерального министерства науки. Алексей Хохлов работает на гонорарной основе в университете в Ульме и в Стони Брук, в США. Третья часть новых компьютеров, с помощью которых ученый моделирует поведение громадных молекул, поступает от корейского концерна, производящего электронику, LG, BASF и Dupont.
Итак: новый, красивый мир науки России? Только на первый взгляд. Бакелитовые розетки в помещении, где стоят компьютеры, висят на стенах, наверное, уже 50 лет, убогими кажутся кондиционеры на окнах. Из-за жары обычным явлением являются сбои в компьютерах.
Ситуация с полимерной физикой в Государственном университете в Москве является симптоматичной для науки в России. Даже самым умным головам приходится бороться с отвратительными рамочными условиями жизни.
При этом Алексей Хохлов успешно адаптировался к изменившимся условиям. Поскольку государственных ассигнований для исследований на мировом уровне не хватает, он привлекает большие средства из промышленности: благодаря работе, ориентированной на практическое применение ее результатов, проблем с этим нет, говорит Хохлов. Да и утечка мозгов, о которой столько говорят, его тоже мало беспокоит. Выпускники авторитетного Университета имени Ломоносова стоят в очередь, чтобы заняться подготовкой докторской диссертации в его лаборатории. Поэтому большой потребности в реформах Хохлов не видит. И уж тем более не в той мере, в какой это собирается делать правительство.
Правительственные планы реформ предусматривают закрытие до 2008 года 90 процентов из 2500 исследовательских институтов, существующих сегодня в стране. Лозунг: качество вместо количества. Государство будет финансировать только 250 конкурентоспособных на международном уровне лабораторий. Для многих грозящая конкуренция в борьбе за выделяемые деньги после десятилетий полного государственного обеспечения - это вынужденная перестройка, от чего они отбиваются руками и ногами.
Центром сопротивления является Российская академия наук. Этот богатый традициями орган является в целом самостоятельной автономной организацией российский ученых, занимающихся фундаментальными исследованиями. В настоящее время в ней насчитывается 115000 сотрудников в 450 институтах по всей стране. Ее влияние велико, эффективность - низкая. Поскольку Академия располагает земельными участками, равными по площади территории Исландии, то сдача в аренду земли и зданий часто оказывается выгоднее, чем попытки использовать результаты исследований на рынке.
Несмотря на это Академия наук до сих пор является самым крупным получателем государственных средств, выделяемых на науку. Однако после проведения запланированной реформы на государственную поддержку вскоре сможет рассчитывать только половина ее институтов. Поэтому члены Академии встречают планы министра образования и науки Андрея Фурсенко в штыки. Кристиан Шайх из DFG говорит:
Серьезной причиной являются, конечно, личные привилегии, которыми они пользуются как члены Академии. Жилье, дачи, при необходимости - водитель, иногда бесплатные билеты на самолет и так далее и тому подобное. А другое заключается в том, что здесь при всех реформах сначала делается все, чтобы сохранить все, как есть, и отвергается все, что приходит извне. Я думаю, это часть игры, имеющей целью получить как можно больше прав на соучастие в принятии решений, желание, чтобы ими не мог командовать никто из государственных структур.
Средний возраст действительных членов Академии - 71 год. Отряд бетоноголовых, говорит кое-кто за спиной. Взять интервью с кем-нибудь из президентов сложно. Профессор Николай Добрецов, президент влиятельного сибирского отделения Академии, наконец, соглашается на аудиенцию - в своем кабинете в Академгородке, расположенном в березовом лесу под Новосибирском, в 3000 километрах и за тремя часовыми поясами от Москвы:
Реформирование Академии наук должны проводить ученые, а не чиновники.
Прием напоминает старые времена. У Николая Добрецова те тонированные очки, которые в 70-е годы пользовались большой популярностью среди членов ЦК:
Приоритеты в фундаментальных исследованиях могут определять только ученые.
На вопросы президент Академии отвечает или коротко или крайне многословно. Действительно конкретным он становится только тогда, когда речь заходит о конкретных требованиях: Добрецов требует от правительства пятикратного увеличения заработной платы для ученых. Готовность к компромиссам и реформам. Ее нет. Государственное обеспечение при полной автономии - так представляют себе будущее верхушка Академии наук.
В нескольких сотнях метров от бюро Добрецова находится Институт ядерной физики имени Будкера. Он насчитывает 2900 сотрудников и является самым крупным исследовательским учреждением России. Физики проводят в двух громадных залах эксперименты, в том числе связанные с ядерным синтезом.
В контрольном помещении ускорителя частиц: российские лаборатории - это типичное смешение современного и антикварного оборудования. Наряду с рядом плоских мониторов видишь ламповые мониторы 30-летней давности.
Тем не менее, условия работы здесь, если сравнивать с другими институтами в Москве и Санкт-Петербурге, в отдельных случаях, кажется, отвечают западным стандартам. Остается ли Академгородок все еще - как в советские времена - оазисом научной работы в России? Профессор Александр Скринский, директор Института Будкера, подтверждает это впечатление:
Я бы не назвал условия нашей работы очень хорошими, но они лучше, чем где бы-то ни было. Многие учреждения в Академгородке нашли пути зарабатывать деньги на результатах своих исследований. За счет побочных средств бюджет исследовательских институтов пополняется только на четверть, все остальное они получают от государства. В сибирском отделении Академии наук побочные средства составляют уже 50 процентов. А в нашем институте мы получаем из негосударственных источников уже три четверти доходов.
