Исключительная важность Украины в политике России очевидна. Этой стране принадлежит уникальная роль в определении цивилизационной идентичности, геополитических возможностей и внешнеполитического статуса Российской Федерации. В силу своего географического положения и размеров (одно из крупнейших по площади европейских государств) Украина способна служить как барьером, так и мостом российско-европейской интеграции.
У Украины не очень много шансов быть принятой в Европейский союз - правда, у России их нет вообще. Зато заявления американских аналитиков и политиков об Украине как о 'решающем звене национальной безопасности' оставляют мало сомнений в серьезности намерений еще до конца этого десятилетия принять ее в НАТО. Подобное включение превратит Украину в антирусский барьер, территориально изолирует Россию от Европы и задвинет ее в медвежий угол северной Евразии. Россия вернется к геополитическому положению первой половины XVII века.
Но дело не исчерпывается геополитикой. Историко-культурная близость, этническое и языковое родство России и Украины чрезвычайно важны в ситуации демографического и антропологического кризиса, поразившего обе наши страны. Мощный индустриальный комплекс Украины, включая его военную составляющую, тесно связан с российской индустрией, они взаимно дополняют друг друга.
Провал 'стратегического партнерства'
В широком смысле Россия может претендовать на возвращение статуса великой державы, только будучи интегрированной с Украиной политически и экономически. Это, конечно, недостаточное, но абсолютно необходимое условие восстановления России как мирового (или хотя бы европейского) центра силы.
В различных комбинациях и с опорой на разные авторитеты эта аргументация прекрасно известна отечественным экспертам и политикам, в значительной мере ими разделяется. Тезис об особом значении Украины в российской политике - хотя бы на постсоветском пространстве - не только общеупотребителен, но даже банален. Казалось бы, следствием этого политико-интеллектуального консенсуса должна стать специфическая стратегия России, направленная на установление особых отношений между Россией и Украиной.
Хотя в отечественном, интеллектуальном дискурсе мысль об особых отношениях с Украиной артикулирована, в доктринальных документах РФ можно обнаружить лишь слабые ее отголоски. Декларации о 'добрососедских отношениях', 'экономическом сотрудничестве', 'территориальной целостности' и 'невмешательстве во внутренние дела', которыми официальная Москва характеризует свою 'украинскую политику', применимы к любой стране и не раскрывают критической важности Украины для России. Популярный термин 'стратегическое партнерство' девальвировался ввиду его расширительного употребления: в 'стратегических партнерах' России уже оказалась немалая часть внешнего мира и, наверное, половина бывших советских республик.
Возможно, российское руководство не горит желанием выставлять на всеобщее обозрение свои стратегические приоритеты в отношении Украины? В таком случае их можно было бы реконструировать, проанализировав логику украинской политики России. Однако эта политика зачастую оставляет впечатление непоследовательной, конъюнктурной и запаздывающей реакции на развитие событий на Украине.
Проблема в том, что основные внутри- и внешнеполитические решения в российской политической системе принимаются поверх любых формальных институтов. Но, облегчая принятие решений, внеинституциональный механизм лишен средств для их реализации. Поиск этих средств ведет к созданию конкурирующих со старыми новых институтов, порождая институциональный дарвинизм, политическую дезорганизацию и ведомственную неразбериху.
Понятно, что создание нового управления в администрации президента стало ответом на вызов 'цветных революций', прежде всего украинской. Можно создать еще десяток новых подразделений различной ведомственной принадлежности - от МИДа и Совета безопасности до Минообороны и Газпрома, - занимающихся Украиной, но в отсутствие координирующего Центра и четкого институционального механизма если не принятия, то хотя бы реализации принятых решений положение дел лишь ухудшится. К этому следует добавить перманентный конфликт элитных групп в окружении президента Путина, в том числе по проблеме российско-украинских отношений, а также плюрализм интересов на Украине влиятельных российских экономических субъектов. В силу институционального хаоса и групповой конкуренции даже самые четкие приоритеты украинской политики России не могут выполняться без постоянного пригляда и вмешательства со стороны первого лица Российского государства.
