- На Западе о нас ничего не знают, - сказал мне однажды Игорь. Мы сидели на балконе небольшой пивной в самом центре старого Бамберга и потягивали баварское пиво.
Игорь ненамного старше меня: он работал в местном университете, а в Бамберг приехал из Омска. Я в Бабмерге получил стипендию, благодаря которой целый год учился в Университете Отто-Фридриха (Otto-Friedrich Universitat), а Игорь был моим преподавателем. Тогда у меня было не очень много дел, и практически единственными занятиями, на которые я должен был ходить, были уроки русского языка, которые вел он.
И хотя учеба шла нелегко, и часто мы были вынуждены общаться по-немецки; хотя я никогда не был в России и до сей поры мои контакты с русскими ограничивались встречами на базарах, все же я часто ощущал, что у нас с Игорем есть что-то общее. Возможно, это была какая-то таинственная общность судьбы, которая, похоже, всегда объединяет двух восточноевропейцев, потерявшихся на сытом Западе, который так мало о нас знает.
Что такое Россия?
Такой, казалось бы, наивный вопрос Игорь задал нам однажды на занятиях. А я с уверенностью мог сказать лишь одно: не знаю. Я не знаю России. Если не считать знаний, вынесенных из уроков истории, семейных рассказов и нескольких книг классиков XIX века. Если не считать информации польских СМИ, которые силятся быть объективными, но часто исподволь культивируют давний 'польский комплекс'. Если не считать музыки Высоцкого - я слушал ее на виниловых пластинках, которые утащил у родителей. Если не считать моего слабого русского, который едва позволяет мне составить простое предложение и по буквам разобрать коротенькую статью из 'Известий'. Ну и, наконец, если не считать Игоря и нескольких других молодых людей, с которыми я общался.
Однако этого катастрофически мало. Моего знания недостаточно, чтобы избавиться от вбитых в мозг и унаследованных от предков схем и калек. Слово 'Россия' ассоциируется у меня с какой-то большой исторической драмой, с такими словами, извлеченными из мартирологического арсенала, как 'Катынь', 'Гулаг', 'Лубянка', с вечным противостоянием. Плюс знание о России, черпаемое мною и моими соотечественниками, главным образом, из средств массовой информации, которое состоит из таких понятий, часто повторяемых в вечерних новостях, как 'управляемая демократия', 'война в Чечне' или 'сфера влияния'. Это не назовешь позитивным капиталом знаний.
Разумеется, кроме этого, Россия ассоциируется у меня, как и у каждого среднеобразованного европейца, с мрачной атмосферой романов Достоевского, книги которого я читал, затаив дыхание; с обрывками музыки Римского-Корсакова, Рахманинова и Чайковского. О самих русских я знаю, что они открыты, часто улыбаются (Игорь часто улыбался) и что у них какая-то метафизическая печаль, которую мы осторожно называем 'русской душой'. Как видно, мои знания не выходят за границы общедоступной банальности. И это все. Довольно немного. Я даже не найду на карте Омск, в котором когда-то родился Игорь.
Фестиваль предубеждений
[. . .] Я жил под 'информационным колпаком', который разлетелся вдребезги, как только я вернулся домой. Сразу после этого из рассказов разбирающихся в политике знакомых, с экрана телевизора, из газетных статей я начал вбирать в себя свежую и не очень свежую информацию, которая создавала катастрофический образ польско-российских отношений.
Эти данные укладывались в некий набор лозунгов, заголовков и более или менее продуманных высказываний, наподобие: 'Квасьневский поехал в Москву, а не должен был ехать' и сразу же после этого: 'Они не пригласили Квасьневского в Калининград, а должны были пригласить'. Порой становилось страшновато - после громкого 'в Варшаве избиты русские', место которого вскоре заняло драматичное 'наших бьют в Москве'. Довольно скоро я узнал, что опять 'русские не извинились за Катынь', но это был еще не конец плохих новостей. Вслед за этим мне сообщили, что наш великий сосед договорился с Германией и строит трубу на дне Балтийского моря - без нас! Хуже того, они 'договорились (неважно, по какому вопросу) с Шираком, Блэром, Бушем' без нашего участия. Ну и вдобавок, они 'не согласятся на избрание Квасьневского генеральным секретарем ООН'. Будто всего этого мало, они еще и запрещают ввоз мяса и овощей из Польши.
