Наши власти в этом году до последнего тянули с интригой решения хронической мартовской проблемы: разрешать-не разрешать эсэсовские 'прогулки' в центре столицы. Вроде бы решили не разрешать. Причем просто не разрешать, а не затевать возле главного памятника страны 'политический ремонт'. И то верно: ну, удалось бы выкрутиться сейчас, а что делать через год? Не будешь ведь огораживать Милду забором каждую весну. . .
Продолжение Гражданской войны?
Но проблема-то, действительно имеет место быть: во время войны десятки тысяч латвийцев оказались или в немецкой полиции и легионе, или же в красных партизанах и в Советской армии. Вопрос о том, почему они стреляли друг в друга, почему народ недавно вроде бы единой страны оказался расколот на враждебные лагеря, не так прост, как кажется. Одними ссылками на 'две оккупации' и репрессии здесь не обойтись.
И ведь не только в Латвии: например, в оккупированной Польше были не только ориентированная на Англию Армия Крайова и просоветская Армия Людова, но и довольно большое количество польских граждан, охотно служивших немцам и воевавших за них: только в плен к советским войскам с 22июня 41-го года попали 60 280 человек - это в 15 (!) раз больше, чем финнов, с которыми СССР открыто воевал (источник: 'Военно-исторический журнал'. N 9. М., 1991. с. 46.).
Фактически это были эпизоды не столь давней Гражданской войны: от бывших латвийских партизан не раз приходилось слышать, что со многими пособниками немцев и полицаями они были противниками еще в 1917- 1919 годах.
Утихшая в мирные годы вражда вспыхнула с новой силой: бывшие 'белые латыши' - на стороне гитлеровской Германии, 'красные' - на стороне СССР. Но эта точка зрения как-то не очень популярна: теперь даже в новой России иногда более склонны представить Великую Отечественную скорее как этап извечной борьбы русского народа с агрессией алчных европейцев, чем признавать социально-политическую подоплеку самого страшного конфликта ХХ века. А в Латвии эсэсовцы вообще были объявлены 'борцами за свободу'.
Хотя и в 90-е годы, и особенно при вступлении в ЕС, нашу страну буквально подталкивали к официальному признанию роли (пусть и достаточно символической) 'некрасного' сопротивления гитлеровцам: Константин Чаксте, команды латвийских пароходов, о которых много писал 'Час'. Казалось бы, такая прекрасная альтернатива сомнительным аргументам о том, что 'латышские СС - это не совсем СС'.
Политически - да, альтернатива! Но психологически. . . Психологически для нынешней правящей элиты это значило бы признать, что их отцы и дядюшки-дедушки воевали, мягко говоря, не за правое дело. Причем воевали на фронте - это еще ладно, а ведь тысячи были добровольными участниками карательных экспедиций и расстрельных команд.
Да и с позицией пресловутого 'запада' не все так гладко. Например, после войны власти США, ФРГ и Канады так ведь и отказались выдать Советскому Союзу палачей Резекне и деревни Аудрини бывших полицейских Майковскиса, Пунтулиса, Эйхелиса, чьи руки по локоть в крови мирных жителей Латгалии. Определенным силам там не хотелось (и сейчас не хочется) признавать, что гитлеровский нацизм был не просто разновидностью тоталитаризма, но и крайней формой антикоммунизма. Более того, в 30-е годы он вполне сознательно рассматривался и культивировался как эффективный фактор противостояния европейским 'левым'. Это потом спохватились, когда немцы не только покончили с 'левой угрозой' в Германии, но и стали 'класть на живот' одну европейскую страну за другой. Но даже после этого Европа не столько 'восстала против фашизма', сколько разделилась - именно поэтому под знаменами СС воевал целый интернационал: от хорватов до норвежцев. Правда, антифашистов в Европе тогда все же оказалось неизмеримо больше - как и сейчас.
Выбирать все же придется. . .
Не будем лукавить: ежегодные мартовские марши - это не акты поминовения, а политические демонстрации. 'Заблудших' или 'жертв' поминают дома или на могильном холмике, а не с развернутыми знаменами у главного официального памятника страны. Именно поэтому - по причине идеологического родства - к престарелым легионерам моментально 'прилипли' подрастающие латвийские неонацисты. И никуда ее носители не исчезнут с запретом публичного выражения их взглядов.
Идеология лежала в основе выбора и тогда, в 1941- 1943 годах, если говорить о добровольцах. 'Они были простыми сельскими парнями, какая там идеология', - скажете. Так для того, чтобы воспринимать набор примитивных тезисов, вовсе не обязательно быть доктором философии. 'Во всем виноваты красные, евреи, русские. . .' - что тут сложного для 'простых парней'? А то и еще проще: у 'врагов рейха' или 'недочеловеков' можно снять перед расстрелом хорошую одежду и обувь, коронки золотые повыдергивать. . .
Но речь не об их личных взглядах, а о позиции государственной власти. Если сегодня государство не готово сделать столь сложный идеологический выбор (Латвии в то время юридически не существовало - такая у нас вроде бы официальная установка?), то оно, это государство, должно быть либо равноудаленным, либо равноприближенным к участникам исторического конфликта шестидесятилетней давности - ну хотя бы дать всем воевавшим одинаковые пенсии и льготы.
Но чтобы стать нормальной современной страной, выбирать между идеологией национализма и демократическим равноправием все равно придется.