И все же за внешней хаотичностью можно разглядеть некую внутреннюю логику российской политики в отношении Украины. Причем именно в последний год эта логика кардинально переменилась. На протяжении большей части 1990-х гг. и в начале нового века Россия стремилась к особым отношениям с Украиной. Пусть непоследовательно, с зигзагами и отступлениями, но вырисовывалась следующая линия: обеспечить политическую лояльность Украины, а еще лучше - политический союз и экономическую интеграцию двух стран в рамках двусторонних и многосторонних соглашений в обмен на поставки российских энергоносителей по льготным ценам и политическую поддержку верховной украинской власти. Другими словами, Россия платила (и готова была платить еще больше) за особый характер российско-украинских связей. Подобная плата, видимо, неизбежна в ситуации неравенства потенциалов двух стран и критического значения Украины для РФ. Правда, в обмен Россия получала не столько особые отношения - лояльность или тем более союз, сколько видимость, иллюзию. Киев, следуя украинской поговорке о ласковом теленке, сосущем двух маток, играл одновременно с Западом и с Россией, не обменивая свои интересы на преференции со стороны последней.
Пиком политики особых отношений стала президентская избирательная кампания на Украине осенью-зимой 2004 года, когда Россия была непосредственно вовлечена во внутренние дела соседней страны на уровне первых лиц. Победа Виктора Януковича казалась Кремлю уникальным шансом не на словах, а на деле придать российско-украинским отношениям особый характер: сформировать устойчивый пророссийский вектор украинской политики и добиться тесной экономической интеграции двух стран. Думаю, однако, что такая возможность не представилась бы и при президенте Януковиче. Еще в разгар кампании, задолго до ее неожиданной развязки, некоторые отечественные эксперты публично предостерегали от чрезмерных упований на выглядевшего безусловным фаворитом Януковича. Андраник Мигранян вообще утверждал, что именно победа 'оранжевых' станет моментом истины для российской политики, освободит ее от иллюзий. То был образец подлинного политического византизма.
Украинский политический миф
Критический взгляд на возможность радикального изменения украинской политики питается такими объективными факторами-ограничителями, как структура украинского общества, специфика украинской политической мифологии, доминирующий культурно-психологический профиль современной украинской элиты.
Эта элита - преимущественно советская по происхождению, по типу социализации и в то же время провинциальная в бывшем СССР - смысл своего существования, политическую и экономическую самодостаточность, а также моральную легитимность обретает только в следовании курсом независимости. Не уклониться от 'генеральной линии' ей мешают не столько Запад и влиятельные настроения в пользу независимости, охватывающие вряд ли меньше половины украинского общества. Ведь стремление России к особым отношениям с Украиной, в общем, зиждется на презумпции ее независимости и в этом смысле теоретически приемлемо для сторонников независимости, что, кстати, подтверждается социологией. Немалая часть 'мягких' сторонников независимости одновременно поддерживает восточный вектор украинской политики как равноценный западному или даже доминирующий.
Однако ядро, политически и идеологически наиболее активную и влиятельную группу сторонников украинской независимости составляют люди, настроенные антирусски. Антирусское измерение - неотъемлемая и очень важная часть украинского мифа независимости и строительства национального государства. Вряд ли могло получиться иначе в ситуации, когда политическим и территориальным ядром 'незалежников' оказалась Западная Украина. К слову, антипольские настроения среди 'захиденцев' исторически не менее сильны, чем антирусские. В Польше до сих пор с ужасом вспоминают чудовищную резню польского населения на Западной Украине во время Великой Отечественной войны. Но сейчас именно Россия - большее зло, от нее не может исходить ничего хорошего - таков культурный и идеологический лейтмотив конституирующей группы украинских 'независимцев'. В более широком смысле Россия играет функционально очень важную роль 'врага', антимодели, стимулирующей национальную консолидацию, строительство украинской нации и государства.