Тревожный тон сообщений информационных агентств, неясность с тем, какую позицию по вопросу польской восточной политики займет новая власть, сформированная в результате двойных выборов, и, наконец, все более драматичные ночные разговоры поляков (темой которых всегда была Россия) - все это будто говорило о каком-то нарастающем конфликте. О фестивале застарелых обид, исторических предрассудков и взаимных обвинений.
О кризисе, в эпицентр которого я попал, вернувшись из идиллической Баварии.
(. . .)
Что такое Польша?
Я мог бы спросить об этом Игоря.
Но не спросил.
Во-первых, потому что мне казалось, что моя роль заключается не в этом - задавать вопросы должен он (в конце концов, он был моим учителем). А, во-вторых, я не хотел бы его смущать. Что же он должен был ответить?
Конечно, он мог бы начать говорить об истории, затронуть близкую каждому поляку ноту национальной славы и мученичества, мог бы сказать пару слов об осаде Пскова, об огромной несправедливости разделов, о Чуде на Висле, чтобы в конце сказать пару мудрых слов о Катыни. После такого вступления он перешел бы к рассказу об истории своей страны и объяснил бы мне, почему национальным праздником России является годовщина изгнания поляков из Кремля, успокоил бы меня, сказав, что выбор этой даты вовсе не связан с нелюбовью к полякам, провел бы аналогию между восстанием Кузьмы Минина и борьбой со шведским потопом.
Друзья-москали
Потом Игорь мог бы заговорить о культуре, о 'друзьях-москалях', о Мицкевиче и Пушкине, о том, как под звуки музыки Шопена он зачитывается романами Лема и о том, что знает наизусть важнейшие фильмы Вайды.
А в самом конце начались бы долгие рассуждения Игоря о политике и современности. Он осудил бы Путина, начал бы возносить до небес вклад Польши в победу 'Оранжевой Революции' на Украине, говорил бы о демократизации и важной роли, которую должна сыграть Польша в нашей части Европы, размышлял бы над тем, что политики создают искусственные барьеры, а простые люди могут быть близки.
Может, он нашел бы в себе смелость заверить меня в том, что у него нет претензий к рондо Дудаева в Варшаве.
И, лишь когда он стал бы говорить, что осуждает запрет на ввоз мяса и растительной продукции из Польши, я бы вежливо перебил его, думая про себя: 'Ах, этот милый Игорь'. Однако он ничего такого не сказал.
Так что бы он сделал? Наверняка, взглянул бы на меня удивленно и пробормотал бы что-то о чудесных польских девушках (одна такая даже немного научила его польскому), о прекрасном Кракове (он был там на экскурсии) и неплохом пиве из Живеца (Zywiec) (порой его можно было купить в Бамберге).
И, наверняка, это было бы все. Никаких рассуждений об истории и политике, только пара воспоминаний, озабоченная улыбка и переход к теме склонения существительных.
А что я? Вначале я был бы разочарован тем, что можно не замечать наших, казалось бы, общих проблем. Может быть, я бы даже подумал, что его не интересует моя страна. Но потом я осознал бы, что есть еще одна вещь, за которую я люблю Игоря. Он умеет верно оценивать значение тех или иных вопросов.
А где же эта Москва?
- Недавно я разговаривал с одним американцем. Неглупый парень, но он понятия не имел, где находится Москва и, вообще, что это за город. Представляешь себе?
- Если бы ты спросил его о Варшаве, он бы тоже наверняка не знал, - добавил Игорь.
Официант принес две кружки. Японцы за соседним столом фотографировали все вокруг. Настроение было чудесным.
После секундной паузы Игорь спросил:
- А ты знаешь, где находится Москва?
- Знаю, - ответил я, немного удивившись.
- Ну видишь, а я знаю, где находится Варшава.
Адам Ковальский - студент 5-го курса факультета европеистики Университета им. Адама Мицкевича и лауреат конкурса о России, итоги которого были подведены в декабре 2005 г. Адам занял третье место и получил награду в 200 евро. В журналистском конкурсе о России приняли участие 42 студента вузов Велькопольского воеводства. Их работы были посвящены польско-российским отношениям, политическим, экономическим, культурным и литературным вопросам. Конкурс был организован Российским агентством международной информации 'Новости' и Генеральным консульством Российской Федерации в Познани при участии редакций местных газет, в том числе, 'Glos Wielkopolski'.