В прошлом году институт произвел прецизионные детали для ускорителей частиц на сумму 20 миллионов долларов США. Покупатели - из Америки, Японии, Китая, Южной Кореи и Германии. Для немецкого электронного синхротрона в Гамбурге недавно были заказаны специальные отводящие магниты на сумму три миллиона евро.
Даже если российские физики-ядерщики и деградировали до положения мастеровых Запада - деньги, поступающие с Запада, единственный шанс, чтобы выжить. Поскольку компенсировать резкое сокращение государственных ассигнований в начале 90-х годов за счет больших объемов исследований в интересах предприятий невозможно, говорит доктор Клаус Вашик (Klaus Waschik), уполномоченный земли Северный Рейн-Вестфалия по вопросам научных отношений с Российской Федерацией:
. . .что, в свою очередь, привело к тому, что многие российские ученые смогли выживать только в том случае, когда получали помощь в рамках западных программ. Вклад Запада вообще трудно переоценить. Возможно, когда-то придет час, когда, обращаясь к истории, скажут, что Запад спас российскую науку.
Российская промышленность, имеющая сильную сырьевую направленность, до сих пор мало нуждается в высокотехнологичной продукции отечественных институтов. Соответственными являются и их расходы на науку и исследования. По сравнению с другими промышленно развитыми странами, финансовый вклад российских концернов незначителен, а оказание технологической поддержки за счет фундаментальных исследований идет медленно. Это относится даже к областям, которые, как считается, имеют будущее, например, к нанотехнологиям, естественным наукам, биотехнологии и космической технике. Клаус Вашик убежден, . . .
. . .что без участия Запада там мало что может измениться. Я не ошибусь, если скажу, что им пришлось бы закрывать ворота, если бы не совместные программы с Западом. Но я абсолютно убежден, что в таких областях, как совместное исследование космического пространства, биотехнологии, было бы проведено намного меньше прикладных исследований, если бы не западная помощь. Лично я думаю, что мы говорим о величинах порядка 50-60 процентов.
В России, несмотря на такую сильную зависимость, в последнее время снова появились тенденции отгораживания от Запада. Под девизом: ваши деньги мы с удовольствием возьмем, но в свои карты заглянуть мы не позволим.
Так, историки жалуются, что в последние годы снова усложнился доступ к российским архивам. А полярные исследователи страдают от резко возросших цен на сопровождение российскими ледоколами при проходе через Северо-восточный пролив.
Вообще там бывают случаи, которые действительно заставляют сомневаться, что тут все в порядке, что за этим стоят экономические факторы, а не снова старые и новые страхи, связанные с соблюдением секретности, или фобии. Немецкая наука должна в ближайшие годы внимательно следить за тем, чтобы там неожиданно не произошли определенные вещи, которые могут сделать просто не целесообразным продолжать такое сотрудничество.
У того, кто встречается с российскими учеными, возникает впечатление, что здесь втирают очки, особенно в сфере, связанной с безопасностью. Например, при посещении бывшего центра исследований биологического оружия 'Вектор' под Новосибирском неизбежно напрашивается сравнение с потемкинской деревней. На территории, обнесенной забором, сегодня на деньги из западных фондов в рамках конверсии проводятся исследования с медикаментами и вакцинами против возбудителей смертельных болезней, таких, как оспа и лихорадка Эбола. Но везде видишь только покосившиеся здания. Центр напоминает объект промышленного назначения. В лаборатории для экспериментов с возбудителями оспы, которая якобы находится под строжайшей охраной, открыты окна.
Доля государственных ассигнований, идущих на исследования в военных целях, с конца 90-х годов значительно возросла. В 2002 году она составляла, по данным московского Центра исследований и научной статистики, 23 процента, что заметно больше, чем в США. Поскольку исследования в гражданских и военных целях идут во многих российских институтах параллельно, то для кредиторов с Запада не всегда понятно, что происходит с их деньгами точно.
Недостаток прозрачности, закостенелые структуры, недостаточная конкуренция - наука России уже 15 лет находится в кризисе. По мнению независимых экспертов, кардинальное реформирование науки уже давно назрело, но сопротивление тех, кого оно касается, грозит ему провалом.
'Я думаю, что настоящая структурная реформа в России будет возможна только тогда, когда старая система будет разрушена окончательно'.
Но до этого, быть может, не дойдет, считает эксперт по России Клаус Вашик из университета Бохума, поскольку организованное сопротивление Академии наук оказывает свое воздействие:
Я думаю, что в стране дело дошло бы до забастовок и волнений, если бы за эту систему сейчас взялись реально.
Поэтому неизвестно, что получится из правительственных планов реформ, которые должны быть реализованы до 2008 года. Пока они заморожены. Вполне возможно, говорят такие эксперты, как московский социолог Александр Чепуренко, что что-то действительно произойдет только после смены поколений в руководстве исследовательских институтов. Если он прав, то зря пройдут еще десять лет. Тогда переход российской науки во вторую категорию станет, видимо, уже неизбежным.