Любая украинская власть, претендующая выступать от имени независимого государства, оказывается в критической зависимости от политически отмобилизованного ядра 'незалежников', которое настроено антирусски и для которого близость с Россией - путь национального предательства. Противостоящие этому ядру силы разрознены, уступают по энергетике, а главное, у них нет собственного мифомотора. Собственно говоря, за что им бороться?
Национальная независимость, строительство суверенного и демократического украинского государства, движение в Европу - это вне зависимости от их реалистичности жизнеутверждающие и мобилизующие сверхидеи. Противопоставить сверхидеям можно только другие сверхидеи, а не сухие калькуляции благотворности российско-украинского таможенного союза, плоские культурные декларации о двуязычии и воспоминания о недавнем общем прошлом. На чаше политических весов устремленность в будущее всегда перевесит обращение к вчерашнему дню. В ситуации исторического выбора - а пятнадцать лет независимой Украины представляют собой один постоянный плебисцит по поводу ее существования - решающая роль принадлежит не процедурам, институтам и рациональным выкладкам, а иррациональным идеям и политической воле. Тем более если последние сочетаются, как это все заметнее на Украине, с социальными интересами элит, бюрократии, национальной интеллигенции и значительной части нового украинского среднего класса. На одного украинца, работающего в России, приходится два, работающих в странах ЕС, - это ли не мощный аргумент в пользу западного выбора?
Та немалая часть украинского населения, которая настроена на союз с Россией, подавлена не столько политически, сколько психологически и морально, поражена в своей экзистенциальной сердцевине. Эти люди не способны породить 'большие' идеи, масштабные и дерзкие культурные инициативы. Даже их политическая консолидация и мобилизация происходят преимущественно на негативистской основе: против 'захиденцев' и Виктора Ющенко. Но за что? Сформулировать новое позитивное жизнеутверждение не в состоянии и 'восточная' элита, которая не решается или не может выйти за стратегические рамки выбора независимости.
Восточный сосед Украины, которого, казалось бы, подобные ограничения должны не столько сдерживать, сколько стимулировать, то ли не хочет, то ли не может сформулировать и экспортировать комплекс идей, равновеликий по своему значению и альтернативный доминирующим на Украине культурно-идеологическим продуктам. Характерно, что когда между вторым и третьим турами президентских выборов в Северодонецке собрался съезд региональных руководителей ряда восточных областей Украины, Россия не решилась послать им отчетливый сигнал: 'Мы на вашей стороне'. А ведь в тот момент ситуация уникально благоприятствовала кардинальному изменению территориальной конфигурации Украины.
Этот судьбоносный шанс был упущен, в результате пик российской политики особых отношений с Украиной стал одновременно ее грандиозным фиаско. После паузы длиною в год Россия, сохранив верность прежней цели - особым отношениям с Украиной - решительно изменила парадигму своей украинской политики, поставив во главу угла экономику. Каковы бы ни были мотивы газового ультиматума - месть Кремля 'оранжевой власти', стремление политически подорвать ее, сухие экономические расчеты или что-нибудь другое, - сущностно он означал лишь одно: Россия пытается подвести под российско-украинские отношения твердую экономическую основу, стремится обеспечить свои интересы вне зависимости от изменения украинского политического ландшафта. В противном случае вопрос о цене на газ должен был бы решаться по результатам парламентских выборов 26 марта. Смысл российского послания был следующим: правительства и президенты меняются, а потребность в газе остается; экономика сможет приковать Украину к России прочнее, чем политика.
Российский медийный дискурс 'газовой войны' был расцвечен патриотическими цветами, а ее результат подавался почти как национальная победа. Но ведь такое же восприятие характерно и для значительной части украинского общества и национальных элит! Они расценили газовый ультиматум как неспособность России повлиять на украинскую политику, то есть как признание от обратного политической суверенности Украины. Известно, что к экономическому оружию прибегают тогда, когда политические средства перестают работать.
Вообще связи между экономическими факторами и массовыми настроениями, политикой не носят линейного характера. Далеко не аксиоматичен и тезис, что экспансия частного капитала в ту или иную страну обеспечивает ее политическую лояльность. Так было во времена колониализма; возможно, где-то дела и сейчас обстоят подобным образом, но только не в случае с российскими корпорациями на постсоветском пространстве. Здесь связь оказывается обратной: поскольку экономические активы российских владельцев в решающей мере зависят от доброй или злой воли властей тех стран, где они расположены, то эти владельцы зачастую оказываются не лоббистами России в этих странах, а лоббистами этих стран в России. Совсем не обязательно, будто то, что выгодно ЛУКОЙЛу в Латвии, выгодно России как государству. До сей поры отечественная власть не демонстрировала умения, воли и навыков систематического использования экономического влияния частных корпораций в государственных интересах.
Я не говорю уже о том, что сила действия равна силе противодействия: экономическое давление может вызвать (и уже вызывает) естественное политическое сопротивление. А сложная и противоречивая международная реакция на 'газовую войну' вряд ли позволяет считать ее внешнеполитической победой России.
Стратегическая дилемма России
Так или иначе, украинская политика России оказалась в своеобразной ловушке. Ее подчеркнутая 'экономикоцентричность' сочетается с одновременным ослаблением российской активности в сфере собственно политической. Вероятно, обжегшись на президентских выборах, Россия опасается чрезмерной вовлеченности во внутриукраинские дела. Однако добровольное ослабление России на Украине ведет к усилению западного влияния. Это игра с нулевой суммой, где на кону оказались цивилизационная идентичность, геополитические позиции, национальная безопасность, экономическая мощь и потенциальное европейское влияние России. Судя по поощрительным жестам в адрес Украины, на Западе прекрасно осознают величину ставки.
Трудно представить, как способны помешать вступлению Украины в НАТО газовая зависимость Украины или экспансия крупного российского капитала. Некоторые центрально-европейские члены НАТО и ЕС зависимы от русского газа больше Украины, открываются они и крупному российскому бизнесу.
Даже нежелания массы украинцев недостаточно, чтобы воспрепятствовать вступлению Украины в НАТО. Разве не была половина украинцев против Ющенко? Верх всегда возьмет тот, кто обладает политической волей и знает, чего хочет. Не желать чего-то - слишком мало, чтобы изменить внешнеполитическую траекторию Украины, все более расходящуюся с российской.
Даже если у Российской Федерации имеется стратегический план по предотвращению вступления Украины в НАТО (что геополитически окончательно отбросит Россию к началу XVII века), он обречен на поражение, ежели его суть - помешать этому. Как известно из психологии, негативные цели, в конечном счете, уступают позитивным.
Стратегическая дилемма России - наблюдать за тем, как Украина медленно, но неуклонно переходит на западную орбиту влияния, или предложить привлекательную и масштабную альтернативу западному дрейфу. Сохранение статус-кво - буферного положения Украины - абсолютно невозможно в долгосрочной перспективе по причинам социокультурного характера.
Даже самые 'прозрачные' границы постсоветских государств превратились в труднопреодолимые барьеры для коммуникационных систем, концентрирующихся в рамках новых государственных образований. Любая национальная новость более значима, чем самое важное событие за пределами нового национального государства. Если люди советского поколения, образно говоря, вышли из одной шинели, то постсоветские поколения формируются в новых, национально акцентированных культурно-информационно-идеологических полях. Не национальная армия, а школьные учебники, национальное телевидение и национальный язык создают независимость. Для молодого поколения украинцев Советский Союз - лишь глава в учебнике истории, а независимость Украины, пусть плохонькая и сомнительная, превращается в данность. Аналогичный процесс идет и в России, где молодое поколение воспринимает отдельное существование государства как безусловный приоритет в сравнении с любыми формами гипотетической реставрации СССР и постсоветской интеграции.
Если в настоящее время для значительной части украинского населения, особенно на востоке страны, характерно отношение к независимости Украины как к чему-то временному и случайному, то через 15 - 20 лет целенаправленная культурная политика и естественная смена поколений превратят независимость в фундаментальный и не подвергаемый сомнению большинством украинцев факт. Как цинично, но абсолютно точно сформулировал Оскар Уайльд, новые идеи побеждают не потому, что люди убеждаются в их правоте, а потому, что вымирают их противники. Основу независимости и цивилизационного выбора Украины составляют не политический суверенитет и экономическая самодостаточность, а смыслы, ценности и идентичности, формулируемые в сфере культуры. В современном мире культура, собственно, и есть политика. Опережающее влияние Запада на формирование культурных моделей, образцов и ценностей Украины вызвано тем, что его влияние ассоциируется с будущим, в то время как российское культурное влияние воплощает прошлое.
Фундаментальный вывод для России таков: наша политика особых отношений с Украиной потерпела поражение потому, что она проводилась не там, не так и не с теми целями. Главным объектом отечественного влияния были украинские элиты, лояльность которых (а через них и самой страны) Кремль пытался обеспечить посредством политических манипуляций и экономических преференций. Это влияние было интенсивным, но краткосрочным и бессистемным, привязанным к отдельным политическим акциям и избирательным кампаниям. Однако преимущественно советская по происхождению правящая украинская элита прикована к независимости, как каторжанин к галере.
В то же время российская политика никогда не уделяла внимания украинскому обществу, где шли подспудные тектонические процессы формирования новой социокультурной реальности. Кремлевская стратегия основывалась на понимании политики как элитного сговора, исключающего народ.
Но даже если бы дело обстояло именно таким образом (а, судя по решающему значению массовой политики на Украине зимой 2004 - 2005 гг., это не совсем так), элиты в любом случае функционируют в широком культурно-идеологическом контексте. Если Россия не может повлиять на культурно-психологический профиль старых элит, то ей по силам начать массированную обработку общественного сознания на Украине. Фокус нашей стратегии надо перенацелить на украинское общество в целом. Ее содержание должны составить формирование нового социокультурного ландшафта и новых коммуникационных полей, производство принципиально новых (а не паразитирование на старых) смыслов и ценностей. Культура и ценности - главное поле битвы между Россией, с одной стороны, и Западом и прозападной украинской элитой - с другой.
Старая политика особых отношений с Украиной была ситуативной, политтехнологической и элитарной; новая должна стать долгосрочной, массовой и культурной. Безусловно, как и прежде, элите в этой стратегии отводится очень важная роль. Но акцент должен быть радикально смещен: с исключительного внимания к правящей элите советского извода на формирование новой постсоветской контрэлиты. Проще говоря, надо делать ставку на новые амбициозные группы, которые тяготятся доминированием старой украинской элиты и рвутся к власти.
Цель новой стратегии
Новая стратегия в отношении Украины предполагает и кардинально новую амбициозную метацель - формирование общего (не единого!) российско-украинского государства. Не важно, федеративного, конфедеративного или включающего федеративные и конфедеративные элементы, главное - общего. Эта идея не такая уж утопическая. На Украине у нее много потенциальных сторонников, чья энергия и усилия тратились в последние 15 лет, в общем, бесцельно или не находили выхода. Если Россия откроет им новый горизонт, то у этих людей появится мощный стимул, глобальная цель и подлинно историческое оправдание своей политической деятельности. В конце концов, чего стоят избитые ламентации о совместном прошлом, славянском братстве и общей семье, если мы не в состоянии конвертировать эмоции и ностальгию в политическую энергию?
Союзное государство - цель не только для тех, кого согревает наше общее прошлое. Оно может оказаться приемлемым и для новых поколений украинцев, включая мягких 'независимцев'. Ведь в прошлое уходят не только положительные, но и негативные аспекты советской истории. Народы имеют право не только разъединяться, но и объединяться. И никто не может лишить их этого права, если оно основывается на презумпции равноправия и свободного демократического выбора. Объединение России и Украины не более невозможно, чем казавшееся неосуществимым каких-то двадцать лет тому назад восстановление единства германской нации. И уж совершенно точно Украина и Россия во всех отношениях несравненно более близки, чем государства, объединившиеся в Европейском союзе и стремящиеся к созданию 'Соединенных Штатов Европы'.
Демократия и равноправие должны быть провозглашены базовыми принципами нового объединения; они же суть и ценности нового дискурса, который будет предложен и даже навязан Украине. Надо четко сформулировать и донести до украинского массового сознания фундаментальную дилемму будущего: быть третьесортной страной в Европе или равноправным участником нового центра силы. Если прибалтийские страны оказались задним двором Объединенной Европы, то Украине в ней вообще уготована роль отхожего места. Никому в Европе не нужен новый сильный экономический конкурент, поэтому Украине заведомо отведена роль источника дешевой рабочей силы и места для размещения грязных производств. Но разве независимость - это когда женщины Украины свободны торговать своим телом, а мужчины быть чернорабочими в европейских городах?
Взамен столь сомнительного 'процветания' союз с Россией принесет гражданам Украины членство в государстве, говорящем с Европой на равных. В новом сообществе украинцы будут равноправными уважаемыми гражданами, а не третьесортным населением и рабочим скотом, как в Европе. В Европе украинскую элиту ожидает роль молчаливых статистов или послушной клики, в то время как объединение с Россией на равных расширит ее политический горизонт. Вряд ли память украинской элиты столь коротка, чтобы не припомнить время, когда выходцы с Украины доминировали в советской столице. Если украинский бизнес настолько слаб, чтобы опасаться конкуренции с русским, то тем более ему надо бояться европейских конкурентов. Украинско-российское объединение стимулирует экономическое развитие, откроет новые рынки, повысит трудовую мобильность.
Россия должна не избегать 'оранжевой отравы' - ценностей демократии, а наоборот, активно продвигать их на внутренний украинский рынок. Если не менее 40% населения Украины (не только русские, но и часть украинцев) считают русский язык родным, то требование равноправия языков приобретает глубоко демократический характер. Языки должны быть поставлены в равные условия, а граждане Украины сами выберут тот, который для них важнее, нужнее и роднее. Нет никакой прямой связи между языком и национальной независимостью. Великобритания, США и основная часть Канады говорят на английском языке, но это не лишает эти страны национального суверенитета, а их общества - собственной идентичности. В Финляндии, где шведы, кажется, составляют лишь 3% населения страны, шведский язык тоже является государственным, как и финский.
Понятая таким образом демократия - как равноправие и свободная конкуренция в культуре - должна стать главным критерием оценки Россией украинской политики. На всех двусторонних переговорах, включая экономические, ключевое место должно быть отведено статусу русского языка, доступу России на рынок украинских СМИ, прежде всего телевизионных, и формированию общего информационно-культурного пространства с Украиной. Ради решения этих приоритетных задач можно идти на любые уступки экономического и политического свойства. Экономические и политические выигрыши - сиюминутны, изменения в культуре - долговременны. Отношение России к любой украинской политической силе, к любому украинскому лидеру должно основываться на том, как они подходят к вопросам культуры.
Культурную стратегию надо тесно увязать с принципом федерализма и решительного повышения самостоятельности регионов Украины. В американском понимании федерализм и демократия синонимичны. В европейском контексте регионы получают все больше прав и берут на себя все больше ответственности. Фраза о 'Европе регионов' не просто красивый лозунг. Субсидиарность - перенос на нижестоящий уровень функций, с которыми справляются внизу, - один из конституирующих принципов Евросоюза.
Россия должна помочь Украине реализовать эти прогрессивные принципы. Украина - слишком большая страна со слишком глубокими историко-культурными и политическими различиями между регионами, чтобы успешно функционировать как унитарное государство. Украинские области должны не просто получить больше самостоятельности в решении вопросов собственного развития, они должны составить федерацию. Согласно теории систем, внутренняя дифференциация не ослабляет, а усиливает целостность объекта. Гипотетическое движение за федерализацию Украины не посягает на территориальную целостность Украины и не нарушает украинскую Конституцию ни в одном пункте.
Почему Киев должен решать, какие школы и какие языки в государственных учреждениях и местных СМИ должны функционировать в Харьковской и Одесской областях? Наверное, на местах это знают гораздо лучше. Но федерализация есть не только свобода культурного выбора и уровень социальной поддержки населения на местах, а возможность реализации обществом базового демократического принципа - избирать зависимую от него власть и, значит, определять важнейшее направление строительства гражданского общества на Украине. Выступать против федерализации - значит выступать против демократии и гражданского общества, бороться за федерализацию - строить демократию и гражданское общество. Эта простая мысль должна стать стержнем украинской публичной политики с помощью России, заинтересованной в том, чтобы наш сосед был демократической, свободной и независимой страной. Желательно - вместе с Россией, а не рядом с ней или против нее.
Наиболее сильные, развитые и населенные регионы Украины объективно заинтересованы в ее федерализации и, стало быть, в ее демократизации. Ведь развитие культуры, образования и социальной сферы в том или ином субъекте федеративной Украины окажется в прямой зависимости от экономической мощи и успешности этого субъекта. Против федерализации и, значит, против демократии будет выступать население менее развитых (читай: западных) областей, субсидируемых Востоком. Тем самым всему миру будет продемонстрирована субстанциональная недемократичность ядра украинских 'независимцев'. Если же западные области наотрез выступят против федерализации Украины, то они окажутся главным источником и очагом сепаратизма в молодом государстве. Традиционное представление о Востоке и Центре Украины как потенциально сепаратистской ее части, а о Западе и Киеве как гарантии ее территориальной целостности будет перевернуто с ног на голову. В результате федерализации культурный и политический баланс на Украине радикально изменится.
Возможность такого сдвига теоретически открывается в рамках парламентской республики. Но он никогда не станет явью без самого активного участия и решающей роли России. Пророссийски настроенная часть украинского общества и 'восточные' элиты сами по себе не обладают достаточной морально-психологической силой и способностью к подлинно историческому творчеству. Для этого им нужен внешний стимул.
Механизм реализации
Как России действовать, чтобы добиться поставленных целей? Честность - лучшая политика. Российский парламент может принять закон 'О поддержке демократии на Украине', рассматривающий развитие ситуации в соседнем государстве сквозь призму поддержки и развития в нем демократии. Конкретнее: речь должна идти о равноправии языков и культур, об укреплении плюрализма и конкуренции в информационной сфере, о федерализации Украины. Такой акт не может рассматриваться как вмешательство во внутренние дела соседнего государства, ведь его ценностный базис - общие для России и Украины принципы демократии.
Другое дело - понимание демократии. Но ввиду крайней многозначности и обширности этого понятия возможны различные его интерпретации. Россия понимает ее именно таким образом и готова защищать и пропагандировать свое понимание. И пусть кто-нибудь попробует доказать, что это понимание ошибочно. Ведь конкуренция интерпретаций демократии также есть часть демократии.
Возможные упреки в том, что Россия не настолько демократична, дабы учить других, не имеют большого значения. Различия в качестве украинской и российской демократии не столь существенны, чтобы быть замеченными широкой украинской публикой. Да и смысл действий России вовсе не в том, чтобы представить себя политическим образцом. Ее задача - сформулировать и навязать новую политическую и культурную повестку Украине. А здесь решающим аргументом оказываются не экспертные заключения о степени демократичности той или иной страны, а массированное информационное воздействие и культурное преобладание.
Гипотетический закон не должен быть декларативным документом. В нем надо четко и недвусмысленно указать, что все формы и направления политики России в отношении Украины будут строиться в зависимости от уровня и состояния демократии в этой стране (см. выше, что мы понимаем под демократией), что Россия, руководствуясь подлинно братским желанием видеть Украину свободной и демократической, приложит для этого все возможные (а если надо - и невозможные) усилия.
Но главное - в этом законе и в подзаконных актах надо выстроить действующий механизм его реализации, прописав систему действий, поощрений и санкций. Культурно-информационная составляющая должна определить непременное условие любой политической и экономической активности на Украине, исходящей от Российского государства. Частные российские экономические субъекты могут рассчитывать на государственную поддержку только в том случае, если они реализуют на Украине культурные интересы. Проще говоря, купил металлургический комбинат - купи украинскую газету, а еще лучше - телеканал. Средние инвесторы должны выплачивать культурные взносы, за счет которых будут финансироваться система грантов русскоязычным СМИ на Украине, поддержка культурных и гражданских инициатив украинского общества, развитие образовательных программ. Вполне реально в кратчайшие сроки покрыть Украину сетью пророссийских коммуникаций и институтов, перекоммутировать украинское общество с западного направления на восточное.
Условием допуска любого украинского бизнеса на территорию России должен стать тест на его демократичность: его отношение к равноправию языков, свободе культурной конкуренции и федерализации.
Разумеется, работа этого механизма должна координироваться и направляться из единого центра - комитета по интеграции или совета по российско-украинскому взаимодействию, который станет решающей инстанцией в комплексе российско-украинских отношений. Тем самым удастся обеспечить ясность и эффективность российской политики на украинском направлении и избавиться от институционального дарвинизма.
Отдельного и незамедлительного решения требует вопрос об экспертном и интеллектуальном обеспечении украинской стратегии России. Здесь ситуация, к сожалению, продолжает оставаться трагикомичной. В России меньше специалистов по Украине, чем в западных странах. Люди, пытающиеся представить себя таковыми, не то что не говорят по-украински, но даже не понимают украинского языка, элементарно не знают украинской истории и культуры. Это все равно, что считать себя знатоком Соединенных Штатов, несколько раз посетив эту страну в развлекательно-ознакомительных целях и зная несколько английских фраз. Вряд ли этого достаточно, чтобы консультировать на американских выборах, не правда ли?
Оборотной стороной воинствующего невежества российских 'экспертов' выступает комплекс превосходства по отношению к Украине и украинцам. Не открою секрета, сказав, что в России - как среди элиты, так и в остальном обществе - таится устойчивое отношение к украинцам как к провинциалам, а к украинскому языку - как к испорченному русскому. И это пренебрежительное отношение все еще проецируется на украинскую политику, хотя на рубеже 2004 - 2005 гг. 'провинциальные' украинцы переиграли кремлевских 'мудрецов' и показали великороссам, что такое массовые ненасильственные демократические действия.
В отличие от России Украина не может претендовать на великодержавное наследство. Но зато там не расстреливали парламент и не начинали изнурительной кровавой войны против одной из частей собственной страны. Господь не оделил украинские недра нефтью и газом, но вряд ли это повод для национальной гордости великороссов. К слову, в советские времена украинцы активно участвовали в строительстве сибирского нефтегазового комплекса.
Так или иначе, непременным условием новой стратегии России на Украине должен стать отказ от устойчивого психологического комплекса российского превосходства. Тем более что в стратегической перспективе это превосходство не выглядит гарантированным. Без России Украина обречена на роль провинциального захолустья в Европе. Но и у России без Украины значительно меньше шансов (что не означает их полного отсутствия) возродить былую экономическую и внешнеполитическую мощь.
Не инерция угрюмого имперского доминирования, а дух равенства, уважения и открытости должен пронизывать российско-украинские отношения. В том числе уважения к политическому и цивилизационному выбору Украины, что, впрочем, не лишает Россию права и возможности влиять на этот выбор. Но влиять не через экономический шантаж, политические манипуляции и проведение 'последних рубежей' ('Не дадим вступить Украине в НАТО!'), которые мы заведомо не можем удержать, а через предложение новой глобальной альтернативы, активное участие в формировании социокультурного ландша
